Сергей Алиханов
Михаил Квадратов родился в 1962 году в городе Сарапуле (Удмуртия). Окончил МИФИ (факультет экспериментальной и теоретической физики).
Автор поэтических сборников: «делирий», «Землепользование», «Тени брошенных вещей», «Восьмистрочники».
Творчество отмечено: премией «Живая вода», Финалист «Григорьевской поэтической премии».
Кандидат физико-математических наук.
Работает и живет в Москве.
Поэзия Михаила Квадратова создает поразительное пространство — с воображаемыми, диковинными, и словно ожившими и вернувшимися из детских сказок существами. Просодия поэта обладает магическим свойством — исподволь вовлекать читателя в древнюю игру самопознания. Эстетические изыски и причудливые подробности порождают своеобразную лирическую атмосферу. Неожиданные и тончайшие аллегории, парадоксальные образы и значения, смыслы, зачастую замаскированные поэтом под сумасбродства, проявляются в сознании читателя в своеобразном ментальным послевкусие:
девой персефоною
сорваны подосланы
голытьба и лед
нарисуй зеленое
дерево над островом —
только не спасет...
по такому случаю
свозят на трамвайчике
в черно-белый ад
полчаса помучают
солнечного зайчика
а потом простят
Подобное мироощущение нового искусства в 30–х годах прошлого века было свойственно ОБЭРИУтам, а в особенности «Чинарям» — для которых был важен не пафос революционности, а философские и психологические аспекты. Но не зависимо от воли создателей, возник новый язык для внутреннего общения близких по духу творцов, а их поэзия стало достоянием не только «левого», но и всего искусства. Утонченный мир Михаила Квадратова, обладает связями, а главное – качествами, адекватными свойствам человеческого восприятия — и в этом мистика его поэтики:
действительности не было и нет
следи число пророчеств и примет
когда отыщутся тринадцать с половиной
придёт повестка почтой муравьиной
заставят сторожить секретный сад
где яблоки латиницей горчат
счастливая судьба — трещотка и двустволка
и ереси классического толка
Привлекает слушателей выступление Михаила Квадратова на арт-площадке «Серебряный век», видео:
Замечательные тексты, если и ниспровергают, то только скуку. Даже самые храбрые сентенции — в первую очередь добры по характеру, как сказал Александр Межиров: «Затейливой резьбы беззвучные глаголы, зовущие назад к покою и добру». Но добро повсюду — и впереди нас! Искать и находить новое —это своеобразная лирическая терапия, исключающая зло и творящая добрые дела:
Когда рождественский мороз
Коптит бензиновые лампы,
Пыхтит в застуженные лапы
Печальный баскервильский пёс —
Зимой его кусает сплин,
Он зол — чего же вы хотели:
Он станет ласковый в апреле.
Не плачь, барбос, ты не один
О творчестве Михаила Квадратова много статей:
Владимир Антропов — поэт, редактор сетевого литературного журнала, написал: «Поэтика Михаила Квадратова — свобода вне какой бы то ни было тяжести — и сохраняющаяся вещность — яркий лунный свет, запах воска и шуршание тканей, течения и прикосновения воздуха. Смесь неустойчивости и уюта, делающего эту свободу мягче и телеснее. Непривычная обнаженность ощущения слабого тяготения извне — и взгляд, настойчиво —почти астрономически — ищущий источник этого тяготения, вовлеченности в чью-то орбиту, ответа... То — чистого отвечающего почти ангельской гармонией взаимности «Я».
И в момент этого узнавания — какой-то нежной таинственности и важности — происходит внезапное изменение зрения, смена масштабов... Катится Время, часы поэта идут сами по себе...
И, осваиваясь в свежеоткрытом своем космосе, в свободе избегания, и в чувстве Земли, возвращения — в напряженной тонкой нити, Михаил Квадратов постепенно раздвигает пространство взгляда. Его открытая вселенная начинает расширяться — и где-то на своих границах находит, как сложно и тяжело — это охватываемое взглядом пространство жизни, эти орбиты взаимности, этот диалог с собственной нескрытой душой — граничит с Небытием, мотив которого начинает звучать все громче.
Поэт снова оказывается на грани, избежав ловушек земных примет, вне времени и пространства — он предстоит иному тяготению и иному диалогу.
И строка, как нить, готова вот-вот порваться, и поэт характерно отказывается закончить этим обрывом строки стихотворение, а продолжает — в Черновики, в некое Предчувствие.
И все еще впереди — ответ открывшего свободное тяготение душ и теплую невесомую крохотность жизни — новому куда более тяжелому предчувствию и может быть, новое изменение масштаба — и я даже не могу предположить, как этот дар, уместивший в живую, чувствуемую оболочку — настоящую свободу, — сумеет остаться собой...».
Геннадий Каневский — поэт и наш автор, заметил: «...наличие в стихах Квадратова слов «фея» и «гном» никоим образом не означает, что он пишет стихи о феях и гномах, а тем паче — находится в «фейной опочивальне». Скорее, имеет место некое ироническое кодирование смыслов, смещенный взгляд. Поэтому уж никак не обозначал бы жанр Квадратова словом «фэнтези». Скорее, Квадратов — Серапионов брат нашего времени. «Серапионов брат-2». Или даже — обэриут».
Евгений Никитин — поэт, наш автор, поделился: «Мне кажется, к фэнтези поэзия Квадратова настолько прямого отношения не имеет. Фэнтези — это литература, рассказывающая о придуманных мирах, в которых происходят чудесные события, навеянные той или иной мифологией. Что связывает фэнтези и Квадратова — это декоративность.
Мир Квадратова декоративен. В центре этого мира — вещи (наперсток, шоколадный шар, карамелька, фломастер... Вещный мир. Причем вещи, изготовленные из несвойственных им материалов и, как правило, в необыкновенных сочетаниях.
Вещность распространяется на природные явления (снег из ваты, небесный целлофан) и человеческую физиологию (сердце из свинца). Важно не сколько то, что происходит, сколько то, как это обставлено. Декоративность квадратовского мира объясняет его трагичность, обреченность на гибель. Интонация его стихов чаще всего печальна.
И есть от чего. Он очень трогателен, этот мир, от него веет детством (пластилиновый музей). Кстати, поэтому там появляются и гномы, и феи, и собачки, которые кушают «тролликов». Некоторые из этих существ очень опасны — на елке первым из повстанцев повиснет злобный лилипут). Ведь другая сторона медали этого декоративного мира — это его чуждость привычному.
Детство жестоко — дети не знают разницы между добром и злом. А Квадратов это видит — он же все-таки не ребенок. Для взрослых — для нас эти стихи, по-моему. И бывает страшновато нам — взрослым…
Признаюсь, что при всем недоверии к «методу» Миши я его стихи очень люблю — иначе бы всего этого не писал».
Особенно замечательны комментарии читателей под ник-неймами:
— «Одним из важных для меня показателей присутствия поэзии в тексте — это когда читаешь и не понимаешь, о чем собственно говорится, но тебе — интересно это читать. Просто получаешь кайф от стихотворения и вовсе не хочется знать внутристрофную механику. Как-что-почему в тексте цепляется и куда движется. Это отличает волшебника, от фокусника. Квадратов — учится волшебству и сие стремление — замечательно»,
— «...то еще меня подкупает у Квадратова способность сделать стихотворение из ничего. То есть недостижимая для меня свобода… и способность любой материал превратить в достойное стихотворение»,
— «...почему стихи этого поэта так трогают? Не из-за уменьшительных же, в самом деле...
Главное в стихах — своя собственная интонация, который ни с кем не спутаешь. У Квадратова есть свой голос...».
И наши читатели могут услышать голос поэта:
ПОД ЗЕМЛЁЙ
Звенит подземная пружина –
Иди, смотри.
Снаружи, может, всё зажило,
А изнутри –
Я сам судья, и провожатый
На поезда,
И ожидающий расплаты;
И в час, когда
Летят вагоны в незнакомый
Подземный лес,
Выходят каменные гномы
Наперерез.
* * *
этой ночью воздух обесточен
нечего искать такою ночью
заходи – совсем недалеко
там зима в прокуренном трико
кашляет – но ей немного лучше
там горит табак её колючий
светят фотографии огня
там зима не смотрит на меня
мы живые – мы лежим на вате
мы живём в оборванной цитате
что кругом другие города
где никто не будет никогда
этой ночью воздух обесцвечен
мы не дышим – незачем и нечем
ЗАРЯ
Когда увидишь корешки
Из намагниченных опилок;
Когда из плюшевых могилок
Встают латунные божки,
Летят к пустому алтарю –
Играть в людей и насекомых;
На полустанках незнакомых
Встречать холодную зарю –
Я возвращаюсь на постой –
Не стойте в точках перегруза;
Моя заплаканная муза
Сегодня снова не со мной;
Опять неузнан и один –
Среда, вторая четверть века,
Все те же рожи, картотека,
Ботинки, уголь, аспирин.
* * *
Всех зима заманит и убьёт.
К вечеру замёрз тритон в фонтане
вместе с мотыльком, листами и цветами.
Улетела птица-кривоглот.
Все ушли. Но, втянут пустотой,
по дорожке в привокзальном парке
мчится, мчится оборотень жаркий
в белой шубке с искрой золотой.
* * *
действительности не было и нет
следи число пророчеств и примет
когда отыщутся тринадцать с половиной
придёт повестка почтой муравьиной
заставят сторожить секретный сад
где яблоки латиницей горчат
счастливая судьба — трещотка и двустволка
и ереси классического толка
* * *
поутру заря пылает
поджигатель и дантон
просыпается в сарае
прежний мир приговорён
вот он исчезает старый
только дождик молодой
моет моет тротуары
кипячёною водой
Кот
Долги раздать, проститься с Ними,
сменить район, эпоху, имя,
порвать связующую нить,
соседям сверху подарить
четыре пары хромосом —
меланхолическим котом,
в конечном счёте, обернуться
вблизи неведомого блюдца
и с продолжением — потом.
Изюм
Приговоренный вечностью сидел и думал:
Куда ведет
Беседа едоков горячего изюма,
Кривящих рот.
Ведь корабли ведомы не туда, не теми,
Тяжел помол.
И лопались слова, и проливалось время
На теплый стол.
персефона
девой персефоною
сорваны подосланы
голытьба и лед
нарисуй зеленое
дерево над островом -
только не спасет
не зажгут фонарики
не раскроют ноженки
ежики весны
возле птичьей фабрики
вечности заложники
будут казнены
по такому случаю
свозят на трамвайчике
в черно-белый ад
полчаса помучают
солнечного зайчика
а потом простят
Черновики
Верти, накручивай словес тугую вязь;
Щелчок - из рук летит пластмассовый стаканчик.
Я маленький звонарь, я оловянный мальчик,
Я жив, пока строка не порвалась.
…Когда просыплется песчаная строка,
В последнем приступе забьется колокольчик,
Проступит на песке твоя личина волчья.
Отец, я оживу в твоих черновиках.
* * *
У нас в подъезде всё теперь совсем как у людей.
На лестнице сошлись с утра злодей и добродей.
Зовут соседи докторов, судью и караул.
Я утром встал, потом поел, потом опять уснул.
И вот меня в четвёртый раз за стенкой будит крик.
Я раньше был готов к борьбе, затем почти привык.
Терпи, терпи! У них таков был изначальный план:
На чердаке парит Ормузд, в подвале — Ариман.
розмари
нам лежать в остывшем персеполе
на несуществующей траве
без сюжета без вины и боли
вечером в четыре в голове
лопнет электрическая нитка
подрожит немного и внутри
задохнется пленная улитка
старая улитка розмари
* * *
Писатель, ровно обстрогав,
волшебный карандаш слюнит.
Рисует дом. Описывает быт.
Придумывает нож. Придумывает шкаф —
распахивает дверцу верною рукой —
и персонаж, неведомо какой,
его оттуда ножиком разит.
Всё кончено.
Перёкресток
В особый час, в особом месте
Угрюмый церемониймейстер
Бредёт в извёстке и тоске,
Рисует крестик на песке —
И на условном перекрёстке
Кипит в таинственном напёрстке
Густой растительный настой.
Меня здесь нет. И ты не стой.
Осень
Погляди — почти не плачут
Восемь маленьких собачек,
Просят старенького бога —
Посмотрите за дорогой —
Ждут гонца от Антиоха
Или, может, ждут не очень —
Просто скоро будет осень.
Просто плохо.
* * *
гудят рассветы над золой
там поварёнок удалой
гоняет несъедобных тварей
а остальных берёт и варит
и из обглодышей несложных
меланхолический художник
других ваяет много лет
но не угадывает цвет
* * *
Дом пропал, закончен карнавал,
Дымно, разноцветный воздух вышел.
Мумии чужие сушатся на крыше —
Ране ангел летний ночевал.
Ах, зачем терпеть неблагодать —
Мы бы этот дом давно продали,
Да у нас Орфей сидит в подвале
И никак не хочет вылезать.
Ничей
Какая разница — ничей:
ничей — ни чёрного, ни белого;
набор случайных мелочей
нестоящих — какое дело вам,
когда он призрачною белочкой
сопит на пыльном чердаке
и удивительные мелочи
скрывает в маленькой руке.
* * *
лопнул стакан голубого стекла
воют осколки над головою
веточкой чайной, мёртвой пчелою
в небе запутался аэроплан
эй, авиатор, это — война
бьются мои флора и фауна
за каланчовкой — чёрная рана
фанни каплан воскрешена!
Жук
Я знаю: в голове — чугунный жук.
Он слесарь слов и мыслей провожатый.
Он домосед. Но в день двунадесятый
Его снесёт тяжелый жёлтый звук.
Ликуй, слоняйся с лёгкой головой!
Глядь: поводырь опять в твоем курзале.
Так злобные зуавы воскресали
На акварелях Первой мировой.
* * *
Аня тянет жизни провод,
Спать ложится в полвторого —
Длится проволока сна,
К ней судьба приплетена.
Утром Ане примотали
Крайне важные детали,
Очень нужные дела.
Дальше пошла.
Детское
Гипнотизёр подземных змей
Успеет кролика спасти —
Ему всего двенадцать дней
Пути.
Но заморожена река.
Тюлени прокричали мне —
Его картонный батискаф
На дне.
* * *
плакала кукла вуду
обидели люди
протыкали ручною иглой
бормотали разную ерунду
на рассвете кукле гореть в саду
за чужое счастье
за великое торжество нелюбви —
коля бросит люду
* * *
Поменяли имена —
Да что с того толку:
Не вернулась нынче весна
К нам на барахолку.
Занавесили окно —
Вроде, не видно рожи.
Но, всё равно,
Лета не будет тоже.
* * *
Понеслись над перекрёстками,
оттолкнулись от земли.
Светят угольными блёстками:
это старшие ушли.
Комсомолка плачет, молится:
поутру нестрашный суд.
Только силы Кориолиса
всех от гибели спасут.
* * *
Хрустальные сферы крошатся, исчезают;
Особенно третья, пятая и седьмая.
С неба летит таинственное стекло:
Вчера увернулись — вроде опять повезло.
Ещё отчего-то земная ось подгнивает —
За теплотрассой у брошенного сарая
Вбок торчит столбнячным ржавым гвоздём.
Нынче точно туда гулять не пойдём.
* * *
Наша избушка тут рядом —
К лесу передом, к лесу задом.
Сборщики волчьих ягод
К вечеру выйдут из леса, на лавки лягут:
Не до глупостей — до утра отдыхают.
Длится в любимом глинистом крае
Битва за урожай.
Тоже давай.
* * *
Пожилые конвоиры
Потаённую квартиру
Собираются искать.
Там чугунная кровать,
В ней под ватным одеялом
Ангел вялый полинялый
Прячется четвёртый год:
Никого не бережёт.
* * *
заводные бабочки ильича
прилетели в нашу чащу задорно урча
лисы отравили злобных волков
ну а ты будешь каков?
вон волчата проучили лисят
погляди как ровно висят
александру, например, снится покой
ну а ты кто будешь такой?
* * *
на нашей заставе
поводырь боевого кота
у него есть мечта
комнату справить
может у парка где-то
тихий квартал
чтобы кот отдыхал
вымытый и одетый
* * *
развлекают шарпеев
гуттаперчевые колобки
скачи левее скачи правее
ночью спят зверьки
спит мамаша зверюга
колобки в кладовой
молятся друг за друга
будь живой
* * *
Если вдруг из орфоэпов —
Прекращай нелепый труд:
Братья Слепов и Свирепов
Ноосферу стерегут.
Напугают громким лаем
В кабинетной пустоте,
Наболтают, как бывает, как мучителен бывает
Ломкий скальпель в животе.
* * *
За стеклом чужие лица,
Но шипит и веселится
Земляничный газ
В комнате у нас.
Будто шепчет: помечтаем,
Чем утешимся за краем,
Но не на земле —
Там, в стране Ойле.
* * *
соседке
выдали букварь забыванья
она старалась
уже не помнит что Наша Маша мала
что Норы сыры
за год прошла почти все слова
забывает буквы
ну да
* * *
дитя, досадуя, топтало
старинную конфетную жестянку
жестокое — что для него чужая память
на крышечке теперь не разобрать —
был в верхней трети нарисован ангел
внизу — собачки, берта и гаруда
застава, трюфельный завод
народ и воля
* * *
приращения смысла
и эстетической важности
не видит наградная комиссия —
председатель строчит карандашиком
результаты проверки:
дескать, время бессмысленно тратили
до войны две сестры-акушерки
и братья-копатели
* * *
не успеваешь проглотить лекарство —
ломается и мнётся потолок
по штукатурке трещинами пишут
о чём — того уже не видно
ещё не чёрный шум
но треск и слышишь
как дышит ил в аквариумной банке
и по доске идёт-качается бычок
* * *
спорщица —
я идиот
морщится —
пятый пролёт
крестится
левой рукой
лестница
вечный покой
* * *
Нелепа и бессмысленна вода,
Когда четыре огонька горят в едином теле:
Они измучились, друг другу надоели,
И так всегда.
Как будто снится некий общий друг —
Горит себе карбидом в мёрзлой луже —
Он умер, он напился, он простужен,
Не оторвёт примёрзших рук.
котовины
михаил евгеньевич не боится быть вечером дома,
не боится, что его запутают мешковиною
и под пол затащат в каменную спальню гномы —
ведь он дома не один, а со своими котовинами —
котовины и не таких недотыкомок брали,
и он кормит их, чтобы они всегда это делали,
и поэтому ходит озвучивать разных демонов
за разумные деньги в кукольном спектакле
* * *
ну, зачем, зачем тебе она
она нежна, но к тебе же изнаночна
и она ведь любит этого доктора
у него позднеримский шрам от топора
веселятся его разноцветные глаза
он смотрящий от улетающих к небесам
он эрото-, танато-, -лог и ещё чего-то там
…да, говорят, она и без него не одна
* * *
Когда научишься читать —
Не засыпай, листай секретную тетрадь —
Разгадывай слова, лети на бал к Мальвине,
Там карлики Тимур и Фёдор в формалине,
У каждого в груди Амурова стрела.
А всё бессонница, ненужные дела,
Нелепая судьба, негодная погода
И чьи-то дневники двенадцатого года.
угрюм-река
убегай сердешный друг
из архангельского плена
на плоту из пропилена
да гляди утянет крюк
к нам на дно угрюм-реки
тут русалочья могила
тут ползут вагоны с илом
и свистят проводники
nevercome
ты и я опять одно
утром погляди в окно
нас распилит nevercome
пополам и по кускам
и под мелодичный лепет
нас излечит и залепит
время серый пластилин
ты одна и я один
камнепадову
гляди у входа в кабинет
где равиоли под призором
где абиссинским вольтижором
визжит и прячется сосед
там меж беспечными гостями
коала плюшевый эрот
стальной полночный небосвод
скребёт волшебными когтями
Пёс
Когда рождественский мороз
Коптит бензиновые лампы,
Пыхтит в застуженные лапы
Печальный баскервильский пёс —
Зимой его кусает сплин,
Он зол — чего же вы хотели:
Он станет ласковый в апреле.
Не плачь, барбос, ты не один.
Водолей (И. Р.)
Вчера ярился чёрный водолей:
Пока, зарывшись на заснеженной поляне,
Троллейбус дул на отмороженный троллей,
Рядами вырвавшись наружу, поселяне
Плясали, с ними дядька Агасфер —
И в небе ездоки внезапно замечали
Асимметричный крест в искрящемся овале
И слышали шуршанье сфер.
чеганда
на три недели в чеганду, на три недели
твоя собака волкодлак — почти медведик
глядела в небо — лишь она могла заметить
что с неба спутники — не ангелы летели
беда — дожди и жолуди — такое лето
и нам собаку не понять — мы были дети
и ты болела, пела и плела браслетик
из волчьей ягоды и бересклета
* * *
и ближе к полднику, когда сиделки глухи
ползёт на стену заяц солнцебрюхий
не подходи, не стой к нему спиной
вонзит в висок мизинец слюдяной
неумолимый, лёгкий, узловатый
любезные коллеги из палаты
призвали то ли бога, то ли медсестру
ну вот, сегодня, видно, не умру
* * *
Больной измотан, изнемог,
его астральный колобок
летит по чёрному эфиру,
блуждает по задворкам мира.
Неподтверждённый персонаж
следит нелепый пилотаж —
завязнет в призрачном болотце?
заблудится? домой вернётся?
мальвина
вчера под вечер умерла мальвина
мальвине было девяносто восемь
не спрашивай — такой бывает осень
в саду звенит оранжевая глина
и старость на хрустальном паровозе
за озеро недорого подвозит
не спрашивай — везёт поближе к дому
в котором радостно и всё знакомо
Василию Уринсону
Другие феи, ангелы не те:
натёрты крылья, приоткрыты пасти.
Скрипит по мрамору коричневый фломастер,
четвёртый снизу иероглиф на плите —
наверно, я. Свершилось, и теперь
мне в мае означать Ich liebe по-китайски.
Но поздно — старый сторож собирает маски.
Зебул устал. Судьба стучится в дверь.
* * *
я сегодня не усну
кто-то отгибает гвозди
кто-то торопливо возит
медным зубом по сукну
продирается в песке
чёрен день, пропала норка
жизнь — не жизнь, скороговорка
на подземном языке
для тм
тихие песни фавна
на чердаке медленный цокот копыт
плакала николавна
может быть страшно, может чего-то болит
чашку живой воды на чайник, столько же мёртвой
холодно, в городе враг, может быть кто-то ещё
не закрывай глаза, ящерица из торта
выпрыгнет на плечо
* * *
за стеной у дервишей пасека тишина
чайная роза зеро алыча зеро чилим
это часто бывает, такое бывает и с ним
надо только чаще и дольше глядеть из окна
из окна глядеть, как висят из небесного мха
семь серебряных ниток, оторванных ото сна
слушать, как хрустит ремень надмирного молчуна
как шуршит у него в кармане махра
***
где-то в мире
в цокольной квартире
почти сосед условный инвалид
нечасто спит и по ночам глядит
глядит наружу из подземных окон
вверху искрится чёрный волчий кокон
со временем он понимает – это знак
и всё не так
он тих он медленно выходит
идёт искать
в его надписанном фланелевом мешке
латунный молоток игольный циркуль
коробка мела
в углу он видит белую собаку
корзину и пчелу
он замечает дикие народы
его никто не ждёт
он бесполезен для любых людей
ну, может, путает, чего уж –
вон весело гудят пружины и разъёмы
и мир показывает чудные картинки
но как-то так всё…
…а по дороге из солнцево в одинцово
он случайно находит искомое слово
произносит смеётся
не помнит снова
***
а если вечером на танцы не пойдем,
нас вечер примется наказывать дождем;
зазубренными искрами покажет,
как можно портить горделивые пейзажи,
из тучи в пустоту пускать ненужный дым;
и город поползет по рельсам грязевым,
назло желая пасть на дно открытого колодца,
но остановится и мелко затрясется,
и дрогнет парк, и с каменных посыплются кустов
стада латунных белок с бельмами болтов;
…ну вот, ты этого, наверное, хотела,
(гляди, еще припомнят гибель третьего отдела)
потом, конечно, будет новый день, и бабочки в росе,
но виноваты, гады, все
вышел месяц
укатилось смешное солнце –
отлепилось заплатой от неба –
сквозь дыру в небосклоне конница
входит в северный город феба
нечем нынче укрыться нечем
улыбается виновато
крошка-месяц в сиреневом френче
будет резать – круглая дата
Велосипед
А в сорок стать хорошим, и за это
В награду от муниципалитета
Оформят разрешенье (не медаль)
И справку на провоз в метро велосипеда;
И фарою светить, когда не станет света,
Рукою левою крутя педаль,
И, не участвуя в весёлой суете
Смеющихся, свистящих в темноте,
Мечтающих дойти до турникета,
Читать главу вторую Фауста, опять
Пытаясь хоть чего-то в ней понять.
Всё тщета.
делирий
пикируя на плоскости полян,
как падавший когда-то снег из ваты,
из комнаты, где псы и психопаты,
из греков, из сарматов, из древлян,
из траченных латынью серых снов,
из старых слов в разбитых окнах гугля —
не найденных — обходчик нездоров;
возьми в полёт эфира, серы, угля,
любви из боли, сердце из свинца…
…живущие от третьего лица
по клёкоту ликующих валькирий
начнут пеленговать его делирий —
они спешат смешного беглеца
запаковать в небесный целлофан…
…но поздно — он просвечен, но не пьян,
он вырвется из горней процедурной,
обломками ревущего сатурна
осыплется на золото полян.
Мефодий
Мефодий пьян, срывается домой,
Неявный бег кротов под мостовой,
Далёкий клёкот бешеных грачей
Его страшит, он беден, он ничей.
И восемь кошек, семеро котят
В окошки укоризненно глядят;
И говорит почтенный господин:
«Повсюду жизнь. Мефодий не один:
Он редко жил, но жизнь себя являла:
Пружинила, срывала одеяло,
Гнала по трубкам кровь и молоко.
Беги, беги — уже недалеко».
Замерзать
Уходи, уходи, улетай,
Колокольчик, волчонок, беглянка;
По солёному льду, по лубянкам,
Проливая малиновый чай
На календулы и на дома —
Мне теперь не летать за тобою —
Ты отравлена глупой весною;
Позабудем — вздыхает зима,
Позабуду — закрою глаза,
Мне останется зимнее имя,
Я, наверное, буду с другими
Замерзать.
Незабудка
Мне тебя не забыть, и на память
Поцарапаться осколком от чашки,
Иль порезать пальцы пропавшей
Незабудкой из аптечной стекляшки,
Что весь день пролежала в кармане.
Мне весь день бы тебе улыбаться,
Только вот моя улыбочка набок,
И приклеилось словцо гуммиарабик,
Да ещё сегодня сильно достали
Огоньки на кончиках пальцев.
Зима
Опять в Евразии зима
Стоит в заснеженных вагонах,
Лежит на ближних полигонах
Бездымным порохом; дома
Палит наряженный народ,
Ликуя, пляшет на штандартах,
И циркулем на мутных картах
К полям приколот Новый год —
Ему укрыться не дадут,
Сойдутся для бесед и танцев.
…На ёлке первым из повстанцев
Повиснет злобный лилипут.
Новогоднее
Благословенен Новый год,
Но в этот вечер от обиды
Всё перепуталось, и вот,
Надув огромное либидо,
Психопатический пятак
На дне прекрасной вазы звякал;
Всё было, в принципе, не так —
Хозяева бранили хряка
За неудачный вкус котлет;
Тот, на тропе реинкарнаций,
Кряхтел: счастливо оставаться,
Мол, жизнь прошла, а счастья нет.
Но чу! Звенят. Видать, двенадцать.
персонаж
ещё я видел поутру как луч
волшебный сын макробиуса-солнца
взамен того чтобы резвиться и ласкать
хрусталь небес и дивные растенья
забрался в комнату угрюмого поэта
и там дрожал
так иногда неловкий персонаж
случайно рвёт натянутую сетку
отлаженного крепкого сюжета
и с тихим ужасом себя находит
на главной площади туркменского посёлка
в ночи без паспорта без баб без денег
Василий
Визжит, вращается подземная пила:
В каменоломне рассыпается порода,
Блестят — черны и холодны — кристаллы зла,
Из жерла с рёвом вырываются уроды.
Но на пути непрошенных гостей — Василий —
Ему судьба опять геройствовать велит —
Он рыкает, как зверь, использует делит.
Врагам не захватить сверкающих бастилий.
праздник урожая
в тот день под высыхающей травой
блаженно умирали мотыльки
в пыли немолодые скорняки
пыхтя гоняли мячик меховой
был праздник урожая у воды
овальные подземные плоды
лежали подле слюдяного дома
ундины пели веселились гномы
мелодии вертелись в голове
оранжевые эльфы боттичелли
порхали в опадающей листве
а вы прекрасные и юные сидели
дразнили молодых элементалей
вертелись и кому-то улыбались
дразнились улыбались но не нам
а мы ворча бродили по холмам
обиделись помчались по дороге
пить пиво у последних желобов
скрипеть о тающем осеннем боге
и о символике летающих гробов
умиротворённое
как спокойно бывает зимой
как спокойно и тихо и утро и мёртвые флаги
так однажды бывает — ты мой
предпоследний диагноз на серой почтовой бумаге.
что не знает глухой костюмер
он опять перепутал дома время года костюмы
костюмер — ненадёжный пример
зачеркнуть этот адрес писать невпопад и не думать.
записать этот медленный яд
там с утра в предпоследней строке предпоследней страницы
спят мои зверобоги — сопят
но ещё не утихли подземные птицы
Корнеплод
Зимой играть в подземные плоды,
Весна — совсем другое время года —
Любовная погибель корнеплода
От раскалённой добела воды.
И защитить его уже не смогут
Четыре слоя толстой кожуры,
Толчёные хрустальные шары
И письма Богу.