Неизвестное об известном: как создавалось радио «Эхо Москвы»

Сергей Баймухаметов

Неделю назад Совет директоров самой популярной в России радиостанции принял решение о ее полной ликвидации.

А 14 февраля ушел из жизни мой друг Александр Сергеевич Щербаков. Он был ответственным секретарем совершенно особого в СССР журнала «Журналист», где в 60-70-е годы печатались материалы, каких в советской прессе не было и не могло быть. Затем – ответственным секретарем и заместителем главного редактора в легендарном «Огоньке» перестроечной эпохи. Когда, в конце 90-х, «Огонёк» стал затухать, они с главным редактором Львом Гущиным ушли в «Литературную газету» и в 1999-2000-м годах поддерживали реноме «Литературки» как демократического издания.

А еще Александр Щербаков был одним из создателей самой популярной в России радиостанции. Он и название придумал – «Эхо Москвы».

В юбилейные дни «Эха» мы с Сашей то и дело возвращались в беседах к тем годам. И сейчас, когда ушли из жизни и Саша, и «Эхо Москвы», с грустью, с печалью вспоминаю наши разговоры.

- Саша, как получилось, что ответственный секретарь коротичского «Огонька» стал одним из создателей радиостанции? Где Киев и где бузина? Я не к тому, что Коротич родом из Киева…

- В моей жизни было несколько событий и дел, которые, мне кажется, оправдывают ее существование... Весной 1990 года мне в редакцию позвонил человек, который представился как Григорий Аронович Клигер. И спросил: «Скажите, вас не задевает, что в нашей стране иностранцы открывают одну за другой радиостанции – «Европа плюс», «Ностальжи»? Неужели мы сами не в состоянии создать хоть одну свою новую радиостанцию?»

«Напишите об этом, а мы напечатаем», - нетерпеливо ответил я, потому что спешил куда-то «бодаться» с тогдашними супостатами – то ли в отдел издательств ЦК КПСС, то ли в Госкомиздат.

«Нет, я не об этом, - сказал Клигер. - Почему бы вам, «Огоньку», вместе с нами не сделать новую станцию?» - «С нами – это с кем?» - «С «Ассоциацией Радио». - «Ну, тогда приходите, поговорим», - сказал я, зная, что большинство прожектеров на встречи не является.

Клигер пришел и рассказал... Решение о выделении частоты для вещания принимали Гостелерадио и Министерство связи, а технически обеспечивала организация под названием «Ассоциация Радио». Глава ее Владимир Гурьевич Буряк и его заместитель Григорий Аронович Клигер тогда и подумали…

«Мы припрятали одну частоту, - сказал Клигер. - Если быстро создать «контент» и выпустить в эфир, отобрать ее обратно уже не смогут. Но времени в обрез, очень много заинтересованных лиц с большими деньгами, и скоро до этой частоты могут докопаться…»

Завязывалась история вполне в духе тогдашнего «Огонька». Я тут же отправился к Льву Гущину, первому заместителю главного редактора. Он не думал ни минуты: «Конечно, делаем». И закрутилось.

- Саша! Но ведь морока. Мало вам было своих хлопот? Я же хорошо помню, какое шипение с разных сторон вызывал «Огонек».

- Авантюра в чистом виде! Буряк и Клигер побывали уже и в «Московских новостях», и в «Аргументах и фактах» - все отказались. Чуть ли не посмеялись над ними: дескать, кто это начинает создание радиостанции с такой вот беготни, а не с решения ЦК КПСС?

- То есть смелости не хватило, энергии, напора?

- Может быть…

- Однако это абстрактные понятия. Мы же знаем, что многое зависит от конкретной личности. А ты, прости, не похож на таран, который лбом вышибает железные бюрократические двери. Или в тихом омуте черти водятся?

- Дело не во мне. «АиФ» – все-таки специфическое издание, «МН», несмотря на громкую славу, читали, в основном, в Москве и Ленинграде.

- Да, был в те годы в далеком областном городе, и узнал, что «МН» в розницу продается только в одном киоске «Союзпечати» - в здании обкома партии, и у киоскерши коротенький список лиц, кому дозволено купить…

- А «Огонёк» ограничить уже не могли – тираж 5 миллионов! И ведь каждый номер читал не один человек. Горы писем! Выбирай и печатай – и будет в нерв жизни! Как сказал Валя Юмашев (в 1987 – 1996 г.г. обозреватель, заместитель главного редактора, директор ЗАО «Огонёк», в 1997 – 1998 г.г. глава администрации президента РФ. – С.Б.), «Огонёк» начинали читать с писем. Так что это была энергия «Огонька»: мы не сами по себе – за нами десятки миллионов читателей. Вот какой был «таран».

К тому времени, благодаря смелости, дипломатическим способностям Виталия Коротича, его хорошим отношениям с Горбачевым и, особенно, с главным идеологом, секретарем ЦК КПСС Александром Яковлевым, «Огонёк» мог печатать практически все. Как раз тогда мы начали борьбу за свободу с отделом пропаганды и отделом издательств ЦК КПСС – свободу юридическую, организационную, финансовую. Ведь все деньги от нашего огромного тиража уходили в бюджет КПСС. Мне (почему – это отдельная история) редакция поручила…

- Нет уж, скажи, почему именно тебе…

- Элементарно, Ватсон! Виталий Алексеевич Коротич – человек мира, и сам не мог поручиться, в какой точке земного шара окажется послезавтра. У его первого зама Льва Гущина тоже было много забот за рубежом. А ввязавшись в «боевые действия» с ЦК и с Госкомиздатом, уже нельзя было снимать руку с пульса событий. Прозеваешь ход супротивника – и пиши пропало, при нашей-то, в общем, юридической и экономической лопоухости.

С одобрения Гущина я привел в редакцию команду юристов во главе с Михаилом Федотовым – Левон Григорян, Николай Исаков, Инэсса Денисова, Ольга Гюрджан. (Михаил Федотов с Юрием Батуриным и Владимиром Энтиным работали тогда над первым нашим Законом о печати – С.Б.). Каждую среду мы собирались в редакции и разрабатывали первый в стране устав независимого от властей средства массовой информации. И когда мы зарегистрировали «Огонёк» и объявили о первом в стране независимом издании, на редакцию обрушился поток поздравительных телеграмм. Победа!

- Понятно, после этого вам и черт был не брат. Не то что организация радиостанции.

- Вот именно. Но многоопытные Буряк и Клигер мудро решили: в эту затею надо вплести столичное начальство. Позвали в учредители Московский городской совет народных депутатов. Лев Гущин, используя свои обширные московские связи, организовывал нужные встречи, а мы мотались по конторам, собирая подписи, ходатайства и прочее. А еще наши Буряк и Клигер вовлекли в круг соратников факультет журналистики МГУ. Вся компания раз в неделю собиралась в кабинете декана Ясена Николаевича Засурского...

- А это уже фантазия! В кабинете нашего патриарха и одному-то человеку места не было – все завалено бумагами, книгами, подшивками.

- Да, это самый живописный кабинет, какой я видел. Но мы все же там умещались, каждый разгребал себе местечко и стерег его. И едва ли не каждый писал свою концепцию нового радио. Ученые мужи с факультета – на солидной теоретической основе и на многих листах. Я – на полутора страницах, под названием «Каждый имеет право быть услышанным». О мобильниках тогда у нас знали по научной фантастике, я развивал идею ведения уличных репортажей из будок телефонов-автоматов. И когда я ныне слышу, как простодушный гориллоид в прямом эфире говорит главному редактору «Эха…» Алексею Венедиктову: «Вы куплены госдепом США и международным сионизмом», меня охватывает зло и одновременно – чувство законного удовлетворения. Я улыбаюсь: «Каждый имеет право быть услышанным». Много ли мы вспомним программ в прямом эфире, где предварительно не просеивают звонки? Хотя, конечно, понимаю и грустное венедиктовское сетование: «Меня очень расстраивает несправедливость слушателей в отношении к радио и очень радует их справедливость. Хотелось бы больше справедливости». Не дождетесь, Алексей Алексеевич! Нет у нас для вас другого народа...

- И потому в эфире «Эха Москвы» регулярно были гориллоиды?

- Ну, это дело редакции. А я и сегодня считаю: каждый имеет право быть услышанным.

- Но вы-то с Коротичем и Гущиным не допускали гориллоидов в «Огонёк» и «Литгазету»… Значит, были недемократичны?

- Спорный вопрос. Каждая редакция имеет право печатать или не печатать, приглашать или не приглашать в эфир тех или иных лиц. Но если говорить про те времена, то… Как любил повторять тогдашний огоньковец, а впоследствии еще один главный редактор «Огонька» Володя Чернов, редакция была как бы отрядом коммандос с задачей взорвать абсолютно неприступный мост. Мог ли в отряде оказаться охранник моста?.. Это с одной стороны. А с другой, это было время утверждения гласности. Девиз «Каждый имеет право быть услышанным» вполне соответствовал принципам гласности. Увы, при сегодняшнем состоянии российских СМИ о воплощении этого девиза снова остается только мечтать. Хотя мне лично не нравятся, к примеру, ни Леонтьев, ни Проханов, довольно долго пасшиеся на полях и лугах «Эха Москвы», я за их дремучие воззрения ни в коем случае не брошу камень в радиостанцию.

- Понятно. Но вернемся в 1990 год. Частота частотой, а эфир делают люди.

- Здесь тоже любопытная история. Как раз в те дни Буряк с Клигером ехали к заместителю председателя Гостелерадио, включили в машине приемник на волне советского Иновещания и услышали проникновенный, абсолютно французский, обворожительный мужской голос. «Густой, с обертонами, - описывал Владимир Гурьевич. - Не знаю, про что он говорил, но я поверил ему сразу и безусловно». Обсудив с зампредом технические проблемы, гости спросили: а кто это только что вещал по-французски таким красивым голосом? «А, - сказал зампред. - Если красивым, то это Сережа Корзун». - «А какой он журналист?» - уходя, спросили хитрые радийщики. «Профессионал!» - ответил собеседник.

«Корзуна надо брать главным редактором!» - убежденно говорил нам Буряк.

На следующий день ко мне в «Огонек» пришел высокий молодой человек с несколько напряженным взглядом.

- Сергей Корзун, - представился он.

Голос и впрямь был божественный... В общем, в мае 1990 года мы в кабинете Засурского назначили главным редактором Сережу Корзуна. После чего Буряк и Клигер начали каждый день требовать – выходите в эфир! Как, мы ж еще не зарегистрированы! А неважно, отвечают, надо частоту застолбить. Если ее заберут – регистрировать будет нечего. И тут все уперлось в проблему – названия-то у радиостанции нет. Как выходить без названия?

- Никто, ничто и звать никак.

- Вот именно. Сережа Корзун, как только мы его назначили, буквально через минуту сказал: «Станция будет называться «Радио-М». Почему? Ответ: «Не знаю, но я так слышу».

«Да ну, ерунда, - отмахивался Буряк. - Название давно есть: «Радио-СТ» (Латинскими буквами: «Радио-ST»). - «Почему?» - «Потому что это хорошо и правильно».

Вот и весь сказ. Владимир Гурьевич на следующий день приехал ко мне в редакцию. «У нас есть такая техника, - рассказывал он, - ревербератор называется. Он дает замечательный эффект. Я прямо слышу, как диктор объявляет: «Говорит радио ST!» И эхо, затихая, долго повторяет: «Эстэ… эстэ… эстэ». Потрясающе! К тому же у нас в учредителях Моссовет, а СТ можно расшифровывать как «Радио Столица»…

А Сережа Корзун стоит на своем: «Радио-М»!

И пришел день, когда уже не было времени на споры, от наличия названия стало зависеть – быть или не быть станции? Я черкал на бумажке, фантазировал на темы «ST» и «М»: СТолица, СТалкер, СТудио, Метрополис, Мозаика, Монитор, Монтекристо и т. п.

Не изобретя ничего путного, с распухшей головой, поехал в метро по домашним делам. Но, видно, слова Буряка засели в подсознании: эхо, эхо, эхо… Проезжая над Москвой-рекой, сделал открытие: «СТ» – это не две буквы, а четыре звука (э; с; т; э). Поэтому их можно расшифровать, скажем, так: СтЭ – Столичное эхо. Или: ЭСт – Эхо столицы. А буква «М»… - это звук «Э» и звук «М». То есть… «Эхо Москвы»!

Вышел из метро, записал слова на бумажку и из автомата позвонил домой Корзуну: «Сергей Львович! «Радио-М» - это Радио «Эхо Москвы»!

- Значит, ты - человек, который придумал «Эхо Москвы».

- Нет, станцию придумали Владимир Гурьевич Буряк и Григорий Аронович Клигер. А я – только название.

- Как вы лодку назовете – так она и поплывет…

- Не совсем. Переломный год был - 1994-й. Вспомни, многие наши друзья-товарищи стояли у руля средств массовой информации. На волне энтузиазма, гласности и перестройки, свободы слова. Но потом, в практической жизни, оказались лопухами и упустили руль из рук, а с ним – и принципы ответственной журналистики. А капитаны «Эха Москвы» - нет. Они тогда грамотно провели акционирование, чем отбили грядущие атаки пиратов.

И, не растеряв профессионального достоинства, довели корабль «Эха Москвы» до наших времен.

Помню, в первый год жизни станции мне позвонил Сергей Корзун (а может, и директор) и сказал, что им не хватает 100000 рублей на срочный ремонт. Бухгалтерия «Огонька» на другой же день перечислила деньги. Задним числом заключили договор на эфирную рекламу журнала. «Огоньку» в то время реклама не требовалась. О чем мы и сказали «Эху». Однако нет, вскорости ко мне пришла симпатичная девушка, принесла прослушать три или четыре ролика. Тексты были хорошие, с юмором. Девушка радовалась: «Ой, а мы боялись, что вам не понравится». Запомнилась музыкальная шутка, более года звучавшая на волне станции: «И пока за туманами видеть мог паренек, на окошке на девичьем все лежал «Огонёк».

А позднее, когда "Эху" понадобилось сосредоточить у себя пакет акций, огоньковцы уступили ему свой пакет

Если в архиве радиостанции сохранились пленки вещания за дни августовского путча 1991 года, то там есть такое сообщение: «Нам позвонил из «Огонька» Александр Щербаков и сказал: если закроют «Эхо Москвы», то «Огонёк» примет всех сотрудников радиостанции в свой штат». Было ясно: если победит ГКЧП, у «Огонька» гораздо больше шансов выжить, чем у молодого безбашенного «Эха…» А еще раньше, в пору вильнюсских событий, когда «Эхо…» провело сенсационный репортаж из окруженного войсками литовского парламента, мы пришли на Октябрьскую улицу, дом 7, чтобы пожать руки коллегам, подбодрить их. Мне нравится думать: «Огонёк» той поры как бы передал «Эху…» эстафету журналистской честности, смелости, талантливости.

Фото из архива А.С. Щербакова и Г.А. Клигера