Затяни петлю потуже, Завтра будет Ничего

В ней Аурен с юмором, не хуже Тэффи, описал свою знакомую, недавно родившую ребенка, сделавшую из этого культ и буквально измучившую свое окружение рассказами о прекрасном чаде. Посыл ее, собственно, сводился к тому, что воспроизводство потомства — есть единственный смысл жизни и тот, кто не имеет подобного опыта, тот несчастен. Фактически она пыталась заставить чувствовать свое окружение неполноценными людьми:

«Ну, казалось бы, не сильно важная новость. Люди по-прежнему рожают и по-прежнему заключают в это довольно отвратительное действо какой-то великий смысл. Но не в этом суть истории. С тех пор как она родила, жизнь всего ее окружения, включая покорного слугу вашего, превратилась в ад. Дело в том, что счастье подруги от этого события переполняет ее настолько, что этим счастьем она решила делиться со всеми нами, и, кажется, ее абсолютно не интересует, как на это, собственно, реагируем мы.» — пишет Аурен.

И вот, «добрые люди» не дремлют. Они блюдут права мамочек, забывая про всех остальных. Таким образом, они скоро могут превратиться в то, что я обозначала как «новых пролетариев», говоря о БЛМ. То есть, агрессивную силу, готовую снести все на своем пути.

Такими темпами скоро окажемся в ситуации, когда нелюбовь человека к себе будет подпадать под статью УК. Между прочим, принудительная толерантность не только деформирует личность, обязуя ее лишь к определенному спектру эмоций, но и значительно упрощает ее. Кто лишен способности ненавидеть, теряет, возможно, куда больше, чем тот, кто лишен способности любить. Ненависть — это трезвость мысли, это бодрость, это энергия, это способность к историческому возмездию и ответственности. Да что там говорить, сколько текстов и идей рождено из ненависти! Принудительная толерантность — это ампутация чувств, адаптация рабства.

Признаться, терпимость — не моя добродетель. Поэтому в споре феминисток с журналистом и писателем Хабичевым, я встала на сторону последнего. Его раздражают навязчивые мамочки, а меня — отечественные образованцы. С «Нон-фикшн» уносят килограммы книг. Тех, что скорее всего, не будут читать. С книгами фотографируются подростки. Ну и инфантильные псевдоинтеллектуалы. Один широко известный в узких кругах поэт так и говорил: «А ты не читай, ты пролистывай. Я пролистываю».

Советские пролистали все. Историю. Историю литературы. Собственную жизнь. «Модный» Оксимирон пролистал «модную литературу». На выходе получился амфетаминовый рэпчик. Здешнего интеллектуала легко обмануть. Да он и сам обманываться рад.

Достаточно бравировать умными словечками и эксклюзивными именами. Но шила в мешке не утаишь. На выходе получаем «милфу Ш.». Подобно животному, Оксимирон заигрывает со средой, маркирует себя как свой. Да что там, здесь все свои. Как в первобытном родоплеменном междусобойчике…

Тот же самый поэт, что пролистывает, говорил такое — «Алиночка, кто про Хайдеггера и Гегеля рассуждает, тому гламурным не бывать». Серьезно? Вот это все — не родись красивой, а родись счастливой, не родись гламурной, а родись культурной — социалистическое убожество. В общем, идите, пожалуйста, к черту!

А напоследок вот вам шедевр, совмещение, так сказать, образованности и очков: «Рескин, Пруст этот, черт возьми, Делез, Гваттари, „Если однажды зимней ночью путник“, чем отличается мужская версия „Хазарского словаря“ от женской. Я всего изданного Гальперина прочитала! Весь комментарий Набокова к „Евгению Онегину“! У меня дома полное собрание сочинений Плавта! Я знаю, что „Портрет художника в щенячестве“ это аллюзия на Джойса, а Боб Дилан взял псевдоним в честь написавшего его Дилана Томаса! Знаю, у кого Ломоносов списал портрет Елизаветы... Я знаю даже, что Петроний перед вынужденной кончиной не отрекся от эпикурейства!»

В принципе, если бы Миронова была чуть адекватней и сговорчивей, из нее тоже можно было бы сделать Оксимирона, своего парня. А что — Мирон-Оксимирон. Тоже рэпчик!

В контексте моих наблюдений за здешней культурной средой интересна констатация Сорокина, повторенная на Форуме свободной России Дмитрием Быковым. На вопрос «Что будет с Россией?», писатель отвечает: «Будет ничего.»

Ничего — это полупостмодернистский и полусоциалистический концентрат (или симбиоз?), заменяющий величественную как в метафизическом, так и в чисто физическом аспекте идею Ничто. «Ничего» — это «Ничто» без метафизики. «Ничего» — это смерть без трагедии. Ничего — это жизнь без перспектив. Ничего (так себе, терпимо) — это синоним нынешней российской «стабильности».

НИЧЕГО

Никому никто не нужен

И не любит никого

Затяни петлю потуже,

Завтра будет Ничего.

Затяни потуже пояс.

Может быть ты Анна К.?

Можно даже лечь под поезд,

Разрешается УК.

С стивенкинговским приветом,

С хайдеггерским холодком

«Ничего» вам шлю. И нету

Ничего дурного в том.

Если б в детстве нам сказали

Все как есть отец и мать,

Ничего бы мы не ждали,

Мы пошли б его встречать.

Как саднящую занозу

Вынимаю из всего

Высший смысл, он в общем тоже

Оказался «Ничего».

Лезло будущее в щели,

Не пролезло. Как в ушко

Шли партийные кащеи,

А верб-люд — в ГУЛАГ-ушко.