Планируя убийство... Вышел в свет новый роман Киры Ярмыш. И он не про Навального

Анна Берсенева

Новый роман Киры Ярмыш «Харассмент» (М.: Издательство АСТ. CORPUS. 2022) обозначает появление в современной русской литературе не просто яркого, а значительного писателя.

После своего первого романа Кира Ярмыш мгновенно прошла как стадию дебюта, так и восприятие ее как пресс-секретаря Алексея Навального (признан иноагентом, экстремистом и осужден в РФ - ред.) в качестве главной характеристики. Ее второй роман не нуждается во внелитературных характеристиках - это просто книга, занявшая в современной прозе то место, которое никто занять не мог. И место это не связано с обозначенной автором модной темой или, во всяком случае, связано с ней не так тесно, как можно было бы представить по названию.

Настоящая тема романа «Харассмент» - Москва 20-х годов ХХI века. До сих пор никто не сумел написать об этом городе в его не советском, не перестроечном, вообще, не в прошедшем, а именно в современном состоянии настолько изнутри, взглянуть на мир глазами настолько знаковой его представительницы. Конечно, не все московские девушки «около тридцати» попадают в такие радикальные ситуации, как харассмент в самом жестком его виде, и уж тем более не все они находят из подобной ситуации выход такой радикальный, как Инга Соловьева, главная героиня книги. Но такое, как у Инги, восприятие себя, окружающих, жизни в целом - то, что называется мировоззрением, - во в разной мере разбавленном виде присуще большинству жителей московского мегаполиса. Сознавать это не слишком приятно и даже страшновато, но книга свидетельствует об этом очень убедительно.

Кира Ярмыш сразу обозначает - ненавязчиво, словно бы мимоходом, и в этом тоже заключается важная примета авторской манеры, - что Инга живет в мире, в котором не существует ничего, вот просто вообще ничего, выходящего за пределы ее повседневных потребностей, очень, кстати, разнообразных. Выборы, митинги, политические убийства, нищета, коррупция, волонтерство в хосписах и приютах для животных - ничего из этого ни единого раза не возникает на страницах романа. Об Инге лишь однажды сказано, что она читает новости, только если они попадаются ей в соцсетях - и всё. О том, какие это новости, не сказано ничего вообще, потому что очевидно: они не оказывает ни малейшего влияния на Ингину жизнь. И не только на Ингину - происходящее вне круга личных интересов даже мельком не упоминается в каком-нибудь разговоре между коллегами в офисе крупной международной компании, где Инга работает пиарщицей. Между тем время действия романа обозначено с точностью даже не до года, но до месяца. Только обозначено не событиями, которые потрясали широкое человечество или хотя бы вызывали у него любопытство, а актуальными товарами и услугами, приметами стиля жизни, именно для этого года и месяца характерными.

Эта абсолютная отдельность Ингиного - и не только ее - мира от большой жизни ощущается не сразу. Но когда это осознаешь, становится не по себе, потому что одновременно осознается и абсолютная типичность такого отношения к жизни в той среде - миллионной, - в которой живет Инга, молодая, образованная, красивая московская женщина с острым умом. Этот вакуум - первая блестяще вживленная в текст примета того, что с этой женщиной что-то не так.

Вообще же Инга - интереснейший персонаж. В самом прямом смысле слова: шестисотстраничный роман состоит из подробного, скрупулезного описания ее мыслей и чувств. Это было бы невозможно сделать, будь героиня умственно и эмоционально примитивна.

Ингин внутренний мир не только не примитивен - он тонок, глубок, противоречив, разнообразен и жгуче интересен.

Вот она размышляет о своем давно умершем отце, известном художнике: «Случайно наткнувшись на его трубку, позабытую на полке за часами, или рисунок, сделанный на полях книги, Инга ощущала трепет, словно нашла еще один недостающий кусочек шифра, который рано или поздно сложится целиком и приведет ее к спрятанному сокровищу».

Вот - о матери, бывшей телеведущей: «Она иногда не понимала, как к ней относиться. То есть, разумеется, это была ее мама и она ее любила, но это чувство было гладким, как булыжник, лежащий на дне. А на поверхности плавало множество других чувств с острыми краями, которые то и дело царапали Ингу. <…> Мать выглядела ровно как всегда: белоснежная взъерошенная стрижка (на других женщинах она могла бы смотреться нелепо, но матери безупречно шла), льняная кирпичного цвета рубашка, серебряные кольца на пальцах и лицо как прекрасная пустая чаша — любоваться ею со стороны и не испить ни капли».

Вот - листает ленту соцсетей: «Бездумное перелистывание постов ее успокаивало. Если в мире еще остаются люди, которые делятся своими заботами, то с миром все в порядке и она сама, Инга, тоже будет в порядке».

И вот в жизнь этой девушки, какой угодно, но точно не примитивной, в неожиданном качестве входит ее начальник Илья. Сначала он ее просто интересен - в основном как сексуальный объект, но все же. Потом он неожиданно целует ее в лифте. Потом игнорирует так демонстративно, что, догадываясь о манипулятивности его тактики, Инга ей все-таки ей поддается. Потом начинается роман, в котором секс для нее не играет почти никакой роли.

«Ей все равно хотелось, чтобы Илья был рядом. Сама Инга по нему не скучала, но он был ей нужен, как подтверждение ее исключительности среди коллег, пусть даже они бы об этом не догадывались. <…> В конце концов, здесь и сейчас они были самыми близкими людьми друг для друга, несмотря на все, что произошло, а возможно, и благодаря этому. Их взаимное притяжение, их секс, отталкивающий и волнующий одновременно, их страстная ненависть, ее импульсивность и его расчетливость образовывали вместе клубок эмоций, распутать который было невозможно. Не какая‐то там пошлая любовь, а немыслимо сложное, многомерное чувство».

Илья в этих отношениях проявляет свою натуру более чем полностью - как клубок тщеславия, лицемерия, жестокости комплексов и перверсий. И вместе с тем он так запутался в этом клубке своей личности, так нуждается в любви и помощи, чтобы из него выпутаться, что, при всем сознании исходящей от такого человека опасности, вызывает искреннюю жалость.

Как и следовало ожидать, Инге он скоро надоедает, и она начинает им тяготиться.

«Конечно, то, что Илья был ее начальником, могло бы осложнить их отношения в случае, если бы об этом стало известно или если бы они расстались. Но, с другой стороны, в этой сложности была своеобразная притягательность. Инге нравились сильные начальственные мужчины и нравилось нарушать правила. Досадная проблема, однако, заключалась в том, что ей не нравился Илья. Она снова и снова мысленно возвращалась к нему, почти желая найти то особенное, что заставило бы ее им увлечься, но не находила. Ни его формальная начальственность, ни многократно помянутые Максимом бицепсы, ни манящий дух бунтарства, который обеспечил бы Инге их роман, не могли перевесить его заурядности».

Как только она наконец решается разорвать эти отношения, вся натура оскорбленного ничтожества с его обманутым доверием раскрывается уже абсолютно. Илья превращает Ингину офисную жизнь в ад и обещает, что это еще не все, на что он способен. Когда же, возмутившись, она предает всю историю гласности, и ее пост становится вирусным в соцсетях, и это вынуждает руководство компании назначить расследование, временно отстранив Илью от должности, - тот проявляет такое виртуозное лицемерие в сочетании с безжалостностью, какого Инга от него не ожидала. Как не ожидала и того, что вызовет у своих коллег не сочувствие, а возмущение: зачем осложнила их налаженную офисную жизнь своей войной с начальником и связанными с этим разбирательствами, вызовами на комиссию и прочими неприятностями?

Даже мать не поддерживает Ингу, объясняя это просто и очень внятно: «Если ты думаешь, что ко мне не приставали начальники, то ты очень наивна. И знаешь что? Мне ни разу не пришлось ни на кого жаловаться. Разные бывали ситуации. Но если я говорила нет, это было нет. А если я молчала, то потом встречала последствия без жалости к себе».

Эти слова раздражают Ингу главным образом тем, что она понимает их справедливость, пусть и не хочет себе в этом признаться. Но делать-то ей что? Предпринятые Ильей усилия не проходят даром: он восстановлен на работе, от нее требуют признания в клевете, она сломлена, ее жизнь невыносима, ее бросает человек, в которого она влюблена, и мерзавец Илья пресекает любую ее попытку вырваться из этой ситуации.

«С тех пор как они расстались, он стал занимать даже больше места, прорастая сквозь ткань ее повседневности, как сорняк, оплетая ее в самых неожиданных местах. Чего стоило только то, что он, оказывается, следил за ней с Антоном. Илья будет преследовать ее, куда бы она ни сунулась. Ее работа здесь, ее работа в другом месте, ее личная жизнь — он везде будет тут как тут, со своими безобразными скриншотами. Маячить угрожающей тенью. Конца этому не было, он отравлял собой все. Она сидела не шелохнувшись, с остановившимся взглядом, но чувствовала, как внутри нее все приходит в движение, словно где‐то на немыслимой глубине зашевелились тектонические плиты. Хотя на лице у нее не дрогнул ни единый мускул, ее как будто всю перетряхивало до основания. Мысли вспыхивали, как зарницы, и тут же гасли, раз за разом более дерзкие, более запретные, которые и думать страшно, но Инга не боялась их и не торопила себя. Она ждала, когда ее новый мир наконец‐то обретет форму, застынет, и отчетливо явится главная мысль, которую она почувствовала в себе той ночью на турбазе, но побоялась назвать. И мысль явилась. Илью нужно убить, подумала Инга».

Вся виртуозная детальность, с которой Кира Ярмыш на протяжении всей книги препарировала мысли и чувства своей героини, возрастает теперь многократно. Как эта женщина готовится к убийству? Что она говорит себе в его обоснование и оправдание?

«Новая реальность, в которой Инга очутилась, требовала двух вещей. Во‐первых, нужно было разобраться, чем она делает Ингу. Ты не можешь оставаться обыкновенной женщиной, планируя чью‐то смерть. Ты автоматически превращаешься в другое существо, но потянет ли Инга такую трансформацию? Об этом стоило как следует поразмыслить. <…> Итак, если бы она в самом деле решилась убить Илью, что бы она почувствовала к себе? Инга успела подумать только первую часть вопроса, как сердце зашлось от ужаса, но уже в следующую секунду она ощутила восторг, даже упоение. Наверное, такое чувствуешь, когда прыгаешь с парашютом. Это была бы победа — над Ильей, конечно, тоже, но главное, над собой. Инга стала бы исключительной. Несравнимой с обычными людьми. Она могла бы с этих пор смотреть на всех свысока и знать, что она другая, отличная от них, что у нее есть тайна, которой не поделишься с подружкой, о которой не проболтаешься спьяну, — настоящая тайна, меняющая мир. И хотя от этого стыла кровь, куда больше Инга чувствовала опьяняющую гордость за себя».

Однако не стоит думать, что ею овладевает нечто а-ля Раскольников.

«Нет, она не хотела убивать ради убийства или высшей идеи. Эксперименты в духе Достоевского ее совершенно не увлекали. Однако свободомыслие, которое она даже не подозревала в себе, явилось таким поразительным открытием, что Инга на некоторое время потеряла способность думать о чем‐то другом и только восхищенно созерцала эту новую свою сторону».

Читатель между тем получает возможность сформулировать для себя другое открытие, к которому, впрочем, шел на протяжении всей книги: эта женщина, равно и типичная для московского социума, и незаурядная, - не аморальна, как можно было бы подумать. Она имморальна. То есть находится вне того поля, которое занимает мораль, неважно даже, со знаком плюс или со знаком минус. Просто вне. Морали как явления жизни и тем более как явления высшего порядка для нее не существует. И в планировании убийства она исходит поэтому только из двух факторов: как подготовить его осуществление и как подготовить к этому себя. Оба направления планирования оказываются успешными. Поэтому тот ужас, который охватывает в финале, не имеет аналогов ни с одним современным текстом, написанным на русском языке. И уж точно выходит далеко за пределы модной темы харассмента. Этот ужас перед беспредельностью человеческой натуры может быть вызван только средствами большого искусства. И Кира Ярмыш, написавшая о маленьком офисном московском человеке, использовала эти средства полностью.

Для справки:

16 августа 2021 Преображенский суд Москвы приговорил Ярмыш к 1,5 года ограничения свободы, признав ее виновной в призывах к нарушению санитарных норм на несанкционированной акции, прошедшей в Москве в январе. После этого Кира уехала из России.