О культуре отмены и кризисе гуманизма

Российское общество рефлексирует все бурней и острей. Одной из ключевых тем рефлексий является страх отмены русской культуры, за которой скрывается и страх отмены государственности. А может быть и основной страх человека — страх стирания собственной личности.

В сети активно ходит пост о том, что «не надо отменять русскую культуру — мы и сами справляемся». Со списком известных авторов. Вот именно. Только «мы» — это «вы», а не «они». То есть, не исключительно «томатная гебня».

Это вы сделали современное культурное поле столь невзрачным, столь тоскливым, продвигая своих. В 1990-е здесь все цвело. Но тогда из десяти талантливых авторов пропускались десять. А теперь — из ста — один. И тот бездарный. Есть исключения, но они, как всегда, подтверждают правило. Ни принадлежность к среде, ни политическая позиция не сделают вас талантливыми. Что ни делаете, все получается унылый Оксимирон на повторах, неврозах и поп-травмах. Собственно, беспокоитесь вы не о русской культуре, а о своих статусах и социальных преференциях. Причем очень заметно и навязчиво.

Многие сейчас задаются «достоевскими» вопросами, например, «Есть ли бог»? Если рассуждать в рамках архаичных представлений — в некотором роде. Если полагать «богом» злого демиурга, то все сходится. Из недр инферно вылезла подлинная изнанка бытия, смахнув пыльцу культуры и цивилизации, обнажившись во всей красе.

Однако, мне чудовищно сложно и противоестественно выражаться в духе пронафталиненных, не близких мне модернистских представлений. Поэтому скажу проще. Правильней задаваться вопросом не «Есть ли бог?», а «Есть ли я?» С этого начинается субъектность. Впрочем, подлинный субъект не задает и этого вопроса. Он знает, что он есть. И он не нуждается в метафизических костыликах устаревших понятий.

Один мой подписчик размышляет об отношении россиян к своим культурным корифеям:

«Когда великий, кстати без дураков, польский писатель Генрик Сенкевич заявил о финансовых трудностях ему в помощь в кратчайшие сроки были собраны поляками немалые деньги, на которые он смог расплатиться с долгами и купить себе имение. Ничего для тебя не жалко, только пиши дальше, дорогой. Периодически я вспоминаю этот случай и сравниваю его с отношением России к своим писателям и гениям.

Толстовская анафема, смертный приговор Достоевскому, „милосердно“ замененный каторгой, пушкинская дуэль, ссылка на Кавказ Лермонтова, сбежавшие фактически Гоголь, Тургенев и Герцен, а потом и Куприн, и Бунин и многие другие, сжитые со свету системой Маяковский и Высоцкий, расстрелянный Гумилев, подозрительная смерть Горького, замученный в застенках Мандельштам, выдавленные вовне Бродский, Солженицин... Список можно продолжать очень долго.

Те же англичане заморили за последние пару столетий одного Уайлда и до сих пор это повод для печали, Россия же — щедрая душа, не жалко ничего и никого. Одни нации гордятся своими гениями, другие сживают их со свету, лаская и содержа только ничтожеств, не терзающих их спящее сознание неприятной правдой…»

Мы наблюдаем и констатируем абсолютный цинизм на фоне высокодуховных деклараций. Поэтому никакой веры здешним моралистам у меня нет. Не верю я им и сейчас, когда они провозглашают новый гуманизм, которым собираются истребить новоявленное зло. Сакрализация зла и вера в благие намерения опасны в одинаковой степени. Как «фашизм», так и «гуманизм» — две ускользающие модернистские химеры, борьба за (и между) которыми увлекает вас в бездну исторического небытия.

Я не переживаю об «отмене культуры». Ибо для меня существует лишь одна подлинная идентичность — субъектность. Соответствие своему «Я» — вот моя идентичность.

Что не выношу в определенных кругах — так называемую «внутреннюю эмиграцию», отказ от политической дискуссии в принципе («я вне политики»), отказ от социальных гешефтов-привилегий, да, да, именно так под видом высокодуховной отстраненности и сдаются позиции. Именно так и была сдана свобода и образована та ситуация политического регресса, которую мы имеем. То есть, нынешнюю ситуацию создали не только и не столько «враги» — как правило совершенно лубочные фигуры, сколько вот такие тихони со своей страусиной политикой невмешательства и непротивления злу насилием.

Нарочитое декларирование своей «невовлеченности» с этаким легким вызовом («продолжаю постить котиков» и «хотите — отписывайтесь») — есть не что иное, как мягкая форма девиантного поведения. Столь распространенного в наших краях, что давно видится нормой. Псевдоинтеллектуальность плюс азиатское лукавство бравирующих своей «мудростью». Мудрость — здесь не более, чем застывший ум, парализованный инерцией, конформизмом и липким животным страхом.

Совсем неэффективным, даже контрпродуктивным является политический язык отечественной интеллигенции. Язык интеллигенции — не язык интеллектуалов, нечто прямо противоположное. Медузное, вялое, бесхребетное, текущее, нелогичное. С этой точки зрения — трэш-выходка шансонье Новикова куда актуальней, пусть сие и этакий неотрампизм по-русски. В политике, как и в литературе — самое важное чувствовать актуальность, своевременность, современность. Я к подобному стайлу отношусь со скепсисом. Но обращение Новикова к Соловьеву — прекрасное. Это такой политический юмор. Хард-вариант. Да и сам шансон не так уж плох. Куда взаправдашней «русского рока». Но, конечно, такой посконный разухабистый дискурс. Кто ясно мыслит, тот ясно излагает — это как раз про шансон. Про условного Круга или Новикова. Нормально разъяснили за Русь. Ну уж точно лучше Дугина.

Самое простое объяснение зла — безумие, психическая несостоятельность. Общество начинает сомневаться в верности психиатрической науки, ибо сквозь ее призму не смогло определить проступившую социальную болезнь. Но не «общественная психиатрия» неверно построена. Неверно построена сама гуманистическая концепция человека, сквозь которую вы смотрели в ту самую бездну через розовые очки. В первую очередь надо пересмотреть саму концепцию некоего общечеловека, которого просто-напросто не существует.

Обыкновенных сумасшедших можно определить по неким неприятным флюидам, исходящим от них. От нынешних не исходит ничего, постмодерн и ресурс смыл с них всякие запахи, снял всякую энергетику. Социализация — величайшее благо для индивида. Но только в нормальном обществе. В ненормальном (социалистическом), где внушалось, что социализация — есть единственный путь к адекватности, индивид в результате деформировался до неузнаваемости. И превратился в деперсонализованного психотика, невротика, объект с практически полностью стертым «Я».

На выходе мы имеем общество сумасшедших, которым удавалось скрывать свое безумие только играя социальные роли в рамках ежедневной рутины. Когда рутина исчезла, социальные маски стали съезжать набок. И мы увидели человека как он есть. Это страшное лицо массового бессознательного. Изменить его сможет только полное переосмысление ложных концепций через механизм субъектного осознания.