Сергей Алиханов
Валерий Сухов родился в 1959 году в селе Архангельское Городищенского района Пензенской области. Окончил Пензенский государственный Педагогический институт имени В. Г. Белинского (историко-филологический факультет).
Изданы стихотворные сборники: «Вербное воскресенье», «Благословение», «Неопалимая полынь», «Родное Архангельское», «Архангельский мой собор», «Материнский оберег», «Холмы земные», «Треугольный парус из бумаги».
Автор монографии «Очерки о жизни и творчестве Анатолия Мариенгофа». В соавторстве с отцом, Алексеем Борисовичем Суховым, изданы книги по краеведению: «С высоты его валов. Из истории города Городище», «Судьба страны была его судьбой…», «Горит солдатская звезда».
Кандидат филологических наук (тема диссертации «Сергей Есенин и имажинизм»), автор более 100 статей о творчестве Есенина и поэтов его окружения.
Творчество отмечено премиями: Губернатора Пензенской области, имени М. Ю. Лермонтова (дважды), Международной премией имени С. А. Есенина «О Русь, взмахни крылами…», премиями Купринского конкурса «Гранатовый браслет» в номинации «Мастер», Всероссийского поэтического конкурса имени Сергея Есенина (2020), XI Международного славянского литературного форума.
Доцент кафедры «Литература и методика преподавания литературы» Педагогического института имени В. Г. Белинского.
Редактор отдела поэзии журнала «Сура».
Живет в Пензе.
Член Союза писателей России.
Искренность, лиризм и задушевность наряду с глубокой художественностью мышления — свойства поэзии Валерия Сухова. Лирические раздумья, вдохновенные проникновения, и духовные странствия ведут Валерия Сухова по всей цепи народных воспоминаний — вплоть до эпохи петровских реформ. Своеобразная, чувственная наглядность пронизана и объята состраданием к недавним бедам, да и ко всей многострадальной русской истории. Постигая и охватывая, поэт словно хочет изменить сам исходный период, когда рождающийся общероссийский литературный язык стал способом дистанцирования от исконной славянской жизни:
Обернусь я молодцем плечистым,
Оседлаю волка, как коня.
Три дороги есть во поле мглистом.
Каждая дорога для меня.
Нас на то и матери рожали,
Чтобы в путь опасный провожать.
Заповеди каменной скрижали
Наугад Ивану выбирать.
Все мы, люди русские, по сути
Сказочной мечтой в душе живем.
Только Русь, как витязь на распутье,
Замерла в раздумье вековом...
Многотомные сочинения земляка поэта, величайшего русского историка Василия Осиповича Ключевского, осенены собственным пониманием — родовой или общинный путь развития характерен для России. В этом суть разногласий между «западнической» — родовой и «славянофильской» — общинной историческими школами. Какой из этих двух путей — родовой или общинный — то есть «западнический» или «славянофильский» является для России подлинным внутренним движителем. Только в этом и суть, и смысл историографических изысканий и сопутствующих многолетних научных споров, которые вели — К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, К.И. Бестужев-Рюмин, В.И. Сергиевич, С.М. Соловьев.
Сам Василий Осипович Ключевский причислял себя к западникам. Великая борьба лучших умов России послужила причиной расцвета русской исторической науки в 19-ом веке.
Творчество Валерия Сухова являет собой подтверждение, что для России характерны и свойственны оба этих пути — и родовой, и общинный. Наездом и со стороны, хлеба не напашешь, — главное, чтобы пути развития были собственными, народными, а не навязанными извне:
Мы — заблудшие дети России.
Сколько раз нас сбивали с пути
Новоявленные мессии!
Новопризванные вожди!
Чтоб бесовством переболели
И душой исцелились навек.
Перед Родиной на колени
Упадём покаянно в снег.
Посреди её бездорожья
На распятии всех путей.
И Россия, как Матерь Божья,
Не оставит своих детей…
Видео о творчестве Валерия Сухова — поэт читает свои стихи:
Эпиграфами многих стихов Валерия Сухова стали строчки Сергея Есенина. Трагической судьбе Есенина посвящены циклы стихов поэта:
«Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки...»
Сергей Есенин
О росу косой звеня в утреннем тумане,
Дед косить учил меня на лесной поляне.
Вдруг окрепли крылья рук — взмах взлетал за взмахом.
И просохла на ветру потная рубаха...
Было радостно до слёз в благовест рассвета
Первый свой пройти прокос по макушке лета...
Творчеству поэта посвящено много статей.
Сергей Арутюнов — поэт, преподаватель Литературного института, наш автор написал: «Кредо Валерия Сухова в русской поэзии — простота. Она во всём; во фразе, пущенной вразлёт, будто трогаемый с места рысак, в образе мысли, интонационной подаче. Класть строку просто и ясно — завет, воспринятый ещё от Алексея Кольцова с его бессмертным «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!».
Завет не подводит: в каждой строфе звучит Русь, отметающая пустое, неважное и ненужное, чувствующая взамен безмерно как вширь, так и вдаль.
А тем всего-то — мать и Отчизна, земля да смерть, и в точке, где они сходятся воедино, возникает ослепительное свечение родственных величин, в ликах которых уже не различить ни себя, ни страну, породившую тебя. Там — ни книжных строк, ни фраз, ни мысли — только сияние правды...».
Эдуард Анашкин — писатель и публицист, отметил в «Литературной газете»: «К чести лирического героя Валерия Сухова, он не просто бесцельно блуждает от избытка досуга, но мучительно ищет и всегда находит путь спасения… сюжетный минимум с лихвой окупается психологическим максимумом. И ещё неброским, но отчётливым отсветом высокой простоты, что даже обычную-обыденную жизнь наполняет высоким смыслом… Очень интересно проследить созвучие стихов матери и сына, ведущих творческий диалог, в котором родник, березы, полынь, ветер — не только образы, но почти родственники авторам…
Мать олицетворяет для каждого из нас, а для поэта в особенности, живое приобщение к родовому древу, которое веками и тысячелетиями питает каждую семью России.
По сути, если хочешь узнать, насколько тот или иной поэт любит Родину не на словах, а душою, почитай стихи этого поэта не о России, а именно о матери. И тебе все станет ясно. Не потому ли самые проникновенные стихи о любви в творчестве многих поэтов — это стихи о матери. Есенинский лейтмотив «ты жива еще, моя старушка» — вечен в русской поэзии, и постоянно прирастает дополнительными красками и оттенками, играет все новыми и новыми гранями.
Не проста жизнь в России. Никогда не была простой и, видимо, не будет. Но пока мы видим образы наших ушедших матерей в шепчущих о чем-то сокровенном березах, в склонившихся над водой, словно во время стирки, ветлах, в труженицах речках, в матушках-печках, мы не сироты... Мы русские люди на русской земле».
Вячеслав Лютый — литературный и театральный критик, определил: «Современная русская поэзия до сих пор во многом несёт на себе печать так называемого «шестидесятничества» — стихотворной публицистики, рассчитанной на мгновенное понимание и незамедлительный отклик читателя и слушателя. Нет сомнений, прямое поэтическое слово в иные моменты жизни и истории для художника очень важно. Но вся беда в том, что нынешняя поэзия словно бы забыла о своей сокровенной задаче, «приравняла перо к штыку», сменила протяжную песню на маршевые ритмы, точные, содержательные строки — на гневную, аффектированную речь…
Реально, художник встал перед выбором: быть глубоким, вдумчивым, тонким живописцем и мыслителем — или выбрать путь плаката, отражающего злобу дня и живущего очень недолго: доколе этот скудный день продлится… имя Валерия Сухова известно с конца 80-х годов прошлого столетия.
Двадцатилетие, обозначенное хаосом перестройки, бесчеловечностью 90-х годов и робкими надеждами первых лет нового века, породило гигантскую болевую волну в нашей поэзии... это уже — признак живого, которое может быть разным, одновременно — счастливым и грустным, сильным и слабым, умирающим и нарождающимся вновь…. Для поэта важнейшие понятия — материнство, вина и прощение, малая родина и Россия, перекликающаяся в своей необъятности с древним русским образом матери сырой земли.
В «русской наивной душе» много лёгкого и тяжелого, она, словно большое дитя, порою не ведает, что творит. Но как у детей чисты слезы признания в проступке, так и в нашем человеке светится огонек раскаяния в содеянном — сначала едва-едва, потом все более сильно и всепоглощающе…
Постановка голоса, чувство дистанции между художником, предметом и читателем, спокойная уверенность в том, что слова послушаются песнопевца и лягут в единственно верном порядке на лист бумаги — эти «есенинские» свойства достаточно редки. В стихотворениях Валерия Сухова с течением лет они проявляются всё чаще...».
Предлагаем ознакомится со стихами и наших читателей:
ТЕРПЕНЬЕ
Занесённая снегом Россия.
Позабытая Богом земля.
Тяжкий крест до небес возносила,
Подставляя, как плечи, поля.
Видно, русское нужно терпенье,
Чтобы верить под вражьей пятой:
«Это с божьего благословенья
Русь за муки назвали святой!».
СЕНОКОС
«Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки…»
Сергей Есенин
О росу косой звеня в утреннем тумане,
Дед косить учил меня на лесной поляне.
Васильковая роса осыпала звенью.
Но не слушалась коса и вонзалась в землю…
Вдруг окрепли крылья рук — взмах взлетал за взмахом.
И просохла на ветру потная рубаха.
На душе так хорошо! По плечу мне горы!
Вдруг пошёл, пошёл, пошёл сам легко и споро.
Было радостно до слёз в благовест рассвета
Первый свой пройти прокос по макушке лета.
И, валок окинув свой, к роднику спуститься
И его живой водой досыта напиться.
Знал я счастье бытия!.. Смерть махнёт косою —
На сырую землю я упаду с травою.
За один последний миг жизнь перелистаю.
Вспомню тот покос, родник… И росой растаю.
ПРОРУХА
«Край ты мой забытый»
Сергей Есенин
Гудела когда-то
Затонная тишь.
Закатом объято
Семь сгорбленных крыш.
От жалости сжалась
Живая душа.
Деревня осталась —
Дорога ушла.
Вздохнула старуха:
«Господь, ей прости,
Что с нашей прорухой
Не по пути».
МОЛИТВА
«На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка…»
Сергей Есенин
Помню, я смеялся над бабкой,
Уверял её: «Бога нет!».
И крестилась она украдкой
На божницы закатный свет.
Так бывало: лишь рассвело,
Я глаза открывал: «Да спи ты!» —
Бабка день начинала с молитвы
И молитвой кончала его.
И мне это смешным казалось.
С той поры прошло много лет.
Одна в доме она осталась.
Все разъехались. Помер дед.
Детство светит магнитным светом.
По нему сверяем судьбу.
Потому пришёл за советом
Я в родную свою избу.
Поклонившись с порога бабке,
Шапку снял я и, сев на скамью,
Под иконами в красной рамке
Всю родню увидал свою.
В притолоке качнулось,
Тихо скрипнув, для зыбки кольцо.
И знакомо вдруг усмехнулось
Мне со снимка моё лицо.
За окошком метель бесилась.
Тёмен ликом был скорбный Спас.
Здесь святая душа молилась
За её позабывших — нас.
Богоматерь смотрела с мукой.
Сердце сжалось от боли в комок...
Помолись, родная, за внука.
Чтобы верой спастись он смог.
ДЕТИ РОССИИ
«Мы – дети страшных лет России…»
Александр Блок
Мы — заблудшие дети России.
Сколько раз нас сбивали с пути
Новоявленные мессии!
Новопризванные вожди!
Возносились они над нами
И калифами были на час.
Русь насиловали, распинали!
А она — молилась за нас.
Чтоб бесовством переболели
И душой исцелились навек.
Перед Родиной на колени
Упадём покаянно в снег.
Посреди её бездорожья
На распятии всех путей.
И Россия, как Матерь Божья,
Не оставит своих детей.
ДУХ ПОЭТА
«Нет! Весь я не умру».
А.С. Пушкин
Грянул выстрел у Черной речки!
На сугробы упала тень.
И зашло солнце русской речи.
Стал, как вечер, сумрачным день.
И от муки невыносимой
Больше жить не хватило сил…
У склоненной над ним России
Он морошки лишь попросил.
Так почил Александр, раб Божий...
Чтобы смуту унять, от греха
Гроб, прикрыв роковой рогожей,
Увезли из столицы в снега.
И зачем на Руси раздоры?!
Застывала, как кровь, заря...
Схоронили Святые Горы
Ростом с мальчика бунтаря.
Как до боли мало отпущено
Ему было мятежных лет…
День рождения есть у Пушкина,
А другой – черной даты – нет!
Дух поэта — свободы ветер
Реет, стены темниц круша!
И по-пушкински верить в бессмертье
Начинает наша душа.
ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ В ТАШКЕНТЕ
Что может быть страшнее смерти?
Когда уже надежды нет…
Военный госпиталь в Ташкенте.
Калеки в восемнадцать лет.
Мать, дрогнув, входит в дверь палаты.
Кровати выстроились в ряд.
На них, как на крестах распяты,
В бинтах её сыны лежат.
Им соловьи любви отпели.
Не нянчить матери внучат.
Распилами берёз в апреле
Обрубки тел кровоточат.
Войной изломанные жизни.
Нет рук и ног, а всё болят.
И как немой укор отчизне,
Глаза тех стриженых ребят.
ПАСТОРАЛЬ
Мне никогда не забудется
«Пастораль» родного села:
Пьяную мать по улице,
Потупившись, дочь вела.
А у колодца соседки
Кивали, им глядя вслед:
«Уж в детдом бы и то лучше Светке!
И куда глядит сельсовет.
Нюрка совесть совсем пропила!
На пол-литру детей променять!
Раньше дочка отца водила.
А теперь она водит мать...».
Сапоги в колее дороги
Увязали, жижей давясь.
Вдруг разъехались в стороны ноги,
И упала мать прямо в грязь.
Улыбаясь, она лежала.
Задралось её платье с боков.
И похабно над нею заржала
У пивнушки толпа мужиков.
И тогда зарыдала девчонка!
Всё терпенье иссякло к концу.
И вдруг стала худою ручонкой
Мать хлестать по тупому лицу!
«Ты слышишь! Мне стыдно, мама!
Лучше умри! Не пей!»
А мать ей в ответ кивала:
«Убей меня, дочка, убей!»
Гогот пьяных в толпе стал глуше.
А потом и совсем затих.
Видно, что-то проникло в души.
Опустились глаза у них.
Одного же перекосило.
С сердцем бросил он, искривясь:
«Господи! Мать Россия!
До чего же ты допилась!»
ЩЕГЛЁНОК
«Мне на плечи кидается век-волкодав…»
О. Мандельштам
Такая уж была пора.
Певцы равнялись на усы.
И слизывали с топора
Кровь на морозе, словно псы.
Потом под грай вороньих стай
Картаво каркали: «Вра-ги!»
И с корнем вырывала сталь
Прилипшие к ней языки.
Щеглёнок воронам не в масть.
Он в клетке. Песня его спета…
Но век сломал стальную пасть
О хрупкую гортань поэта!
ПОХОРОНЫ ДЕДА
Бывают странные совпаденья.
Они оставляют на сердце след.
Пришла из деревни в мой день рожденья
Телеграмма: скончался дед...
Я не забуду тот день в декабре.
Морозы тогда стояли под сорок.
Шли мы к кладбищу на горе.
Снег под ногами взрывался, как порох.
В поле нас встретил пронзительный ветер.
Обметала позёмка сугробов края.
От ледяного дыхания смерти
Как-то роднее вдруг стала родня.
И долго-долго смотрел нам вслед
Молоденький ельник, посаженный дедом...
Вот, говорят, в ногах правды нет.
А я бы мог поспорить об этом,
Вспомнив корявые корни-вены
Да пару разбитых солдатских сапог.
Из райбольницы после гангрены
Дед умирать вернулся без ног...
Гроб на плечах всплыл на гору, как лодка.
Захлебнувшись, замолк похоронный марш.
И в тишине причитала тётка:
«Папанька! Жалельщик наш!»
Небо высокое стало суровее.
Смертно белело поле окрест.
Вкопан был в мёрзлые комья надгробия
Комлем — дубовый обтёсанный крест.
Цело тело или короче —
Всех, как мать, принимает земля...
Умер дед двадцать первого ночью —
А наутро —
родился я.
ПРОЩЕНИЕ
«Меня, великого грешника перед Родиной, сама Родина простила».
А. И. Куприн
Снисходительно блудного сына
Принимала в объятья страна.
Иссякала былая сила
На чужбине у Куприна.
Скуден быт эмигрантских буден.
Сплетни — мухи в сетях паутин:
«О любви снова пишет Бунин.
И по-прежнему пьёт Куприн».
Колесом судьба переехала.
Не прижился среди парижан.
И всё больше походит на Чехова
Поседевший «татарский хан».
Лик России на панагии.
В горле — с пашни российской ком.
Волком выл он от ностальгии:
«До Москвы хоть сейчас пешком!»
По кровавому насту с хрустом
Босиком босяком нагим.
Что такое «шестое чувство»?
Любят Родину чувством таким!
Жить надеждой на возвращение.
Даже думать о том не сметь…
Даровали ему прощение,
Дав на Родине умереть.
Даровала грехов отпущение
Благороднейшая страна,
Принимая за укрощение
Возвращение Куприна.
РОДНИК
Я воду пил из родника,
Обняв замшелый сруб.
Срывались каплями века
С моих дрожащих губ.
И на меня смотрела Русь
Из бездны, словно миф.
На материнский лик молюсь,
Колени преклонив.
Исток обжёг устами струй
Горючих русских слёз.
Земли родимой поцелуй
Так я в душе унёс.
ПРЕДТЕЧА
«То Китеж новый и незримый.»
Николай Клюев
Стоял на паперти средь нищих и старух
Поэт без шапки, словно скорби дух.
И пересохшие раскрыв уста,
Просил он милостыню именем Христа.
А снег кружился пеплом Погорельщины
Перед глазами верящими — вещими:
«Покуда Русь распята на кресте, —
Лежать Жар-птице в вечной мерзлоте».
Но Китеж прозревал в небесной сини
Предтеча воскресения России!
В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ
Не в Вифлееме — за тысячу вёрст —
В русской деревне родился Христос.
Не в сказке евангельской, а наяву
В Богом забытом селенье — в хлеву.
Плавно вздымались сугробов холмы.
Волки голодные выли из тьмы.
Издалека шли с дарами волхвы
На свет звезды и по следу молвы.
Грудью кормя, улыбалась Мария.
Сила незримая дверь отворила.
И, узнавая родимую плоть,
Благословил Русь на муки Господь.
МАРИЯ
Россию распри истерзали!
Судьба на муки обрекла.
И беженкою на вокзале
Мария сына родила.
И молча милостыню просит,
Ребёнка замотав в тряпьё.
Бывает, мелочь кто-то бросит,
Наткнувшись на глаза её.
Они бездомны и бездонны.
Их солью выела беда!
Нет молока в груди Мадонны.
И нечем ей вскормить Христа.
СУХАЯ СТЕРНЯ
В поле боли стою.
И сухая стерня
Душу ранит мою,
Как гвоздей острия.
Под колючим дождём
На колени склонюсь.
Я к тебе пригвождён,
Как к распятию, Русь.
ИСХОД
«И в небесах я вижу Бога.»
М. Ю. Лермонтов
Огромной огненной купелью
Кипел полночный небосвод.
Поэт не спал перед дуэлью —
Предчувствовал её исход.
Свеча погасла на рассвете.
Растаял пепел без следа.
И что писал он перед смертью,
Мы не узнаем никогда.
Какие строки родились
Под чёрным дулом пистолета?
На сердце кровью запеклись
Последние стихи поэта…
Судьбе доверился он слепо.
И роковой замкнулся круг.
Упав на землю, обнял небо
Раскинутым изломом рук.
Открылась звёздная дорога
К вершине тверди голубой.
И в миг последний образ Бога
Поэт увидел над собой!
ВЕРА
Половодьем разлился закат вдалеке.
Я с крутого обрыва спустился к реке.
И увидел, как вдруг от прощальных лучей
Загорелись на вербе сердечки свечей!
Протянул к ним озябшего сердца ладонь —
И согрел меня верой их мягкий огонь.
ЗАКАТ
Оплавились рябин кусты.
Закат. Сугробы и кресты.
В могилах — бабушка и дед.
Я не был здесь уж тыщу лет.
Горю на медленном огне
И голову клоню повинно.
Как захлестнула сердце мне
Оборванная пуповина!
СТАРЫЙ ДОМ
Подкатил мне под горло ком.
Вновь я вспомнил родимый дом.
Покосилось его крыльцо.
Почернело для зыбки кольцо.
По-старушечьи сгорбилась матица.
И моя жизнь под гору катится.
Вспомнил я на закате дня,
Как гуляла моя родня!
Дом для праздников был не тесен.
Сколько спели в нём русских песен!
Годы шли… И в последний раз
Он собрал на поминки нас.
Смертным холодом печка дышит.
Оседает могилой крыша.
Умер дом, как родной человек.
И занёс его окна снег.
ГОРЬКАЯ ПОБЕДА
Мой дед не любил вспоминать о войне.
Забывшись, ночами стонал он во сне.
Сердце изранили грани осколка.
От боли ему помогала махорка —
По-солдатски крепка и горька.
С самокруткой однажды застыла рука…
Я случайно нашёл в пожелтевших бумагах
Орден Красной Звезды и медаль «За отвагу»…
Нет! Не рассказывал он о войне.
Знать от того мне горше вдвойне,
Что и безвременной смертью деда
Оплачена горькая наша Победа!
ВЕСЕННИЙ ПРИЗЫВ
Остриженные тополя
Затылками блестят.
Тобою затянулся я,
Последний бросив взгляд.
Вдруг всё в груди оборвалось!
Так поцелуй обжёг...
И горький дым твоих волос
Глаза мне заволок.
ПОЛЫНЬ
С холма окину взглядом склон.
Волненье душу заколышет.
Полынь взяла меня в полон.
Она вселенским горем дышит.
И боль от времени больней.
Ее не вырвать, словно жало.
Родную землю до корней
Обжёг огонь степных пожаров.
Где билось полымя — полынь.
Седое поле — пепелище.
Полынь — куда глаза ни кинь.
Над ней по-скифски ветер свищет.
Сорвёшь полынь — и сам не свой.
В жару, как погорельцу в стужу,
Святой и горькою тоской
Полынный дух сжигает душу.
РУССКАЯ СКАЗКА
Я с небес в степное разнотравье
Соколом у камня упаду.
Словно вёрсты — крылья разметаю.
И на росы расколю беду.
Обернусь я молодцем плечистым,
Оседлаю доброго коня.
Три дороги есть во поле мглистом.
Каждая дорога — для меня.
Нас на то и матери рожали,
Чтобы в путь опасный провожать.
Заповеди каменной скрижали
Наугад Ивану выбирать.
Мёртвого меня живой водою
Старый ворон сможет воскресить,
Чтобы я с царевной молодою
На пиру смог мёд и пиво пить.
Все мы, люди русские, по сути
Сказочной мечтой в душе живём.
Только Русь, как витязь на распутье,
Замерла в раздумье роковом.
Вороные тучи над полями.
Кровью налились глаза росы...
Сыновья полёгшие — костями
Насмерть в землю русскую вросли.
СВЕЧА
«Сбились мы. Что делать нам!»
А. С. Пушкин «Бесы»
Русский храм — свеча из воска.
Света горестная горстка.
Сквозь века, метель и тьму
Мы идём, идём к нему.
Ослепил глаза буран!
«Сбились мы. Что делать нам?» —
Не видать ни зги окрест.
Осенит нас звёздный крест —
И засветится дорога.
Русь — свеча в руке у Бога!
Не задуть её ветрам.
Светит душам русский храм.
ПОЛЕ БОЛИ
О, бескрайнее русское поле!
Поле брани и поле боли,
Здесь тоски журавлиный клин
Так пронзить может грудь один.
Здесь в могилах глубоких ран
Безымянных не счесть семян.
Нараспашку душа у пашни.
Обнажаются корни наши.
А до неба путь так далёк...
Сердце смяв, как земли комок,
Упаду я на полпути —
Поле боли не перейти.
СУМЕРКИ
Всё меньше вешнего тепла.
Всё больше холода осеннего.
«Ну что же … молодость прошла» —
Вновь вспоминаю я Есенина.
Сгустились сумерки в душе
В морозный вечер одиночества.
Мирюсь со многим я уже.
И многого уже не хочется.
Скудеет в чувствах человек.
Душа, как почва, замерзает.
Лежит на сердце первый снег.
И он теперь уж не растает.
ПОДОРОЖНИК
У дороги растёт подорожник
От росы предрассветной седой.
Если кто-то в пути обезножит,
Исцеляет он силой земной.
Мать-земля оберегом с детства
Так отводит от нас беду.
Лист с прожилками, словно сердце,
Осторожно на рану кладу.
Полегчало — и слава Богу.
И не так уже страшен нарыв.
А наутро опять в дорогу,
О страданьях былых забыв.
Подорожник останется в поле,
Где татарник, ковыль и осот.
Если душу сведёт от боли,
Её сердце земное спасёт.
ЖУРАВЛИНАЯ НОЧЬ
Май играл журавлиное рондо,
Пальцев стаю пуская в полёт.
Томно ныла струна горизонта
Всю весеннюю ночь напролёт.
Талым снегом дышали озёра.
Отходила, теплея, земля.
И сводило тоскою простора
Душу, словно крыло журавля.
РОДИЛИСЬ ПОЭТЫ В ОКТЯБРЕ
Родились поэты в октябре.
Ночью — Лермонтов, Есенин — на заре.
Золотой метелью Русь заносит
Ясная и пасмурная осень.
Расстелился голубой туман
От приокских далей — до Тархан.
В тучи обращает облака
Демона гнетущая тоска.
Ветер закрутил кленовый лист.
От земли до неба путь кремнист.
Дождь косые забивает гвозди.
И горят рябиновые грозди!
Так на взлёте обрывает жизни
«Странная любовь» — любовь к Отчизне…
Русская душа жива, пока
В ней поёт тарханская тоска,
Песней константиновская грусть,
Как рубаху, разрывает грудь!
СТЕПЬ
«А моя мать – степь широкая.»
М. Ю. Лермонтов
У татарника — медовый запах,
Но роднее горькая полынь.
Не перестаёт о сыне плакать
Зноем горя выжженная синь.
«Странная любовь» — любовь до боли.
И не всем её дано понять.
Только степь ему была, как мать.
И о ней он тосковал в неволе.
У горы Машук в чужом краю
Перед смертью родину он вспомнит.
И полынь седая тихо склонит
Над поэтом голову свою...
СПЛЕТЕНИЕ КОРНЕЙ
Мой дед был лесником, а прадед — пахарем.
И клин земли их, сохами распаханный,
От пота мокрый был, от засухи — сухой.
Врос в супесь крепко корень родовой.
Не для наживы жили — для души.
Дед лес оставил, прадед — поле ржи.
От тесного сплетенья их корней
Земля родная — мне ещё родней!