Posted 9 марта 2022, 08:04
Published 9 марта 2022, 08:04
Modified 7 марта, 12:48
Updated 7 марта, 12:48
Российское протестное движение уже долгое время сталкивается с беспрецедентной жестокостью правоохранительных органов при задержании активистов. Особенно усердствуют в этом деле столичные силовики. Между тем подоплека такого поведения давно изучена экспертами. О том, какими мотивами пользуются силовые органы, рассказала в своем канале российский антрополог Александра Архипова на примере точно таких же действий правоохранителей Зимбабве:
"Политолог Лоурен Янг изучала, как граждане принимают решения о выражении своей политической позиции в автократических режимах, в том числе в Зимбабве в 2014-2015 гг. (там с 1980-х годов до 2017 правил диктатор Мугабе: однопартийная система, жесткое подавление инакомыслия, репрессии, полицейское насилие, все, как мы помним, знаем, видим). Чтобы проверить, как спровоцированные властью эмоции страха влияют на “репрессивные риски”, был задуман эксперимент (как ей это удалось и как соблюдались этические правила, сказано в этой статье).
В нем приняло участие 671 людей, имеющих оппозиционные взгляды и опыт участия в оппозиционных выступлениях. Причем уровень вовлечения был разный - от сочувствующих до хардкорных активистов. “Оппозиционеров” (буду называть их так) в случайном порядке поделили на контрольную группу и собственно участников эксперимента. Участников экспериментальной группы опять же в случайном порядке делили на ещё две группы, и далее специальный интервьюер подвергал их процедуре, которая носит название fear treatment (англ: лечение страхом). Попавшие в первую группу эксперимента должны были вспомнить из собственного опыта какую-нибудь общую эмоцию страха, не связанную с политикой в Зимбабве. Как правило, это были темнота, болезни, колдовство. Попавшие во вторую группу эксперимента должны были вспомнить эмоции политического страха, которые поддерживались воспоминаниями о пережитом политическом насилии (избиении на митингах, задержаниях, пытках в отделениях). Дальше эти ощущения и этот опыт обсуждались с участником эксперимента в обеих группах.
После чего Лоурен Янг просила оценить участников их склонность участвовать в шести актах несогласия: 1) носить футболку оппозиционной партии; 2) пересказать шутку о Мугабе; 3) пойти на митинг оппозиции; 4) отказаться пойти на митинг правящей партии; 5) сказать агенту госбезопасности, что ты поддерживаешь оппозицию; 6) свидетельствовать в суде о полицейском насилии.
Эта часть эксперимента называлась гипотетической. Потому что участники должны были представить гипотетические действия “что если”. Но в завершении разговора был еще и маленький поведенческий эксперимент. Участникам предлагалось взять с собой на память браслет с символикой оппозиции.
В отличие от контрольной группы, те, кто был погружен в атмосферу страха, меньше соглашались выполнять вышеперечисленные действия. Например, если в контрольной группе 28% оппозиционеров выразили желание шутить про диктатора, в группах “напуганных” таких стало уже 7-8%. Причем те, кто подвергался воздействию страхов политических репрессий, соглашались совсем неохотно. Например, в контрольной группе 53% хотели поселить следующий оппозиционный митинг, среди напуганных общими страхами - только 30%, среди тех, кто вспоминал страхи политические - 25%.
И конечно, те, кто подвергся воздействию страха, почти не брали с собой браслетик с эмблемой политической партии.
Вывод прост.
Максимально демонстративное нарушение законности, полицейское насилие, публичное избиение и насилие над задержанными имеет свою социальную функцию: это страх, который оказывает деморализующий эффект на несогласных граждан. Но есть и еще один важный вывод. Эмоция страха не только снижает желание сопротивляться, но и уменьшает ощущение, что кругом много людей, которые “думают как я”.
Как пишет сама Лоурен Янг, “в то время как 39% участников из контрольной группы считают, что большинство из их оппозиционно настроенного окружения примет участия в следующей акции протеста, среди тех, что подвергался воздействию общих страхов, таких осталось 30 %, а среди тех, кто обсуждал полицейский произвол, к этой идеи склонились только 20%”.
Страх не только тебя убивает политически, он делает тебя одиноким.