Posted 4 февраля 2022, 09:50

Published 4 февраля 2022, 09:50

Modified 7 марта, 13:05

Updated 7 марта, 13:05

Прощай, «двойка»! Российские студенты все активнее выступают против плохих оценок

4 февраля 2022, 09:50
Сюжет
Вузы
Российская система образования, вслед за западной, претерпевает радикальные качественные изменения, становясь своего рода супермаркетом знаний

Бурную реакцию российских преподаватель вызывала публикация на сайте ведущего вуза страны – Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ) лекции первого проректора университета Вадима Радаева «Страсти по оценкам: что происходит вокруг оценивания студентов». Лектор разъясняет, почему растет давление на преподавателей со стороны студентов по поводу оценок. Он также обрисовал перспективы борьбы этого вуза с инфляцией оценок и рассказал о принципах, на которые следует опираться при оценивании.

Потребитель образовательных услуг становится «трепетным и нервным»

В том числе Радаев говорит: «Понятно, что желание студентов улучшить свои оценки существовало всегда. Но если раньше речь шла об оспаривании неудовлетворительных оценок просто для того, чтобы остаться на плаву, то последнее время типовыми случаями стали оспаривания восьмерок (по десятибалльной шкале, применяемой в НИУ ВШЭ). Все больше студентов претендуют на получение не просто отличных, но максимальных оценок. И они их получают.

Студенты используют разные способы воздействия на преподавателей. Если индивидуальное обращение не помогает, возникают коллективные жалобы, привлекаются омбудсмены, родители, звучат требования соблюдать права студентов, появляются и судебные иски. В 2018 году студенты Вышки публично протестовали перед залом Ученого совета против блокирующих оценок, расценивая их как угрозу своей безопасности и нарушение гарантий…»

Среди многих причин такого положения дел, лектор особенно выделил две, наиболее глубокие. Во-первых, нарастает понимание образования как услуги с попытками превратить университет в своего рода супермаркет и в результате отказаться от иерархических отношений преподавателей и студентов и от традиционного для университетов принципа наставничества. И такой подход характерен не только для возрастающего количества платных студентов, но и для студентов в целом.

Такого рода «коммерциализация» сопровождается, к примеру, в университетах Европы и США запросами на удовлетворение эмоциональных потребностей: «потребитель образовательных услуг становится «трепетным и нервным», требует не просто дать ему знания, необходимые на рынке труда, но и создать зону комфорта, домашнюю обстановку, решать его проблемы на эмоциональном уровне…»

Нечто подобное, по мнению Радаева начинает ощущаться и в России.

Во-вторых же, на ситуацию влияет и поведение самих преподавателей. Руководство ВШЭ ведет борьбу с инфляцией оценок, призывая преподавателей их дифференцировать и не ставить девятки и десятки всем подряд. Так что если в третьем модуле прошлого учебного года доля отличных оценок составляла 64%, то в четвертом снизилась до 54,7%, и снижение, как надеется, Радаев, продолжится. Однако, инфляция оценок — явление вовсе не новое, и не только российское, оно обусловлено еще тем, что преподаватели не отрабатывают свои методики и системы оценивания, да и элементарно экономят свои усилия, поскольку при проверках работ, проще поставить девятки и десятки всем, повышая заодно и свою популярность, а не стараться давать реальные оценки и дифференцировать, чтобы потом сталкиваться с реакцией недовольных студентов.

Традиционная система оценивания утрачивает свои привычные функции

Сами преподаватели по-разному оценивают эту тенденцию. К примеру, филолог Михаил Павловец пишет в своем блоге: «Большая, сложная тема: видимо, утверждающаяся в образовании культура партиципаторности, по крайней мере в гуманитарном образовании (за другое не скажу)), расшатывает студенческо-преподавательские иерархии академического университета - и университет сопротивляется этому: если твой студент - уже не столько слушатель, "обучающийся" - сколько твой партнер в совместном поиске знаний и создании готовых продуктов научно- или творческо-образовательной деятельности, традиционная система оценивания утрачивает свои привычные функции, легко может превратиться в репрессивный инструмент, разрушающий атмосферу соучастия и доверия между субъектами образовательного процесса. Я говорю только за гуманитариев. Особенно на творческих программах: предположим, что на "Писательском мастерстве" тебе сдали 15 повестей - и 4 из них – по-настоящему замечательные. Как я могу при этом соблюсти квоту "не более 10 % 9 и 10 баллов"? Когда высокая оценка тут - и стимул к дальнейшему творчеству, и знак высокой качественной, а не количественной оценки, м мн.др. А главное - попробуйте прописать критерии, за что 10, а за что 9 баллов ставится...»

Филолог и журналист Гасан Гусейнов горд тем, что в его вузе – в Свободном Университете, такой проблемы не существует: «А вот у нас, в Свободном Университете, нет никакого "давления на преподавателей с целью повышать баллы". Почему? Не потому, что у нас нет "диплома установленного образца". А потому что партиципаторность - это бег на самую длинную дистанцию, пожизненный интерес…»

Зачем ребенку рассказывать о Холокосте?

Преподаватель Наталья Непомнящих делится своим опытом: «Я от директора колледжа, где долго работала, как раз слышала это требование "ставить за гуманитарные предметы только 5 и 4", с мотивировками про эмоции детей: мол, более низкими оценками мы портим им качество жизни, огорчаем их, показываем им свое превосходство и т д. На днях нечто подобное видела во френдленте. Школьный документ, предписывающий классным руководителям "стабилизировать эмоциональное состояние" учеников. И там не один пункт, причем именно с требованиями к учителям обеспечивать эмоциональный комфорт и мотивацию детей. Причем без описания механизмов, методик, как именно это должно осуществляться. И вот эта предписываемая сверху в приказном порядке. По сути, эта новая обязанность, налагаемая на учителя, кажется уже и избыточной и, мягко говоря, странной. Как будто нормальный учитель и без того не забоится о том, чтобы детям было комфортно во всех смыслах, то есть не орет, не пугает, не поощряет травлю и т п.

И еще более глубокий вопрос появляется в связи со всеми новыми запросами на эмоциональный комфорт, и это тоже уже в школах звучит как претензия от родителей: а как быть с тем, что знакомство с некоторыми историческими фактами и художественными произведениями могут вызывать негативные эмоции?

"Зачем вы рассказываете моему ребенку о Холокосте?" "Надо ли читать " Тараса Бульбу? / "Муму""? -- я не к тому, что это не дискуссионный вопрос, я к тому, что он из области дискуссионного уходит в область директивного: убирать всё дискомфортное чохом…»

Преподаватель ВШЭ Светлана Красовская тоже испытала на себе эту тенденцию: «О себе точно могу сказать, что столкнулась с подобным давлением со стороны студентов - очень некомфортная ситуация. Реже, но пробивается что-то подобное и в Лицее. Я заносила это на счет собственных методических просчетов и эмоциональных промахов. Но, очевидно, дело не только во мне. Учитывая опыт, стараюсь сделать оценивание как можно прозрачнее и определённее; когда проверяю работы, даю развёрнутые комменты, "тарифицирую усилия", разрабатываю критерии и баллы и всё равно нет-нет, да сталкиваюсь с недовольством, упреками и не желанием понимать. Это что-то системное. Начинаю приходить к мысли, что нечего так уж убиваться стараться - пытаться удовлетворить подобных студентов/учащихся все равно что пытаться засеять море - одинаковый результат…»

Высшее образование в России превратилось в бизнес

Анна Леонтьева пытается соединить эту тенденцию с привычной: «А я вот честно не понимаю, почему восприятие образования как услуги исключает отношения наставничества? Когда мы медицину принимаем как услугу или, скажем, услуги парикмахера, мы доверяем кому-то чинить свою тушу или стричь голову, и у нас презумпция, что человек, которому мы все это доверили, нам не сделает зла, а сделает так, что нам будет лучше, чем сейчас. Потому что он лучше, чем мы сами, умеет лечить или стричь. Иначе мы бы ему не доверяли, а взялись бы за дело сами или нашли бы другого специалиста. Почему с образованием не так? Я прихожу к человеку, чтобы он меня научил, потому что я верю, что он умнее и может передать мне то, что мне хочется получить. А к другому я не пойду. Именно поэтому я, скажем, выбираю университет Х, а не университет Y и готов университету Х платить. Что здесь не так? И да, доверяя университету Х, как и врачу Х, я соглашаюсь не только на то, что меня будут учить/лечить бережно - так, чтобы мне было по возможности комфортно, но и на некоторые менее приятные процедуры - оценку и какие-то манипуляции, в "кухню" которых меня могут и не посвятить, но от которых - я верю - мне будет лучше. Это часть договора. Нет?»

А Наталья Ермакова уверена, что высшее образование в России просто превратилось в бизнес: «Все так, у нас вузы - это бизнес. Они заинтересованы в студентах не меньше, чем студенты в них. Часто студенты отдают предпочтение TAFE (Technical and Further Education), потому что образование получается быстрее, и работа более высокооплачиваемая может быть сразу после. Так что вузы изо всех сил стараются завлечь к себе студентов, предлагая кафе, спортзалы и СПА-салоны на территории:)

Студенты, кстати, платят за образование сами после того, как закончат обучение и устроятся на работу. Ежемесячные отчисления с зарплаты постепенно покрывают сумму обучения, и родители тут совершенно не напрягаются…»

Подпишитесь