Таксист – гаишнику: «Я твоим коллегам не плачу никогда, поэтому зарабатываю»

Уже несколько лет москвич Никита Садыков радует своих подписчиков ежедневными остроумными постами о буднях таксиста. В самом свежем он рассказывает об одной из острейших проблем любого российского водителя - об отношениях с сотрудниками ГИБДД. Но и не только об этом, а еще и о причудливом отношении российских граждан (не только водителей) к законам и правилам. После таких примеров задумаешься поневоле: а зачем вообще пишутся и принимаются законы в этой стране? Наверное, для того, чтобы как можно изощреннее над ними издеваться…

«Каждое утро, часов с семи и до восьми, на ближайшей теплостановской мойке нет очередей. Только редкие гаишники да таксисты.

Здесь как на водопое: действует перемирие. Видя, как в боксы заезжают такси с сугробами на крышах и капотах, менты не просят «документики», хотя все прекрасно понимают, что ни машина, ни водитель никаких «предрейсовых» осмотров не проходили, а выехали только что из ближайшего двора.

Все путевые листы, которые каждый таксист вынужден возить у себя в бардачке, имеют необходимые отметки: механика, врача… Сев в холодную машину, каждый водитель такси вынужден заполнять бумажку от имени людей в белых халатах и промасленных комбинезонах. Зачем, спросите вы? Да чтобы предъявить эту бумажку гайцу, если тот остановит.

Любой гаец, останавливая любого таксиста, прекрасно понимает, что путевой лист будет липовый. Но он должен быть в машине. Если его не окажется, начнётся «торговля».

А вот на мойке, глядя на сугробы на колёсах, заезжающие ополоснуться, гаишники к таксистам не лезут.

Не потому, что добрые или «с понятиями», а потому что у них скоро будет «развод» и им уже некогда. Это ведь таксисты моют машины перед выходом на линию. Гайцы — перед завершением работы.

— Ну чо, как заработки? — весело спрашивает лейтенант, затягиваясь коричневой сигаретой с запахом вишни.

— Да нормально, терпимо.

— Сколько аренда такой? — он показывает сигаретой на грязную корму «Мурены Второй» (так Садыков зовет свою машину-кормилицу, прим.ред), с которой разлетаются ошмётки снега.

— Три тысячи.

— Каждый день?! Ничего себе! И что, отбиваешь?!

Я тоже достаю сигарету и закуриваю.

— Конечно, отбиваю. Я же твоим коллегам не плачу никогда. Так что, нормально остаётся.

Гаец смотрит на меня внимательно.

— Это же ты пару дней назад тут выехал и развернулся прямо напротив мойки?

— Наверняка. Я иногда здесь разворачиваюсь.

— А здесь нельзя. Сплошные.

— Потому и не плачу никогда вашим. Знаю ПДД. Тут же нет знаков. А разметка под снегом. Я ничего не нарушаю. И ты это прекрасно знаешь.

Гаец улыбается.

— Умные таксисты стали, куда деваться. А если я в протоколе напишу, что снег почистили и разметку было видно?

Я зеваю в ответ.

— Ну напиши… Главное, «стукачок» не забудь выключить, а то рискуешь неполным служебным. — я тоже изо всех сил улыбаюсь в ответ.

«Стукачок» — это видеорегистратор, который установлен почти во всех патрульных «Октавиях».

Гаец бросает бычок в решётку слива и садится в свою машину, она готова. Завтра, послезавтра или через месяц он или его коллега обязательно остановит меня и придирчиво рассмотрит мой путевой, в котором я лично расписываюсь за медиков и механиков. Они обязательно пошутят о том, что все записи сделаны одинаковыми ручками, а я в ответ сообщу им, что в парке покупают канцтовары централизовано. Они возразят, что и почерк очень похож, а я предложу им переучиться на графологов. Они вернут мне документы и процедят сквозь зубы «счастливого пути», а я наверняка не поблагодарю и просто уеду.