Этот ориентир помог отказаться от «постороения социализма»: к началу 80-х советская идеология под его воздействием выдохлась и истощилась полностью, её пламенные призывы годились уже только для анекдотов. Невозможно отрицать роль «мифа о Западе» в развале СССР. Как и невозможно не признать, что миф не выдержал столкновения с постсоветской реальностью. Не мог выдержать, поскольку основывался на иллюзиях.
Запад не виноват, что совесткие люди его идеализировали, не зная и не понимая ни основ «витринного» благополучия, ни его цены. Но и людей обвинять было бы несправедливо: откуда они могли знать? За четыре поколения при Советах полностью стёрлась память о жизни в других социальных отношениях.
«Советский проект» прошёл несколько стадий, разных по интенциям и содержанию. «Пролетарский модерн», заряжённый глобальным социальным новаторством, был быстро катрирован и свёрнут диктатурой. А этап «догнать и перегнать» времён Оттепели содержал уже изрядную долю старого доброго российского ресентимента, несмотря на космический прорыв.
В общем, в том, что советские люди хотели жизни «как на Западе», быть во всём такими, как европейцы и американцы, и равными им, не было ничего удивительного и предосудительного. И свою по сравнению с Западом ущербность они чувствовали неспроста, искренне желая её преодолеть. Но разрыв ориентации с реальностью стал тем более болезненным в первые постсоветские годы, что вместо преодоления произошла дезориентация, а реальность для неготовых к ней оказалась унизительней, чем советская несвобода. Так люди не живут. Из этого состояния для незрелого сознания есть только один выход: махровый, густой ресентимент.
Мы знаем, что произросло на его почве. Пустило корни, окрепло, и уже плодонисит по полной. Мы ещё не всеми плодами наелись по горло. Но есть уже, по крайней мере, один интересный симптом: Россия больше не хочет быть Западом. Не хочет ни гнаться за ним, ни добиваться его признания и одобрения.
Похоже, что пройдя кризис «сезона кровавых плодов», Россия ресентимент из себя выблюет окончательно. Что означает завершения этапа её истории последних пятисот лет.
Этого иллюзорного ориентира больше не будет. Других подобных тоже не намечается. Теперь если образ будущего вообще может возникнуть, то только автохтонный.
Это может быть очень интересно.