По Авдотье Смирновой можно сказать одно — ей невыносимо скучно. И будет еще скучней. Надо было откармливать себя, высиживать ресурс, подобно наседке, чтобы каждый раз мучительно думать что сказать, «как бы чего не вышло», чтобы не потерять нажитое добро.
Конформистка, на которой клейма негде ставить, называет себя праволибералом. Никакая Вы не праволиберал. Вы — пресыщенная содержанка, изображающая интеллектуалку. Интересный момент в интервью, когда Смирнова называет Собчак «деточкой», которая обманула ее на выборах 2018.
Напомню, что Собчак участвовала не в выборах, а в спецоперации по легитимации существующего режима. Вы сейчас изображаете из себя двух дурочек — одна выдвигалась, другая поверила? Или вы прямо-таки дурочки и есть? Изображают дурочек, как правило, когда боятся. В данном случае — политического возмездия. Вот и бойтесь.
Это просто сеанс саморазоблачения, а не интервью! Собчак говорит о том, что она «очень хотела», но ей «не разрешили»(!) заниматься политикой. То есть, это абсолютно крепостное, зависимое, рабское сознание. О каком правом либерализме можно говорить под советский коньячок, на фоне пыльных полок с книгами и азиатского ковра? Ну а «Школа злословия» показала самою суть советских львиц. Да это ж Авдотья Никитична и Вероника Маврикиевна в гламур, да праволиберализм обратиться вздумали!
Трио зубоскалящих женщин — оно про что, кроме «политики»? Про вечное русское, вечное женское. Ну зачем встречаются старые подруги? Для того, чтобы сладко констатировать — «И ты в жизни ничего не добилась». Ну, чего-то этакого, чего-то особенного. Поэтому Божена спрашивает Дуню: «А никогда не хотелось сделать себе суперлицо, суперфигуру, стать этакой модельной вамп?» «А зачем?» — отвечает Дуня. Ну Дуня и есть. Знает зачем. Просто не может. Да и не положено. Ныне «интеллектуальные» жены должны быть серенькими, да невзрачными. Таков партийный тренд.
Так вот, они не хотят именно потому, что не могут. Самое страшное для постсовчела — не бедность, не репрессии, самое страшное — неконкурентоспособность. Просто встать в ряд с другими и узнать кто они на самом деле, это невыносимо. Страшное знание. Поэтому «других» здесь нет. Не положено. Так и будет, пройдет еще полвека — Божена, Дуня и Собчак.
Как только я включаю русский рэп, мне ничего не хочется. Ну да, это невыносимо. Ни пиар, ни картинка БГ, ни поддержка «лидеров мнений», ни (особенно!) навязчивое одобрение не спасают. С ресентиментом нам завещал бороться еще друг наш Ницше. Но отечественная интеллигенция с ресентиментом бороться не собирается, она им живет. Насыщается, кормит других. Ресентимент как хлеб. Как степь. Как сахарный кремль, к которому тянутся-потянутся, а дотянуться не могут.
Почему любят скучного Оксимирона? Потому, что не любят себя. Хотя говорят, что любят. Только и твердят о любви. Даже Ксюша Собчак попрекает Дуню Смирнову: «Так ты же не любишь никого!» Обвинение в нелюбви для постсоветских как обвинение в фашизме. Только латентном. Но поскольку мы уже выяснили, что во многом здешний режим копирует тот «самый чудовищный», а то и превосходит его в своей бессмысленной жестокости, то, собственно, кто здесь «фашист»? И любит ли кто кого-то? В том числе себя? Ну нет, конечно. Чем больше об этом твердит, тем меньше любит. Так вот. Упрощай. Повторяй. Почему любят Оксимирона? Потому, что не любят себя. Это такая форма самопринятия. Парадоксально? Но именно так, а не иначе. Запомните. А лучше запишите.
Кто такой Оксимирон? Скучный рефлексирующий интеллигент. Этакий Анти-Тесак. Забава в том, что Тесак (Марцинкевич) — тоже рефлексирующий интеллигент, только трэш-вариант. Иначе судьба его сложилась бы по-другому. А здесь из него лепят этакую пародию на Христа в духе отечественного садомазо.
Вы, кстати, в курсе, что СК повесил на него посмертно еще три убийства? Посмертно! Некроюриспруденция творит чудеса. Оксимирон, Тесак, ресентимент — все это навсегда, все наше — навсегда, как мишки в лесу художника Шишкина.
Интересно, что ЧК-ГБ во многом удалось оседлать русский рок, курировать его и направить в нужное русло «мы ждем перемен», в тот момент, когда неокомсомольцы на глазах перевоплощались в младореформаторов. Ровно то же они хотят проделать с русским рэпом. И казалось бы, рэперы куда менее принципиальные и более управляемые люди. Не говоря о том, что многие из них откровенные конформисты. Но не тут-то было! Беглому Моргенштеру власть шлет угрожающе провокационные месседжи: «Вернись, все прощу, не вернешься — посадим. ТЧК. Поддержи ВВП на 2024. ТЧК. Курирующий майор Бастрыкин».
Но Алишер, кажется, не спешит возвращаться. За ним бежит прочь на Кипр, преследуемый по той же схеме (пропаганда наркотиков), рэпер Элджей, экс-любовник системной Ивлеевой. Так вы скоро всю свою обслугу распугаете! Власть геронтократов на то и власть геронтократов, что при внешней силе и маскулинности, она склонна к ошибочным ходам, объяснимым лишь деменцией. Совсем мышей не ловят. Рэперов тоже.
И еще по поводу «любви» и «фашизма» как профанических понятий. Нет никакого смысла испытывать тот опыт, который не является уникальным. В первую очередь, это касается так называемых чувств и «отношений». Которые нам навязывают с самого рождения в виде инстинктов и импринтов, как форму некоего долженствования.
Есть два авторитарных по сути способа принуждения, до сих пор не разоблаченных как авторитарные. Это любовь и труд. Любовь как средство восполнения естественной убыли населения. И труд как средство эксплуатации и контроля. Причем, в основном контроля. Потому что как средство эксплуатации в постиндустриальном и постинформационном мире труд бесполезен. Не будем забывать и о том, что любовь также является формой контроля. Ибо «другой» — не только партнер, но и соглядатай.
Итак. Резюмирую. В России, конечно, никакой не фашизм. Как правильно назвать российскую общественную структуру? Постмодернистский квазитоталитаризм с фейковой идеологией. С основой в виде семейно-кланового олигархата и силовых ведомств. В чем опасность такого режима? В его зыбкости, неуловимости. Он в любой момент может стать по-настоящему тоталитарным в своей форме, не будучи таковым по своей сути (!).
То есть, диктатура может ужесточить свои карательные функции. Но, в отличие от тех же идеологизированных сталинского и гитлеровского режимов, насилие будет носить не идеологический, а сугубо бюрократический, механический характер, периодически переходящий в откровенный садизм.
Почему гуманизм ХХ века не является подлинным гуманизмом? Это всего лишь очередной лик социализма, его смягченный вариант. Потому что он исходит из приоритета общего над частным, из объективистских посылов в ущерб индивидуализму и субъектности. Не говоря о том, что он явился наспех приготовленным ответом на ужасы Второй мировой войны.
Отсюда все упрощения, доходящие до абсурда, как, например творение Фромма «Адольф Гитлер. Клинический случай некрофилии». Это такая же попса и психологический трэш-контент, как творения небезызвестного в узких кругах писателя Григория Климова. Многие упрощения, сакрализация и фетишизация любви как некоего абсолюта, заменяющего все, пошли именно из Фромма.
Нашелся Фромм на «фашизм», но, увы, не нашелся аналогичный диагност-непрофанатор на советизм. Который изрек бы нечто вроде, что отсутствие заботы о собственном здоровье («умереть на сцене» как Градский, о котором я писала недавно) — есть латентный садизм (мазохизм). Только «фашисты» мучали других, а советские — себя. На прямое насилие над другими им не хватало смелости. Но вот загадка — внуки немцев живут куда лучше внуков россиян. Россиянам оставили руины.