Анна Берсенева, писатель
Все, кто затаив дыхание ожидают, когда же Пелевин исчерпает свои креативные закрома (а прошлогодний роман «Непобедимое солнце» своей смысловой локальностью заставлял подозревать, что этот момент не за горами), могут разочарованно выдохнуть. Их ожидания в этом году не оправдались: фантазия автора не только не поблекла, но расцветилась еще более яркими красками.
В основе этого фантастического разнообразия, как всегда у Пелевина - темы, идеи, проблемы и острые вопросы времени, в котором все мы сейчас пребываем. Но только те из проблем, которые по его предположениям не утратят значения в будущем.
Итак, в его новой книге жизнь на планете в целом и в России в частности, наконец, достигла экологического идеала.
Вот так он выглядит на просторах страны:
«Прозрачный воздух позволял видеть далеко во все стороны, но панорама была однообразной: человеческое жилье не выступало из природы, а сливалось с ней. Вечером сквозь листву просвечивали редкие огоньки деревень и усадеб. Звуков было мало – скрипел соседний ветряк, ржала где-то лошадь-нечиповка или пролетал в небе далекий бизнес-джет».
А вот так - в Москве:
«За окном была высота и красота. Москва тонула в закатной славе. Купола церквей – сколько их было! Сорок сороков глядели на солнце золотыми глазами и полыхали вместе с ним, обещая всем и каждому волшебную небесную банку – как и тысячу лет назад. Даже скелеты карбоновой эры, из черных ставшие сиреневыми и розовыми, были сейчас красивы. <…> Эти скалы карбонового зла с черными пустыми окнами, нелепо торчащие среди двухэтажной деревянной Москвы с ее трактирчиками, уютными кучами навоза и конками, завораживали и пугали».
Карбоновая, то есть наша эра закончилась триста лет назад. Бывшая Россия теперь называется Добрым государством. Тогда же, три века назад, революция сердоболов положила конец династии Михалковых-Ашкеназов. Пелевин не был бы самим собой, если бы обошелся без троллинга. Уже в аннотации к роману сказано:
«В связи с нравственным возрождением нашего общества в книге нет мата, но автору все равно удается сказать правду о самом главном».
Не отказывает он себе и в удовольствии поглумиться над протеическим семейством. У него Михалковы, бессменно управлявшие страной, не размножались естественным способом, а клонировались из нескольких волосков левого уса режиссера, однако коррекция генома превратила их в галахических евреев и одновременно people of color.
О великих временах сердобольской революции напоминают в Добром государстве школьные уроки на тему «Трагедия и подвиг русского народа как кормовая база семьи Михалковых», а также фреска «Убийство фрейлины Бондарчук» и ежегодный государственный праздник под названием Вынос Мозга. На Красную площадь выносят Ленина («чей мозг продолжает жить с нами и сегодня – в наших мечтах и надеждах, в нашем запредельном евразийском хотении справедливости, воли и правды!»), Сталина («микропамятник гению человечества плавает в вине «цинандали», которое вождь очень любил при жизни») и поднимают сердобольский флаг - красный фон, белый круг, в круге ушастый черный кролик в галстуке-бабочке.
Такого рода подробностей, искрящихся веселой фантазией и едкой сатирой, в романе так много, что их хватает для описания буквально всех сторон повседневной жизни в светлом будущем.
Как хвастается друг перед другом модными контрольными ошейниками-кукухами («Гольдерштерн все»), курит кайфоносный «туман» и при слове Житомир чувствует «сладкую тоску по Европе и недостижимым высотам духа» московская молодежь поколения фрумеров («Свидетель Прекрасного»).
Какие азартные игры («Поединок») и сексуальные развлечения («Кошечка») предпочитают счастливые обитатели банок - специальных устройств для поддержания вечной жизни.
Как устроен домашний рай шейха Ахмада, повелителя Востока, и бро кукуратора, повелителя Доброго государства, держащего руку на кнопке всеразрушающего оружия под названием кобальтовый гейзер и размышляющего:
«Гитлер, мрачно подумал он, всегда этот Гитлер. <…> Сравнивают с ним, что ни сделай. А ничего не делать, скажут, преступное гитлеровское бездействие… Но ведь Гитлер этот, если разобраться, лоханулся только с тем, что войну проиграл. Потому что если бы он ее выиграл – по-настоящему, глобально – виноватыми стали бы те, кого он убивал. И все корпоративные правдорубы ежедневно плевали бы на их могилки со своих экранов точно так же, как сегодня плюют в Гитлера. Малышей принимали бы в гитлерята, и все держали бы рот на замке, потому что добро, свет и еда были бы с другой стороны прохода. Единственное преступление на нашей планете – слабость. Проиграл – ты военный преступник и массовый убийца. Победил – Александр Великий. Так было, есть и будет…» («Бро кукуратор»).
Как безрадостна жизнь провинциальных помещиков, не имеющих шансов накопить на посмертную банку и прилагаемые к ней удовольствия, а потому вынужденных развлекаться со своими холопками, как по старинке называют хелперов - основанных на геноме человека биороботов, лишенных человеческой идентичности («Митина любовь»).
Пересказывать все эти подробности не представляется ни необходимым, ни возможным. Они рассыпаны по всему роману и составляют плотный житейский фон семи его глав, каждая из которых описывает какой-либо из аспектов трансгуманистического будущего. Сам же принцип трансгуманизма, на котором построена жизнь в этом будущем, «указывает на выход за пределы обычного человеческого модуса бытия». Слово «трансгуманизм», согласно вОкипедии, впервые было упомянуто Данте Алигьери, но в широкий обиход вошло в ХХ веке, когда «речь шла о преодолении человеческой ограниченности, улучшении нашей породы и избавлении от болезней, старости и смерти». В реальности все эти благие намерения привели к тому, что в мозг каждому обитателю земли будущего вживили имплант, и через таковые импланты человечество полностью контролируется корпорацией Transhumanism Inc. (О, борцы с вакцинированием и вышками 5G, вы непременно прочитаете эту книгу!). Корпорация же эта контролируется ее владельцем Гольденштерном.
А вот ответ на вопрос, кто такой Гольденштерн, в какой мере он контролирует человечество и как связан с высшими силами бытия, - многослоен, многозначен, пронизывает весь роман и составляет его стремящуюся ввысь силу. И когда говорится, что Виктор Пелевин не разочаровал своей новой книгой, имеется в виду не только россыпь блестящих подробностей жизни или метких над нею наблюдений («Лучший способ избежать проблемы – не ходить туда, где она возникнет. К этому, если разобраться, и сводится вся житейская мудрость»; «С какого-то момента, подумал кукуратор, в жизни успешного мозга не остается ничего, кроме оздоровительных процедур. Что же такое тогда успех, если не болезнь?»), но именно рывок за пределы сюжета, характеров, житейских подробностей - вообще за пределы житейского.
В литературе XIX века этот рывок совершался почти исключительно из реалистической почвы. Почва Пелевина - его яркая фантазия, связанная с реальностью опосредованно или во всяком случае на его собственный лад. Но принцип существования значимого текста - взлет вверх из собственных пределов - не претерпел изменений. Он присущ новому роману Пелевина в полной мере.
Он-то, наверное, и составляет суть искусства.