Сергей Алиханов
Юлия Пикалова родилась в Москве. Окончила Санкт-Петербургский государственный университет (филологический факультет) и Университет штата Калифорния (курс «Мастер делового администрирования»).
Стихи публиковались в журналах: «Нева», «Кольцо А», «Новый берег», «Сура», «Дальний восток», «Новый свет», «Эмигрантская лира»; на порталах: 45-я параллель, читальныйзал.ру и других ресурсах Интернета.
Автор книги стихов «ПЕРВАЯ» (500 стихотворений).
Живет в Италии.
Невероятная полифония звучаний и смыслов лирики Юлии Пикаловой, словно исполняется на органе времени. Стихотворения вдруг оживают прямо под взглядом читателя и тут же оказывают реальное воздействие. Мелодизм и тональности, свойственны текстам поэтессы. Именно благодаря своей музыкальности, подсознательные компоненты и лирические контексты вербализуются в словесно-логические ощущаемые образы, которые являются перед внутренним взором.
Стихотворение, написанное Юлией Пикаловой по письмам Людвига Ван Бетховена 200 летней давности — времён войны с Наполеоном — пройдя бездну сложнейшей и кромешной ситуационной неопределенности, вдруг вдохновенно воплощается в современный, актуально трагедийный текст. Кажется — такое невозможно! Но столетия вдруг смещаются, наплывают друг на друга, и в действие вступает магическая сила тайнописи строф:
вы прикажете слугам не впускать Бетховена
заблокируете его в мессенджерах и соцсетях
одни воюют другие майнят биткоины
третьи интригуют и путаются в путях…
рядом Наполеон взрывает крепостные стены
страх не добить лежачего низость и низачот
и под мостом голубая кровь из Вены
течёт течёт…
разрушение опустошение барабаны и мародёры
город земля душа в огне в огне
значит в самом себе он будет искать опору
и найдёт заодно давая её и мне…
Переживания превращают читателя в сотворца. В лирическом пространстве Юлии Пикаловой традиционные временные ориентиры порой чуть смещаются, с тем чтобы каждому тексту придать множественность интерпретаций. Грандиозность замыслов, необычность структурных построений в высокой лексике слова, в кристальной прозрачности строк, представляют иерархические или равноправные текстовые структуры. Поэтика Пикаловой — язык искусства, вобравший в себя все существующее в этом мире, с присущей метафоричностью, полнозвучностью, чувственной ясностью образов:
Всё прекрасное в мире – даром:
Молодых ветров хоровод,
Свет лимонный над Гибралтаром
На границе небес и вод,
Бег воды к берегам покатым,
Пены нежная полоса...
Вдруг! пронизанные закатом
Чайки – алые паруса!
Стихи из подборки журнала «Сура» проникновенно читает Юлия Пикалова — видео:
О творчестве поэтессы — множество отзывов и статей.
Михаил Казинник искусствовед, просветитель, консультант Нобелевского концерта, поделился: «Творчество Юлии Пикаловой – это феномен русской, а, возможно, и мировой поэзии: начав поздно, за 7 лет она создала такой корпус стихов, который станет – уже становится – классикой. Своей поэзией Юлия вернула мне веру в бессмертие и нескончаемость поэтического слова… Пусть это не покажется преувеличением и особой гиперэмоциональностью с моей стороны, но впервые за многие годы в моей жизни появилась книга, которую я поставлю на полку, где хранятся отдельные книги, перечитывание которых для меня важнее, чем чтение новых. Туда, где «Фауст» Гёте в переводе Пастернака, «Божественная комедия» Данте, весь Пушкин... Мандельштам...».
Наталья Пахсарьян – литературовед, доктор филологии профессор МГУ, определила: «Стихотворения Юлии Пикаловой создают впечатление разнообразия поэтического мира автора и в то же время – его целостности. Это – лирика в самом точном и глубоком смысле этого слова: в них любой пейзаж, событие, явление, предмет оказываются пропущены через внутреннее настроение, индивидуальное переживание, получают особую окраску. Эти стихи музыкальны – и не только тогда, когда они написаны о музыке или посвящены музыкантам. При том, что в них чувствуется эрудиция Юлии, прекрасное знание живописи, литературы, музыки, они никогда не демонстрируют, тем более, натужно, авторский интеллект, а всегда органично вплетают культурные ассоциации в глубокую и оригинальную поэтическую рефлексию...».
Дана Курская поэт и издатель, наш автор, трогательно написала: «Издательство «Стеклограф» счастливо анонсировать скорый выход одной из лучших книг за всю историю существования издательства! Автор –удивительный поэт и невероятно светлый человек. Иногда мне кажется, что работа с ней послана мне Небом в утешение или награду за мои добрые дела…. мне невероятно легко работать, ведь она не только к своей книге, но и к её издателю относится очень бережно... Стихи Юлии Пикаловой любят во многих уголках нашей планеты... Книга «Первая» — это трёхмерная история, в которой все стихии сворачиваются в одну, поэтическую…».
И мы приглашаем наших читателей в эту стихию:
ТРЕВОГА
Издалека, невинно, понемногу
По воздуху вливали нам тревогу,
Пока мы не исполнились ее.
И вот уж легким нелегко дыханье,
И чей-то вдох похож на издыханье,
А если повезет — на забытье.
Испугом переполнено по горло,
Живое закрывается покорно.
А я усну, и будут сны легки,
И озеро удваивает горы,
И золотом ссыпающийся город,
И «скорой» голубые огоньки.
КАРАНТИН
«Ты царь: живи один.»
Пушкин
«Проснуться лет чрез сто.»
Саша Черный
Один. Отрезан. Некому отдать
Клубящуюся нежность.
Не с кем плакать,
шутить, гулять. Но полнится тетрадь,
И сладостна плодов словесных мякоть.
Один.
К чему близнец? Ведь время — вор
Для бренного, ведь человек — калека...
— Когда он может гордость брать у гор
И озеро любить, как человека.
О чем вообще поэту горевать,
Дичая в заточении деревни,
Когда он может губы согревать
Глаголом упоительным и древним?
МИФ О МИФЕ: ОРФЕЙ
дыханьем жарким на щеке разбудишь —
и будет МЫ, не станет Я и ТЫ.
а дальше ты — избудешь, ты — забудешь,
ты — выберешь забыть! ты темноты
ослушаться не сможешь, не посмеешь.
о, поначалу это будет ад!
но день за днем — и память ты развеешь,
тут главное — не взглядывать назад.
теперь, когда в пергаментах истертых
мой облик проступает все скупей,
ты спустишься за мною в царство мертвых?..
ведь есть же миф! верни меня, Орфей!
ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ
Как мы с тобой бездомны и похожи!
Как много света в этой синей мгле!
Как хорошо с тобою плакать, Боже,
На нашей неприкаянной Земле!
Она летит, и кружится, и кружит,
Она одна,
Она совсем мала...
Но ей с тобою так надежно, Друже,
Так крепко, Брате, так уютна мгла!
ИНОПЛАНЕТЯНКА
Среди людей я не умею:
Стихи рождаются в тиши.
Но чем я дальше, тем сильнее
Влечет вас зов моей души.
Что я узнала о полете
Среди распахнутых полей?
Куда еще за мной пойдете
И тонкой дудочкой моей?
Что я узнала о дороге,
О белой солнечной пыли?
И что вам до моей тревоги, —
Скажите, жители Земли?
АББАТСТВО АЙНЗИДЕЛЬН
Варваре Непомнящей
цифры вывели в столбик мелом
люди в черном и люди в белом
и застыли кругом почетным
люди в белом и люди в черном
иногда менялись местами
осеняя себя перстами
затянули тихие гимны
объясни ответь помоги мне
замираю еще болит но
огонек не дрожит в руке
потекла сквозь меня молитва
на незнаемом языке
потекла сквозь меня молитва
потекла сквозь меня молитва
на незнаемом языке
изменяя структуру крови
замедляя скорость ее
и теперь ладонью накрою
наконец я его накрою
неуемное сердце мое
ИСКАТЕЛЬ
«Всё ходит по цепи кругом.»
Пушкин
Искатель неугомонный!
Сколько ты ни беги –
Исконное лукоморье,
Уже, уже круги.
Казалось, что найден выход,
Что розданы все долги...
Но застит лихое лихо,
Сколько ты ни беги.
Мистерия?.. Истерия?..
Бойся стоять спиной!
Свой голод не усмирила
История ― пёс цепной!
Свой голос сиплый, бульдожий,
Свой полный слюны оскал...
Боже! Одно и то же,
Сколько б ты ни искал!
СПАСИТЕЛЬ
Сердце радостное ранено,
Разум меркнет от любви:
Родина моя – Рахманинов –
Разливается в крови.
Сколько лет ни перелистывай –
Нас выносит, подоспев,
И размах его неистовый,
И родной его распев:
Ждав грядущее заранее,
Страждав, чтобы отвело,
Родину мою бескрайнюю
ОН поставил на крыло –
И летит, летит раздольнее,
Всю её в себя вместив,
Разливающийся, вольный,
Верный, верящий мотив,
И страна моя, страдалица
В ковыле, смоле, золе,
Из вины высвобождается
На его большом крыле.
О СЕРЕБРЕ НА ЗОЛОТОМ
И блеск, и близко небеса –
Уверенных времён приветы,
И мощь тугого колеса –
Пол-оборота – полпланеты!
Но плакать о пережитом
И не таким пришлось державам,
О серебре на золотом,
Что стало сединой на ржавом.
ЦИФРА
вот ты идёшь спокоен и здоров
и прочно вписан в лучший из миров
стабильный и украшенный богато
твоя душа свободна от тревог
к андроиду привязан кошелёк
сверкает психоделика арбата
и ты идёшь шагаешь по москве
где гастарбайтеры как мюмзики в мове
безропотно выкладывают плитку
и воланд не шагнёт из-за угла
и дура аннушка лишь воду разлила
и мастер не заметит маргаритку
и ты идёшь – и замеряет ход
андроид вправо влево поворот
всё можно вечер утро влево вправо
и если ты по правилам играл
к тебе придёт заслуженный астрал
и в новый год открытка из управы
но ветерок подул – и город твой
преображается в концлагерь цифровой
зачем затем твоей же пользы ради
теперь иди крадись но можешь ниц
пред хищной камерой с распознаваньем лиц
не падать на московском маскараде
СОТВОРЕНИЕ МИРА
Земля была безвидна и пуста
И Божий дух носился над водою.
Поэт над гладью чистого листа
Измается возможностью любою.
Он изымает всё из ничего
И заново над мирозданьем бьётся,
Но мнимое могущество его
Беспомощностью жалкой обернётся:
Влекутся волны, вольны и горды,
И в их глубинах – волны, волны снова,
И это наваждение воды
Не поддаётся наважденью слова,
И немота полна и глубока...
Но дрогнула предчувствием мембрана –
И выплывает первая строка
Из гула мирового океана,
Немые размыкаются уста:
«Он думал над планетой молодою.
Земля была безвидна и пуста
И Божий дух носился над водою».
БУКВА
Я знал о том, что до исхода дня,
Свыкаясь с разрушительностью фразы,
Ты трижды отречёшься от меня,
Решительней и чётче раз за разом;
Слова затвердевали на губах...
Но не хочу давать определений:
Я тоже знаю, что такое страх,
Я помню сад, где преклонял колени –
И потому я дорожу втройне
Тобой, со мною ставшим наравне,
Тобой, себя вернувшим с полдороги
Туда, где «предан» означает не
Предательство, а преданность в итоге,
Да, преданность! и символом ее –
Та буква, что зовёт раскинуть руки
Залогом высоты, но прежде – муки:
Тройное оТречение Твое.
В ПРИТВОРЕ
Мы ловим отблески и блики
В мерцающей глуби упрямо,
Когда ревнители религий
Нас держат на пороге храма.
Что толку щуриться до боли,
Коль наше зрение незрело?
Мечта и Вера, но не Воля
Уводят в горние пределы
К тому, чьё имя мы в притворе
Одним дыханьем произносим...
Так мы угадываем море
В просвете корабельных сосен.
Deus ex machina*
Когда каждый день – как год,
Когда небеса молчат,
К тебе в молитву приходит бот,
С тобой начинает чат.
J Привет! J
Наша жизнь – игра! ♠
Вот вилы, а вот вода.
=======================
|| ТЫ ХОЧЕШЬ СЧАСТЬЯ? ||
=======================
Ура, ура!
Отборное! Жми сюда:
⬇ ⬇ ⬇ ⬇
Гарантия от:
à сумы,
àтюрьмы,
àчумы.
Лишь адрес скажи _______________
И номер карты, с которой мы
Будем брать платежи.
Не медли! Запасы почти смели:
ТАКОЕ жаждет любой.
Доставим в любую точку земли!
♥️ И бонус от нас – любовь ♥️
Довольно было житейских драм,
Пришла пора медных труб!
Ещё подпишись на нас в Instagram,
VKontakte, Facebook, YouTube.
Мерцает экран щедрот:
Живи, дружок, в мираже!
...Тогда в молитву приходит Тот,
Кого ты не ждал уже.
_______
* «Бог из машины» (лат.) – в античном театре выражение обозначало бога, появляющегося в развязке спектакля при помощи специальных механизмов (например, «спускающегося с небес») и решающего проблемы героев.
Эсхатологическое
«Дальше — тишина».
Шекспир
сколько раз, застигнутая врасплох,
выпадала напрочь в далёком ритме.
из недлинных двух. из скерцозных трёх.
вечно разное. что же он говорит мне?
то ли шлёт отчаянный чей-то sos,
то ли сон, в котором не высыпаюсь.
только знаю: это всерьёз, всерьёз.
только слышу всё больше — пауз, пауз.
из торопких трёх... из нечётких двух...
караулю. внемлю. не отступаюсь.
но несут всё меньше глаза и слух.
но включается больше память, память.
даже если вовсе не умирать —
дашь дорогу, в прошлое улетая,
и Шопена будут учить играть
педагоги мудрые из Китая,
а потом не станет морей и гор,
да и вся земля — мимолётный случай,
и в молчаньи в память направит взор
наблюдатель с тёмной Ро Офиучи.
ну давай же, как там: проснись и пой,
ночь нежна, жизнь прекрасна и всё такое!..
глух и полон накрывший меня покой.
и вот он-то мне не даёт покоя.
БОГ И ОЗЕРО
Когда господь ослабевал от дел,
В непреходящей жалости сгорая –
Он замедлял дыханье и глядел
На озеро за синими горами.
Он этот уголок оберегал
И, веки опустив, внимал влюблённо
Колоколам на дальних берегах
И озеру, исполненному звона,
И звон переливался и не гас.
И озеро, огромный синий глаз,
Глядело вверх спокойно и нестрого
Безвременьем, безвольем, забытьём
И отражало облака и бога,
Забывшего на миг о бремени своём.
ИЗ ЦИКЛА «ПОРТРЕТЫ»
Бетховен
Вы прикажете слугам не впускать Бетховена
заблокируете его в мессенджерах и соцсетях
одни воюют другие майнят биткоины
третьи интригуют и путаются в путях
четвёртые смесь предыдущих двух не попадают в вену
истерическая правда вступает в свои права
по невзорванному мосту французская армия входит в Вену
я смотрю с него на Дунай у меня кружится голова
Вы прикажете себе уехать уехать себя ломая
но сохраните пи́сьма наложив седьмую печать
я стою на мосту осень страшная и немая
«Вы спрашиваете как живу я предпочёл бы не отвечать»
рядом Наполеон взрывает крепостные стены
страх не добить лежачего низость и низачот
и под мостом голубая кровь из Вены
течёт течёт
лучше блэкаут чем шепоток и сплетни
чёрный квадрат в себе заключает всё
снявши голову хорошо смеется последний
над временем вравшим нам что всё унесёт
Ваши письма найдут через полтора века
переведут издадут я читаю их спустя два
жаль до меня сказали: от всего человека
нам остаётся часть речи у меня кружится голова
что ощущали Вы живьём обрубая
самоё себя беда здесь или вина
всё течёт течёт по Вене кровь голубая
и Вы живы пока вливается Вам она
разрушение опустошение барабаны и мародёры
город земля душа в огне в огне
значит в самом себе он будет искать опору
и найдёт заодно давая её и мне
я стою вцепившись в перила и в гулком громе
различать начинаю издалека едва
«только звуками – ах не слишком ли я нескромен
думая что звуки мне послушнее чем слова»
только звуками из бесформенной тьмы наощупь
и пускай он не слышит ни стереоканонад
ни тишины но так вернее и проще
потому что музыка – над
_________
По письмам Бетховена времён войны с Наполеоном. В основном из переписки с Жозефиной Дейм, найденной в 1950-х; прямые цитаты в кавычках; ряд слов почерпнут из других писем (про разрушение, опустошение и барабаны; про опору в себе...)
Божественная. Данте
Как скромно протекает детство,
Как рано умирает мать.
Доход с земельного наследства
Не позволяет пировать.
Ещё не ведает о даре,
Ещё не знает, что грядёт,
И Беатриче Портинари
Вступает в свой девятый год.
И высшей мудростью в поэме
Он вознесет её над всеми,
Самой вселенной гордый сын.
И восхищённо будет время
Вращать алмаз её терцин.
ДВЕ ПЬЕТЫ МИКЕЛАДЖЕЛО
И высочайший гений не прибавит
Единой мысли к тем, что мрамор сам
Таит в избытке…
Микеланджело
Перед её пьетою мир немеет
И замирает. Неизбывен миг.
Такая скорбь названья не имеет,
Но мрамора светлей пресветлый лик.
Она, скорбя, тебя в веках прославит.
Юна, как ты. В величии простом.
«И высочайший гений не прибавит
Единой мысли...» – ты поймёшь потом,
Пройдя всю жизнь в её красе и муке.
Уходит всё. Уходу нет конца.
Т в о я пьета. Ты отпускаешь руки.
Никто не видит твоего лица.
Но тем из нас, кто утерял надежду,
Готовясь руки, как и ты, разжать,
Ты скажешь: Тот незримо мир удержит,
Кого никто не в силах удержать.
_______
Две пьеты Микеланджело: ранняя (1496 –1501) и поздняя, незавершённая, он работал над ней до последних дней своей жизни (1550 –1564). Сопоставление очень много говорит о его творческом пути.
Брейгель. 1565
Человечки катаются
По привычному льду.
Январи не кончаются
В стародавнем году.
Речки, птички да веточки,
Тонкой кисточки пляс.
Чьи беспечные деточки –
Точной копией нас?
Закорючками чёрными
Да по жёлтому льду –
Кто они, заключённые
В стародавнем году?
Человечки со стаями –
По-соседски, смотри:
Им ловушку поставили
Из ненужной двери,
Порассыпали крохи там –
Человечки добры.
Эх, обрушится с грохотом
Деревянная кры..!
Вот вам, рамы музейные,
Залов гулкая тишь:
Чёрной птицей Везением
Из картины летишь.
На прощание – бешено
Жаром из-под ресниц –
На пейзаж с конькобежцами
И ловушкой для птиц.
ЧАКОНА
«Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха.
А за ней войдет человек...»
А. Ахматова
1.
Нарядное слово барокко,
А рядом и тьма, и чума –
Того и гляди, за оброком
Нагрянут и в ваши дома.
И выглядят вроде бы чисто –
Но прачка была ли чиста? –
И знати рукав из батиста,
И черни рукав из холста.
Сегодня вы живы-здоровы?
Сумейте дожить до весны!
А руки у прачек багровы.
А руки у прачек красны.
2.
Тебя заберет благодетель
На воды в капеллу свою.
Жене дожидаться и детям:
Ты гений, но кормишь семью.
Курортное время неспешно;
Течёт, и не видно конца.
Тебе не отправят депешу.
К тебе не отправят гонца.
Ночами под временным кровом
Ты видишь домашние сны...
А руки у прачек багровы.
А руки у прачек красны.
3.
И вот возвращение в Кётен.
Соседей испуганный взгляд.
Родное сыновнее «Кто там?» –
Вернувшемуся не назад.
Всего-то два месяца срока.
Мария, Мария, Мари...
Нарядное слово барокко,
Нарядное, бог побери!
Уже никогда не обнимет,
Уже ничего не шепнёт...
Бесшумная гостья отнимет
И тяжестью плечи пригнёт.
Тогда из земных декораций
Шагнёшь за предавший порог:
Нет смерти, а есть – вариаций
Несущийся к богу поток!
4.
Строительство счастья сурово,
И уши у каждой стены,
И руки у прачек багровы,
И руки у прачек красны,
И губы сжимаются строже,
На людях не видно лица́,
И в маленькой общей прихожей
Осталось пальто без жильца,
И нет ни добра, ни закона...
Но есть целомудренный слух,
Чеканное слово чакона
И скорбью очищенный дух.
_______
Стихотворение основано на реальных событиях. В июле 2020 г. исполнилось 300 лет со дня смерти Марии Барбары, первой жены Иоганна Себастьяна Баха; с её смертью связывают написание «Чаконы». «Уши у каждой стены», «пальто без жильца» можно увидеть в Фонтанном доме, в музее-квартире Анны Ахматовой. Пальто принадлежало Николаю Пунину, уведённому из квартиры под конвоем.
Бетховен. Четвёртый фортепианный
Гаснет слух для земного, но музыки больше внутри.
Разрывает, и кажешься людям всё более диким.
Эту музыку – выпусти, выпусти или умри.
Так Орфей умолял под землёй о своей Эвридике.
Так Орфей умолял. Гаснет слух. Ухмыляется люд.
И написан Четвёртый, солисты же требуют Третий.
Эту музыку выпусти, выпусти! – нет, не дают,
И при жизни твоей в партитуре твоей умереть ей.
Эй, не знаете разве? Угодно не так небесам!
Слух земной, человечий – он вам, малодушным, преграда!
Гаснет слух. Гаснет слух! Но Четвёртый исполнишь ты сам:
Это выход последний – наверх, за предел звукоряда.
___________
Последний концерт, исполненный Бетховеном (1808). Он не предполагал сам исполнять его из-за ослабления слуха и обратился к пианистам Фердинанду Рису и Фридриху Штейну. Оба побоялись, что не успеют разучить; оба рекомендовали включить в программу Третий концерт. Тогда Бетховену пришлось выйти на сцену самому. Это стало его последним публичным выступление за роялем. Четвёртый концерт при его жизни более не исполнялся и был надолго забыт.
Лермонтов
Кругом глаза: так отчужденье жгучей.
Пройду насквозь, не отразясь ни в ком,
Среди чужих наречий и созвучий
Глотая слова стынущего ком.
Глаза-глаза, прозрачные экраны,
Любезных губ любезная молва
И Лермонтов, ушедший слишком рано,
Чтобы найти для этого слова.
Абстракция, фрустрация, химера –
Людская близость, как ни назови.
Но наверху ещё хранится вера
В великую иллюзию любви!
О, я изведал, забираясь выше:
Трудней даётся воздух, но зато
Никто не позвонит и не напишет.
Люблю, когда полковнику никто.
Здесь, наверху – несуетно и строго.
Любить людей легко вдали от глаз.
И я внезапно понимаю бога,
Ещё зачем-то любящего нас.
Декабристов, 57
Всё та же рябь канала.
Но на мост
никто вздыхать не ходит, как бывало.
Я здесь одна.
И даже в полный рост
мне высоты, увы, недоставало.
И на меня
как будто со стыдом
глядит большеоконно, большеоко
судья,
свидетель,
соучастник –
дом,
последний адрес Александра Блока.
Врубель
Бумага, чёрный мел,
Свинцовые белила.
Ты будто не хотел,
Да жизнь определила,
Да жизнь определил
Порывистый твой росчерк.
Ты сам себе – творил,
Ты сам себе – пророчил.
Какие знал миры?
Какие трогал темы?
Летит в тартарары
Угольноглазый демон.
И это не итог:
Горя святой судьбою,
Россия, Скрябин, Блок
Обрушатся с тобою:
Деревни, города,
Мосты, базары, храмы...
И гор растёт гряда,
Проламывая рамы.
Скажи, ты так хотел,
Создатель Азраила?
Бумага! Чёрный мел!
Свинцовые белила!
Молчат твои уста
Белей ночного снега.
Ты просияешь там,
Где Сириус и Вега.
Секрет. Цветаевское
«За непосильное берусь – помоги же! Сезам, откройся, чтобы я со всеми своими сокровищами – за твоими сокровищами в тебя вошёл.»
М. Цветаева, из записных книжек
Без двери – хоть умри, но
Клеть грудную раскрой.
Как сказала б Марина:
Кто войдёт, тот и мой
(Не добыча: добытчик).
Бог весть сколько всего –
Песен, вёсен, событий –
Понакопленного:
Забирай, чем богата!
Прядь со лба: вот я – вся! –
Вам, как кровному брату
Улыбавшаяся, –
Вам, как верному другу
(Остальные – рабы)
Всю отдавшая руку:
Если надо, руби! –
Вам, неровному – ровня
(Мы не в общем ряду),
Вам, спокойному кровью,
Свой секрет украду:
Понимая – годами –
Первородство чела,
Сердцем всё ж никогда не
Осторожничала:
Там, за рёбрами, полость
Распаялась почти!..
А спокойствие – подлость.
У Толстого прочти.
Баллада о стихах
(о цикле «Второе рождение», 1930-31)
«Вам в дар баллада эта, Гарри.»
Б. Пастернак
Покой, гармония, услада.
Но с жизнью как ни сговорись –
Она ворвётся без доклада
И развернёт, куда ей надо,
И с ней напишется баллада,
Баллада: Гарри и Борис.
В руинах прежнего уклада
Оборотившись, озарись:
С укором об руку – награда,
А без удара нет разряда,
И льётся долгая баллада,
Баллада: Гарри и Борис.
Когда срывает с места вещи,
Привычки, плен первопричин,
Бывает мужество у женщин
И слёзы на глазах мужчин.
Нет, жизни не хотелось слаще –
Хотелось чище и честней:
Нас не самих заносит чащу,
Но нам решать, что делать с ней.
Оденься, скажем, по погоде
И тихо далее тяни…
Кто в полный рост по свету ходит,
Не станет жить в её тени!
И тот, кто крупного помола,
В одном усильи волевом
Налёт неловких недомолвок
Со рта срывает рукавом!
Среди неприглашённых истин,
Нерасплетаемых узлов
Поэт писал о пианисте
Бессмертной музыкою слов.
И с полной переменой лада,
И сколько ни сыграй реприз –
Уже не кончится баллада,
Баллада: Гарри и Борис.
ШОСТАКОВИЧ
Квартету имени Бородина
1.Камерная симфония
Я слышал хруст,
и свист,
и вой,
и лай,
И горло хоть охрипло, но окрепло.
Кто веку бросил громкое: играй! –
Хотел его увидеть горсткой пепла.
Земля неслась к весёлому концу
Во власти исполина-карнавала,
А музыка хлестала по лицу
И губы мне полынью обдавала.
2. 1940*
Души тревожной, вечно юной
Забытый зазвучал мотив.
Иначе задрожали струны,
Волнения не укротив,
И вглубь себя с улыбкой кроткой
Глядишь ты, радуясь: ничей!..
Зимой так дышит день короткий,
Зажатый между двух ночей.
_____
* Гонения 1936 года («Сумбур вместо музыки») остались позади, а впереди была война и гонения 1948 года, лишение званий профессора Московской и Петербургской консерваторий. В 1940 Шостакович пишет фортепианный квинтет – одно из величайших произведений жанра в ХХ веке. Шостакович получил за него Сталинскую премию, которую полностью потратил на помощь нуждающимся родным и знакомым.
Лорка / Гумилёв
«Все мы волки дремучего леса Вечности.»
М. Цветаева, «Поэт и время»
Да что нам твоё железо,
Выстрелы между глаз?
Мы волки в е ч н о г о леса,
Время нам не указ.
Ты ударяешь первой,
Целишь в наши умы.
Вой, современность-стерва:
Побеждаем мы.
ИЗ ЦИКЛА «АСТРОНОМИЯ»
Ланиакея
Он создал это всё – и заскучал.
Кому есть дело до его начал?
Живёт во сне природа неживая.
Тогда он свет, подобный своему
по образу, подобию, уму,
решил умножить, в нас переливая.
Нас на краю вселенной поселя,
он дал нам хлеб
и допуск на поля –
и замыслом его теперь горим мы,
хвалу вселенной вознося и для.
Ланиакея, Млечный путь, Земля –
наш адрес в небесах неизмеримых.
Миссия
Дане Курской
Тире, тире и точка-запятая.
Был позывной до одури знаком,
но астронавт, над миром пролетая,
уж не жалеет больше ни о ком:
парит себе, о миссии не парясь,
земля в иллюминаторе видна,
и где-то там, внизу, белеет парус,
такой же одинокий, как она,
и там, внизу, смешные человечки
без карты, без руля и без ветрил
плывут тихонько по морям да речкам
по миру, что создатель подарил,
и там, внизу, они глядят на небо,
любуясь и ловя благую весть,
пытая путь в извечной тишине по
далёким звёздам, если звёзды есть –
но всё накрыло облачною бязью,
и в небесах не видно ни шиша,
и астронавт, совсем порвав со связью,
пьёт звёздный дождь из звёздного ковша.
ТРИ СЕСТРЫ
умер день.
глаза мои остры,
но у входа в сумерки робею я.
первыми восходят три сестры:
золотая, голубая, белая.
бедный шар
несётся во хмелю;
я собой пробоины заделаю.
как родных сестёр я их люблю –
золотую, голубую, белую.
и когда
позволит за края
небо неделимое и целое,
разольётся по вселенной я –
золотое, голубое, белое.
Небо лет к тебе
Ветра повадка лисья.
Лес обступил кольцом.
Колкие, злые листья
Всё норовят в лицо.
Но за пределом взгляда
Лиственной смерти вслед –
Первого снегопада
Благословенный свет.
Значит, опять не финиш.
Искорки на губе.
Голову запрокинешь –
Небо летит к тебе.
ИЗ ЦИКЛА «ГЕОГРАФИЯ»
Неаполь
В одном бульоне
быт и бытиё:
Дворцы, дворы, театры и трущобы.
Налей, Неаполь, варево своё,
Тобою не насытились ещё мы!
Кто пьёт тебя –
лишается ума.
Не этого ль давно желаем сами?
Готовые отплыть, стоят дома
И простыни трепещут парусами.
Поклон двери, чтоб не ударить лоб.
Монетка богу лифта наготове.
Неаполь, лей!
Нам мало первых проб,
Когда в тяжёлом аромате тонем.
Чужие за картонною стеной.
Чужие в гаражах и переулках.
И ты, мой друг,
что город пьёшь со мной –
Ты сердцем тоже вздрагиваешь гулко.
Пахучих улиц спутана лоза
И площади косятся странным взглядом,
Но я могу идти, закрыв глаза.
Я знаю:
ты идёшь со мною рядом.
Стамбул
Декабрь. Но воздух пахнет мартом, мазутом, рыбой, пахлавой.
В порту заливисто, с азартом свистит разбойник-постовой.
Лотки: стекло, каштаны, брынза, и снова: чайки, гам, весна,
И неба вогнутая линза всей синевой наведена
Вниз, на Босфор, на нас, на храмы, что ею вдавлены в холмы –
Но держат на себе упрямо весь вес её, чтоб жили мы.
Столица с примесью аула, глухая древность с новизной...
Всё то, что было у Стамбула, теперь останется со мной:
Чужого города громада, чужого неба громадьё,
Где выжимают кровь граната, как сердце выжали моё.
МОСКВА
Сирень в бреду. И веет ветер пьяный.
Его шатает в глянцевой листве.
Нет в мире постоянней расстояний,
Чем в этой закольцованной Москве.
Проулками, мостами, берегами,
Бульварами в сиреневом дыму...
Хожденье без Вергилия кругами
Не близит никого и ни к кому.
Безликая струится толчея.
О, чтоб не одному — напополам бы!
Себя в витринах дó ночи двоя,
Бродить, бродить – как будто ты и я.
Вернуться в дом. Гори, гори, моя
Энергосберегающая лампа...
Гибралтар
Всё прекрасное в мире – даром:
Молодых ветров хоровод,
Свет лимонный над Гибралтаром
На границе небес и вод,
Бег воды к берегам покатым,
Пены нежная полоса...
Вдруг! пронизанные закатом
Чайки – алые паруса!
Драгёр
теперь я знаю как уходит море
от маленьких рыбацких деревушек
из года в год за шагом шаг неслышно
и кажется что море неизменно
но с каждым поколением всё дальше
улов по суше тянут рыбаки
я здесь уже бывала – на картине
начала девятнадцатого века
кипела жизнь кипела пена шумно
серебряные рыбины кипели в сетях
кипели в небе облака
теперь стою на отмели безмолвной
недвижны облака над головою
домишки далеко остались сзади
до жалких лодок далеко шагать
на отмели стою теперь безмолвно
и облаков серебряные рыбы
застыли в этом небе навсегда
на отмели безмолвной только тени
небесных рыб и тонкая моя
любимый! здесь когда-то было море
В Москве весна
В Москве весна и грязь,
и гам людской и птичий,
и если умирать –
то не сейчас, когда
зима побеждена,
и требует обычай
поминок для неё,
и талая вода
прокладывает путь
по тротуарным венам,
прохожим предложив
прекрасную игру
прыг-скок,
и ты в игре,
и слышится рефреном:
нет, весь я не умру
нет, весь я не умру
Акрополь
Отчаяться, отпеть, отгоревать.
Отжить. Отплакать. Подвести итоги.
Но нет, не перестанут волновать
Давно не существующие боги!
Увижу вдруг на городских горах
Сияние небесного портала:
Акрополь в золотых прожекторах.
Афина о таком и не мечтала.
Via Regina
Прекрасный день для чтения стихов.
Холодный дождь над озером холодным.
Рыбачьих лодок нет, и даже чайки
Попрятались. От изобилья влаги
Узоры проступают на стене
Соседней виллы: влага выдаёт,
Где раньше были окна – кроме тех,
Что ставнями давно закрыты, ибо
Их некому распахивать давно;
Сквозь тёмные квадраты бывших окон
Угадываешь пустоту внутри.
Здесь проходили римские солдаты,
Вот этим самым берегом, который
Лежит передо мной в тумане тусклом,
И силюсь я представить, как ночами
Черны бывали эти берега.
Лишь точки одинокие костров
Пытались мглу вселенскую рассеять,
Пока цивилизации благá
Ещё не вкрались в этот край, как рифмы,
А ночи фонарями озарив, мы
Спугнули их.
День кончен. Дождь утих.
И фонари зажглись гирляндой длинной,
Роняя свет и упадая в стих,
И бьются мотыльки, как хлопья снега,
В лучах, их крылья влагой тяжелы,
И пахнет неопознанной бедой:
Её провидишь, а ответить нечем.
И стоя над темнеющей водой,
Я обнимаю собственные плечи.
Нотр-Дам 15 апреля 2019
Своды пали,
И в небе голом –
Напряжение рваных жил.
Что за жажда – дожечь глаголом
Тех, кто адское пережил?
Знаки, знаки, – долдонят люди,
Но вина целиком на мне:
Так напомнили мне о чуде
Розы*, выжившие в огне.
________
*Розы – витражные окна готических соборов.
ИЗ ЦИКЛОВ «ЛИРИКА», «РЕМЕСЛО»
ЛИРИКА
Лирика. Песнопевец
С музой в саду кудрявом…
А не хотите ль перца?
Лирика… соловья вам?!
Лирику перед сном бы
Милой, напевной песней?..
Лирика ― катакомбы!
Лирика ― бездна в бездне!
Лирика ― рокот крови,
Рвущейся вон по венам,
Требующей: откройте!
Топящей в откровенном,
Лирика ― крик! Зовущий,
Требующий: поэта!
(Где там райские кущи?
Млечные тропы ― где там?)
Лирика: верх свободы.
Лирика: гнёт тетради.
Рвущие чрево роды.
Яд без противоядий.
Истончена до атома,
Но спину держу я гордо:
Слово найду, что спрятано
В сердце породы горной.
Ну, потаскайте гири-ка?
Не вижу в глазах отваги!
А вы говорите ― лирика,
Пёрышком по бумаге…
Шиповник
«Шиповник так благоухал,
Что даже превратился в слово…»
А. Ахматова
Этот мир предрассветный
пока ещё мглою окутан;
дремлют даже влюбленные,
свет своих глаз погасив.
Я же снова в бессменном дозоре:
в иные минуты
лишь поэты бессонные ведают, как он красив!
А когда я уйду
и останется утро слепое —
все слова на стихи израсходовав до одного,
я хочу стать пчелой, залетающей в белый шиповник,
залетающей в самую глубь,
в сердцевину его.
Свободный полёт
Проще простого
Моё ремесло:
Перья готовы –
И понесло!
Нам в эмпиреях
Летать хорошо!... –
Пробуй скорее,
Взлети на вершок!
Праведным потом
Плавься в жару.
Мускул полёта
Качай, тренируй.
Рви их до звона
(Ноша тяжка) –
Мускул разгона,
Мускул прыжка.
В мыле и пене.
В хрипе. В грязи.
Белые перья
До скрипа сгрызи!
Клочьями кожа
С мозолей сойдёт…
Господи боже,
Вот он – полёт!
Молодая тоска
Я коснусь звенящего виска –
И затихну, изумляясь жару.
Молодая, свежая тоска,
Ты ещё нескоро станешь старой!
О моя жестокая сестра,
Схожи мы упрямством, худобою.
Дольше будь глумлива и остра,
Хорошо мне пишется с тобою!
Поэзия
«О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью - убивают,
Нахлынут горлом и убьют!»
Б. Пастернак
Взгляд хмелён или болен.
В голове белый гул.
Ты поэзии, что ли,
Не на шутку хлебнул?
Эти вольные воды
Вознесли на волну…
Ты теперь у свободы
В невозвратном плену!
Так не жди отступного
И себя не жалей
В вечных поисках слова:
Из малейших щелей
Хлещет неудержимо –
Эх, была – не была!..
Зря ты этого джинна
Выпустил из горлá.
Не успею
Я не успею! не успею!
Умчится ветер молодой,
Твой самолёт в Кассиопее
Сверкнёт нечаянной звездой,
Проступят капли сладкой влаги
На самом дне цветочных чаш –
Но бег по белизне бумаги
Не начинает карандаш.
Невоплощённый миг исчезнет,
Моё безмолвие виня...
О, кто сегодня бесполезней
И неудачливей меня?
Вот чем на самом деле ранит
Графитовое остриё!
И тишина такая грянет,
Что мне не вынести её.
Поэт
«Нам Музы дорого таланты продают!»
К. Батюшков
Зачем вам стон исповедальный –
Не спросит то, что было мной.
Я стала тонкой и хрустальной,
Я стала сильной и стальной.
Какая, мнится вам, удача:
Красив, талантлив и здоров
Поэт – приёмник, передатчик,
Распятый между двух миров.
Найдется никогда
Душа моя, устанешь ли однажды
Скреплять мои худые позвонки?
Я рассыхаюсь каждый день от жажды,
От тихой, немигающей тоски.
Но каждый день ты поднимаешь снова
Меня для незаметного труда
На поиски единственного слова,
Которое найдётся никогда.
Пожары
горят леса и города
консерватории музеи
вокруг толпятся как всегда
бездельники и ротозеи
бездарных блогеров орда
бездумных фолловеров орды
горят леса и города
горят беспомощно и гордо
мой шарик голубой в огне
переливается багрово
в дозоре я и мнится мне
огнеустойчивое слово
не эта блогерская чушь
не легковерные ресницы –
второго тома мёртвых душ
огнеупорные страницы
МГУ
Всё вечно и прочно, как надо.
Незыблемы камень и сталь.
И высится знаний громада,
Прекрасна её вертикаль.
Но чувствую новую повесть
Листков неразвёрнутых, клейких:
По скверам зубрят, к поступленью готовясь,
И спят на садовых скамейках.
Stabat Mater
Инне Владимировне Куршаковой
и моей сестре Эвелине Пикаловой
При развитóм социализме
Мы возрастали. До сих пор
Я помню: по зиме неслись мы
В районной музыкалки хор.
И щёки наши жгло с мороза,
И голоса лились, чисты,
И dolorosa, lacrimosa
Нам были – райские цветы…
СМЕНА ВЕХ
день обескровлен, выжат, выпит,
изъят из ткани бытия
остался тусклый выклик выпи,
гортань усталая моя
да фонари в воде уснувшей
качают язычки свечей
прощай, ещё один минувший,
неотличимый и ничей
прощай, прощай, невозвращенец,
не обращай зрачков назад:
дорога вымощена в ад
уклончивостью обращений
без слёз, без ропота и прений
прощай, теперь и ты – вчера...
ты слышишь? это зреет время
альтернативного добра.
Вавилон
колеса мегаполиса,
круги и жернова.
кому какая польза,
когда растет трава?
ты городской по крови,
пропискам, паспортам.
но Вавилон покроет
забытым сном, а там –
леса непроходимые,
без имени река,
азартный глаз ундины,
узревший чужака!
и ты – в воде по пояс,
и помнятся едва
колеса мегаполиса,
круги и жернова!
Пристань
Льётся на старые липы
Свет холодящей луны.
Озера тихие всхлипы
Только неспящим слышны.
В лунном серебряном дыме
Молча у липы стою.
Лодки щенками слепыми
Тычутся в пристань свою.
Ночью в раю одиноком
Ни голосов, ни огня...
Из дорогого далёка
О, вспоминай же меня!
Ветер!
Вот это ветер! Это — ветер!
Вот это в озере прилив!
Он выбил рамы на рассвете,
Меня позвав и окрылив,
Он сталкивает волны с гиком,
Рвёт к чёрту облачную бязь,
И я в круговороте диком
Лечу, ликуя и смеясь!
Какие яростные драмы!
Какой восторг, какая страсть!..
И я не знаю, как попасть
Обратно в выбитые рамы.
ИДТИ ПО ВОДЕ
Блестят на заре паутинки,
Волнуясь, как воздух, едва,
И озеро в розовой дымке,
И в дымке его острова,
И в дымке ― далёкий Ваш берег,
И лодки не видно нигде,
И кажется ― выход утерян,
А выход ― идти по воде.