«3 – 4-го – стрельба. Российский парламент в очередной раз упразднен. Торжествуют мои бывшие друзья и единомышленники (давние, былые – Оскоцкий, Черниченко, Карякин, Нуйкин) – стыдно. Перебито много народа».
Стыдно. Перебито много народа. Российский парламент в очередной раз упразднен.
Более ничего к оценке тех событий можно и не добавлять.
Мой покойный старший брат Владимир, живший в Вологде ученый-физик, после 1993 года голосовал исключительно за коммунистов. Хотя в коммунистической партии, по соображениям принципиальным, никогда в жизни не состоял.
Однажды он приехал по делам в Москву и решил навестить старых знакомых на физическом факультете МГУ, где когда-то защищал диссертацию. Я взялся его сопроводить. Дело было в конце 90-х. В киоске возле метро Володя купил «Советскую Россию», которую читал регулярно, и по привычке засунул ее в боковой карман пиджака, так что чуть не вся газета с логотипом выставлялась наружу.
Помню, мне стало за него неловко.
– Спрячь подальше, – посоветовал я. – Могут принять за демонстративный жест. Там ведь эту газету не читают…
Он с досадой отмахнулся.
Мы вошли в корпус факультета, поднялись по лестнице в холл, и первое, что я с изумлением увидел на стене под стеклом для всеобщего обозрения, – развернутые полосы свежей «Советской России». Ее одну, никаких других газет вывешено не было.
Этот почти комичный случай послужил для меня очередным напоминанием, насколько мы бываем неадекватны по отношению к реальности и в каких разных мирах все, даже люди очень близкие, существуем.
В те годы я тоже изрядно полевел (в основном, наверное, из отвращения к дебильному площадному антикоммунизму), но странный винегрет из шовинизма, церковности и ностальгии по худым временам, называемый КПРФ, никакого отношения к идеям социальной справедливости в моих глазах не имел. А уж газету эту ни один приличный человек, как мне казалось, в руки брать не должен.
Однако отношение к перевороту 1993 года и кровавым бесчинствам в октябре у нас с братом было, конечно, общим. И когда я нечаянно набрел, спустя несколько лет, на стихийный народный мемориал на Красной Пресне, то при первой же возможности с гордостью показал его брату. Ведь это только кажется, что народ опустил голову и молчит – вот, люди не забывают павших по вине бесстыдной власти, пытаются как могут рассказать о каждом, самовольно развешивают портреты, несут цветы, преодолевая страх…
С августа 1991 года по осень 1993-го у России был коротенький шанс стать настоящей демократией – народной парламентской республикой. Почти такой же короткий, как в 1917-м с февраля по октябрь. И урок ведь уже был, предостережение. С чего начинается всякая диктатура? Именно с вооруженного разгона выборного органа. С дискредитации самой идеи народовластия – как тормоза какой-то иной, более продвинутой, видите ли, "демократии", которой надлежит взять этот «отсталый» народ за глотку. Как можно было, провозглашая антикоммунизм, с такой пародийной самоубийственной точностью воспроизвести логику и тактику большевиков? Как могло случиться, что очевидное с первой минуты для Дедкова, для меня, для миллионов людей прямое зло, на десятилетия отнявшее у России человечные перспективы, вполне вменяемые образованные люди оправдывали своими фантомными страхами?
«Юра Карякин, возгласивший: «Россия, ты сдурела!», давний мой знакомец (или приятель), что ты знаешь о России, когда ты в последний раз ее видел?» – словно выдыхал умирающий Дедков. Он был одним из лидеров сопротивления тоталитарному строю. Человеком, в очень трудные времена сумевшим сберечь для нас свободу и пытавшимся поделиться ею со всеми. «Свобода оказалась двуликим Янусом: она повернулась блудливой мордой к большинству моего народа».
На днях я предложил воссоздать мемориал жертвам 1993 года. Из текста петиции, выставленной на change.org*:
«В районе бывшего Дома Советов (ныне Дом правительства) на Конюшковской улице долгие годы сохранялся и поддерживался народный мемориал. На стенах зданий, столбах, строительных заборах расклеены были бумажные портретики с именами погибших и краткими их историями. Трогательные лица подростков – мальчиков и девочек. Студенты, рабочие, служащие, пенсионеры, военные… Кто-то угодил под пули совершенно случайно, прогуливаясь по улицам родного города. Кто-то сознательно вышел протестовать против государственного переворота, защищая впервые демократически избранный парламент. Кто-то был послан разгонять тех, кто протестовал, и получил от неизвестных пулю в спину. («Следствие, проведенное Генеральной прокуратурой Российской Федерации, не установило, что кто-либо из погибших в ходе событий был убит из оружия, имевшегося в распоряжении народных депутатов и Департамента охраны Верховного Совета», – это снова из Википедии.)
Скорбный мемориал пополнялся все новыми именами и лицами, растягивался уже на пол улицы, уходил в переулки. Здесь были названы, конечно, далеко не все жертвы, но это был памятник всем. Он восстанавливал справедливость, успокаивал мятежные души, давал надежду, что такое никогда не повторится. Сюда постоянно несли свежие цветы.
Потом строительные заборы, а вместе с ними и самодельные листовки исчезли. Теперь на месте гибели как минимум многих и многих десятков людей нет никакого памятного знака.
А между тем события 1993 года никак не назовешь малозначительными – они роковым образом сказались на всем последующем развитии страны и до сих пор остаются в народной памяти сочащейся раной. Почтить память павших (всех – и «красных», и «белых», и тех, кто «оказался ни при чем») следует хотя бы ради сотен живущих ныне их родственников и друзей, не говоря уже о неисчислимом множестве тех, кто так или иначе был вовлечен в кровавое безумие тех дней.
У нас вошло в традицию увековечивать имена погибших в местах, связанных с массовой гибелью людей в результате катастроф и терактов. Установленные мемориалы порой напоминают о событиях куда более чувствительных для ныне действующей власти, то есть таких, за которые она несет прямую ответственность. Тем удивительнее пренебрежение памятью в случае, когда речь идет о жертвах гражданского конфликта в минувшую и, казалось бы, давно переосмысленную и обществом, и властью пору. Причем трагедии не локальной, а такой, которая так или иначе отразилась на судьбе каждого жителя страны.
Или та война еще никуда не ушла, и забвение – месть павшим?..
Известно, что гражданский конфликт может считаться преодоленным лишь тогда, когда отданы почести жертвам всех его сторон.
Считаем необходимым установить на месте разрушенного народного мемориала жертвам октября 1993 года памятный знак с перечнем всех известных на сегодня имен погибших. Это будет гуманным актом справедливости и свидетельством того, что наше общество и его институты переросли этап, когда гражданские конфликты в стране решались с помощью оружия, и не хотят к нему возвращаться».
Мне казалось, что война близится к завершению, что слепая ненависть между расслоенными и разметанными по углам частями населения постепенно покидает наши площади, замещаясь общезначимыми смыслами и, более или менее, взаимопониманием и сочувствием…
Первые же отклики показали, как жестоко я ошибался