"Это было насилие над совестью": вышли мемуары эмигрантов, бежавших из СССР

Анна Берсенева, писатель

Иван Толстой издал чудом найденные воспоминания свидетелей русских революций 1917 года и гражданской войны.

О революциях 1917 года, как и о последовавшей за ними гражданской войне осталось так много воспоминаний, что трудно представить, какие сведения могли бы быть к ним добавлены. И все-таки каждый раз, когда издается что-то новое, неисчерпаемость темы становится очевидной.

Тексты, собранные в книге «Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны. Составитель Иван Толстой» (М.: АСТ. 2021), интересны уже тем, как они пришли к читателю.

В 1960-е годы мюнхенским Радио Свобода было записано 79 устных интервью с русскими эмигрантами первой волны, которые сохранили, как пишет Иван Толстой, «пыл, мысль и не проходящее ощущение трагедии отечества». Но бессрочно хранить громоздкие катушки на радиостанции было просто негде, а куда они были переданы, постепенно забылось, потому что «кому интересно держать в памяти пыльные подробности о русских неудачниках?». История о том, как Иван Толстой, нынешний сотрудник Свободы, искал и нашел эти записи, в числе которых воспоминания детей Столыпина, сына Керенского, дочери Льва Толстого и других свидетелей истории, - отдельное приключение. Во вступлении к сборнику оно описано им с благодарностью к сохранившим пленки людям, в которых не угас «священный и трепетный огонь интуиции», позволивший им понять значение этих материалов.

Среди мемуаристов этого сборника есть люди, уже написавшие подробные воспоминания, как Роман Гуль, и есть личности не меньшего масштаба, о которых большинство современных читателей узнают впервые. К этим вторым относится, например, Александр Осипович (Иосифович) Маршак (1892-1975), которого составитель называет одним из самых известных изгнанников русского Парижа. «Ювелир, продолжатель семейного дела, коммерсант, общественный деятель, благотворитель, масон, обаятельный и открытый человек, - пишет Иван Толстой. - Недаром именно его выбрал своим секретарем Федор Шаляпин».

Еще до революции, получая образование в Париже, Александр Маршак был вхож в круг тогдашних русских эмигрантов левого толка. «Ленин очень неприятное впечатление производил, - вспоминает Маршак. - Он человек грубый внешне, очень черствый. Нельзя даже сказать, чтобы он говорил как-то красноречиво. У Ленина <…> особой логики не было, но было какое-то магнетическое влияние. Он громко говорил, размахивал руками, и доводы у него скорее демагогические, но так убедительна была эта демагогия, что он поднимал настроение, и от него уходили в конце концов люди, не имеющие какого-нибудь точного, определенного мнения, в сомнениях, кому же верить. У Ленина особого темперамента не было, он говорил очень сухо и резко. И именно своей сухостью и резкостью, совершенно не похожим способом заражать, как все другие, он, может быть, и подчинял этим людей. У него чувствовалась уверенность во всем, что он говорит. Он вас не старался убеждать. Он говорил то, что он думает. Больше ничего. Но это была какая-то сила, которая вас покоряла своей искренностью, своей грубостью. Я понимаю, что большая толпа, которая в Петербурге во время войны стояла перед ним, 5-6 тысяч человек, подчинялась его воле, потому что это был какой-то гранит».

Это впечатление о Ленине вызывает такое же безусловное доверие, как и воспоминание А. Маршака о Федоре Ивановиче Шаляпине:

«Отношение Шаляпина к революции выражалось в том, что он как-то не мог понять и не хотел принять этой грубости. Он большой артист по душе. И хотя он вырос, сами знаете, из низов, его отец был пьяница большой, все-таки все грубое его очень коробило. О нем ходят слухи, что он сам был большим хамом, что он со всеми грубо обращался, но это неправда. Он был очень импульсивный человек. Он был человек, которому претило все нелогичное, все некрасивое и все неорганизованное. И потом, главным образом, он совершенно не переваривал людей, которые с претензией о чем-то говорили, в чем ничего не понимали. Вот так он относился к большевикам».

В предисловии к сборнику Иван Толстой пишет, что «через сто лет даже и не скажешь, какой свидетель важнее — столичный писатель или провинциальный прокурор, издатель журнала или сормовский машинист. Свидетельство каждого — драгоценность». Наблюдения, вошедшие в книгу о русском лихолетье, не только драгоценны, но порой неожиданны. Так, составитель справедливо замечает, что манере поэта, переводчика и эссеиста Георгия Викторовича Адамовича (1892-1972) было свойственно «перетекание субъективного в объективное — и наоборот. Он и не хотел казаться точным». Однако опубликованные в сборнике мемуары Георгия Адамовича полны деталей, точных именно своей неожиданностью. Так, он вспоминает рассказ свидетеля того, как большевики взялись вскрывать гробницы царей. Когда вскрыли гробницу Петра Великого, громадный царь, лицо которого сохранилось, приподнялся в гробу - вероятно, вследствие разрежения воздуха. На вскрывавших это произвело такое впечатление, что они бросились бежать в разные стороны.

Множеством ярких деталей отмечены и воспоминания Александры Львовны Толстой (1884-1979). «Младшая дочь Льва Толстого прожила долгую, славную, успешную жизнь и скончалась в 1979 году в возрасте 95 лет, - пишет о ней Иван Толстой. - Она сделала все, что было в ее силах для посрамления советской власти. И та отвечала ей сторицей: любимую дочь великого писателя, ту самую, которая перепечатывала его рукописи, была его собеседником и доверенным лицом, которой были оставлены наследственные права на все рукописи, ту единственную, кого он взял с собою, бежав из Ясной Поляны, — ее объявили несуществующей. Из всех фотоснимков и кинохроник, примечаний и мемуаров, экскурсионных рассказов и музейных экспозиций ее вырезали, вымарывали и вытравливали. Она им из-за океана — словом, они ей из СССР — зловещим молчанием. И так в течение 70 лет. Не было никакой Александры Толстой».

Александра Львовна провела годы Первой мировой войны на фронте и как сестра милосердия была награждена тремя Георгиевскими медалями за личное мужество. Еще в то время она впервые имела возможность понять, кто такие большевики, а впоследствии они арестовывали дочь Толстого пять раз. Но истоки понимания их природы Александра Львовна видит в своем близком общении с отцом. «Он говорил, что царское правительство держит власть насилием, силой и жестокостью, а новая власть будет хуже еще. Он это предвидел, - вспоминает она. - Затем, он говорил, что нельзя строить что-либо неумелыми руками. Еще меньше можно строить храмы грязными руками. Он считал, что социалистические руки — грязные. Особенно он ненавидел и отрицал террористов, убийства. Это было ему противно».

Ее воспоминания содержат по-толстовски ясное и прямое объяснение того, почему, проведя на родине несколько послереволюционных лет, она уехала в эмиграцию:

«Сейчас, вспоминая то время, я не думаю о тяжести физической жизни. Самое трудное — моральное. Я работала в Ясной Поляне, создавала школы, музей памяти Льва Николаевича. Нас заставляли вставать во время Интернационала, заставляли вести антирелигиозную пропаганду, которую я так и не вела никогда — вот это было самое тяжелое. Но все-таки, как бы мы ни избегали, совесть катилась книзу. Приходилось делать вещи против совести — для того, чтобы спасти свою жизнь. Это была главная причина, почему я уехала из советской России. Я чувствовала, что это были уже не компромиссы, а насилие над моей совестью».

Книга «Русское лихолетье» производит сильное впечатление своей цельностью. Этому способствует и составленная Иваном Толстым хроника важнейших событий тех лет. Принцип отбора этих событий он обозначает так: «Что в бурном круговороте тех дней определило этот, а не другой путь страны? Что было самым характерным? Без чего не составить общей картины и не уловить краску времени? Что представляла собой злосчастная «чехарда министров»? Какая волна захлестывала жизнь всех — от кухарки до министра?».

Эта финальная часть, которая, казалось бы, должна казаться отстраненной, становится сильной эмоциональной точкой книги. Трагические события прошлого подсвечивают беспощадно ярким светом настоящее страны и людей, в ней живущих.