Сто лет назад, с переходом в марте 1921 г. к новой экономической политике (нэпу), в нашей стране после крайностей «военного коммунизма» времен Гражданской войны вновь появились и акционерные общества (Экспортхлеб и др.), и финансово-кредитные учреждения (к примеру, Торгово-Промышленный банк СССР), и товарные биржи, и госторговля, и кооперативные лавки, и частные магазины.
Образ нэпмана
Торговцев, как и мелких товаропроизводителей, обязали выкупать патенты и уплачивать прогрессивный налог. В зависимости от характера деятельности (торговля с рук, в ларьках и киосках, магазинах, розничная или оптовая торговля, количество наемных работников) их разделили первоначально на три, а затем на пять категорий. Большое значение органы советской власти придавали использованию либо отсутствию наемной рабочей силы в хозяйствах нэпманов. В статистических сводках периода нэпа по социальному признаку выделялись: 1) хозяева с наемными работниками; 2) хозяева с помогающими членами семьи; хозяева-одиночки; помогающие члены семьи; рантьеры. Впрочем, официальная градация частных предпринимателей не отличалась четкостью, посему в работах разных историков цифры нэпманов как в целом по стране, так и по регионам сильно разнятся.
В соответствии с Гражданским кодексом, любой советский гражданин, достигший 16 лет, мог получить лицензию на торговлю в лавках, общественных местах, на рынках и базарах любыми предметами и продуктами (кроме оружия, наркотических средств), на открытие магазинов, кафе, ресторанов, предприятий бытового обслуживания населения, на аренду зданий и подсобных помещений, производственного оборудования, средств транспорта.
Правда, владельцы лицензий на торгово-предпринимательскую деятельность должны были по первому требованию властей предоставлять все счета и отчетную документацию. Конечно же, преследовалось по закону участие нэпманов в противозаконных торговых и финансовых операциях.
В рыночную сферу ринулись в те лихие для торговли годы наиболее предприимчивые и хваткие представители разных социально-профессиональных групп: и крестьяне, и ремесленники, и служащие, и домохозяйки, и бывшие «мешочники» времен «военного коммунизма», и кое-кто из бывших красноармейцев и красных партизан. Вместе с тем, в 1922 г. среди владельцев частных торговых заведений Петрограда насчитывалось лишь 26,2 % бывших коммерсантов. Какой же процент нэпманов составляли представители дореволюционного гильдейского купечества, в целом по стране сказать, однако, трудно. Лишь мелким и средним коммерсантом, выходцам из мелкобуржуазных слоев, удалось на время опять почувствовать рыночную свободу в годы нэпа.
Новых предпринимателей стали именовать нэпманами. Как выяснила театровед Елизавета Уварова, слово «нэпман» впервые прозвучало в эстрадном обозрении «Олимпийцы в Москве» (автор – фельетонист Р. Меч (Менделевич) петроградского театра миниатюр «Коробочка» и сразу вошло в разговорный, да и политический язык советской России.
По наблюдениям бывшего служащего пароходства, мемуариста Николая Петровича Окунева, среди деловых людей той поры выделялись две категории предпринимателей: 1) нэпманы старой формации, бывшие дельцы, прошедшие через камеры Бутырки и ставшие консультантами главков ВСНХ и советских трестов; 2) нэпманы новой формации – мелкие хищники, люди самых разных профессий, занявшиеся торговлей, чтобы быстро разбогатеть. Последние, объединяясь в компании по 3–5 человек, торгуют всем, что подвернется под руку (от мануфактуры и гвоздей до химических средств и гречневой крупы). Не имея собственных больших капиталов, такие предприимчивые люди при помощи кредитов Госбанка делали миллиардные торговые обороты. «Прожигая» жизнь, они проигрывали миллиарды за столом рулетки, становились завсегдатаями бегов и тотализатора. Другие же на Ильинке перед зданием московской биржи перекупали и перепродавали золото.
К середине 1920-х гг. число крупных частных торговцев достигло в стране 180000 человек. Нэпманы-оптовики активно влияли на процесс рыночного ценообразования. В зависимости от складывавшейся торговой конъюнктуры они способствовали то повышению, то снижению цен. Их бизнес отличался большей эффективностью в сравнении с государственными и кооперативными торговыми организациями. Так, на рубеже 1922–1923 гг. накладные расходы частных предпринимателей обычно не превышали в денежном выражении 5–7 % товарооборота, тогда как у торговой кооперации достигали 18, 2 %, а у госторговли – даже 28, 6 %.
Большевистская пропаганда всячески стремилась создать у советского человека – рабочего, крестьянина, служащего – крайне негативный и карикатурный образ предпринимателя-богача. На плакатах, в сатирических стишках, юмористических рассказах и газетных очерках его изображали жадным эксплуататором-«кровопийцей», классовым врагом, ограниченным мещанином с барскими замашками.
Не было более ненавистной личности для нэпмана, чем фининспектор. Налоги порой отнимали у частных предпринимателей до половины всех доходов. Согласно Закону о подоходном налоге от 12 ноября 1923 г. всех налогоплательщиков страны, проживавших в городах, разделили на три категории: А, Б и В. Так, в категории В оказались, в частности, владельцы, совладельцы, арендаторы, пайщики и вкладчики торговых и промышленных предприятий, а также лица, занимающиеся комиссионными, маклерскими, экспедиторскими, кредитными и биржевыми операциями. С них взимали более высокие налоги и коммунальные платежи, они лишались права проживания в муниципальных домах, права на социальное обеспечение, права на бесплатное образование, гражданских прав. В категорию В входили нэпманы, чей годовой доход, например, в городах Сибири был выше 400–450 рублей. По новому Закону от 24 сентября 1926 г. нижний предел годового дохода налогоплательщиков категории В повысился до 700 рублей.
Удельный вес нэпманов среди городского населения Сибири, не превышая никогда 7%, имел тенденцию к постоянному снижению со второй половины 1920-х гг. Больше всего частных предпринимателей в годы нэпа проживало в Омске и Иркутске, которым по данному показателю сильно уступал Красноярск. В 1924 г. на страницах газеты «Советская Сибирь» неизвестный автор так характеризовал состав новой советской буржуазии: «Наши буржуа разделяются на три класса: нэпман-акула, нэпман-середнячок и нэпман-«хипесник». Нэпман-акула – разновидность, сравнительно слабее, чем другие, встречающаяся в Сибири. И если бы не гостеприимное крылышко наших торгов, то о ней не было бы и речи. Нэпман-«хипесник» интересует скорее агентов уголовного розыска, нежели сибирскую экономику. Зато нэпман-середнячок довольно-таки сильно укрепился на позициях сибирского торгового капитала. Он раскинул свои лавочки по всем деревням и селам необъятной Сибири. В нашей отечественной буржуазии заметна классовая борьба… Нэпман-середнячок не особенно долюбливает губфинотделы (ох уж эти налоги), но с неизмеримо большей ненавистью относится он к «нэповским аристократам», урывающим у него львиную долю доходов. Поэтому нэпман-середнячок не прочь помочь власти прижать нэпмана-акулу». Как видим, нельзя сбрасывать со счетов и социально-имущественные противоречия внутри самой нэпманской среды, отличавшейся крайней неоднородностью и хозяйственным прагматизмом.
2 марта 1925 г. рабочий-столяр Павел Третьяков, проживавший на станции Вавилово Самаро-Златоустинской железной дороги, направил письмо И.В. Сталину, в котором, заявляя о своей приверженности идеям коммунизма, резко критиковал социально-экономическую и налоговую политику властей: «Почему очень велики налоги на крестьян и ремесленников и торговцев?... На частных торговцев накладывают налогу так много, что не хватает у них товару расплатиться, торговля частная прекращается , государство лишается доходности, лучше бы брать меньше, чем ничего… Для снижения цен кооперативов необходимо открывать государственную торговлю в розницу во всех бойких торговых местах. Почему во всех кооперативах с государственной торговлей есть всякая мелочь, как: духи, духовое мыло, пудра, кружева, ленточки и всякие безделушки, а нет необходимых для крестьян, ремесленников и прочих столярных и слесарных инструментов, они нам необходимы как хлеб…».
Но вместо создания более благоприятных условий для деятельности частных предпринимателей, в немалой степени способствовавших возрождению экономики страны после революционных потрясений и разрухи, большевистское руководство во главе со Сталиным, взяв в середине 1920-х гг. курс на ускорение строительства социализма, приступило к планомерному вытеснению нэпманов из сферы товарообмена. В 1928–1929 гг. вопреки интересам потребителей развернулась кампания по вытеснению нэпманов-оптовиков с рынка остальных сельскохозяйственных товаров (мяса, овощей, фруктов, молочных продуктов).
С конца 1926 г. без разрешения местных торгов частные торговцы не могли получать оптовые партии промышленной продукции от государственных синдикатов и трестов, затем частникам вообще запретили отпускать дефицитные промтовары. И многим нэпманам пришлось поневоле сворачивать бизнес и закрывать торговые заведения.
Наряду с налоговым прессом, ограничениями на приобретение техники и конфискациями средств производства, сырья и личных ценностей, торговец-нэпман, на которого не распространялась часть гражданских прав, находился на положении политического «лишенца», неполноправного члена советского общества.
Реакцией на притеснительную политику большевистских властей стали уход бизнесменов в подполье, распространение теневого сектора экономики. Наиболее колоритным литературно-художественным образом теневого дельца той поры является один из героев романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»: «Корейко понял, что сейчас возможна только подземная торговля, основанная на строжайшей тайне. Все кризисы, которые трясли молодое хозяйство, шли ему на пользу, все, на чем государство теряло, приносило ему доход. Он прорывался в каждую товарную брешь и уносил оттуда свою сотню тысяч. Он торговал хлебопродуктами, сукнами, сахаром, текстилем – всем. И он был один, совершенно один со своими миллионами. В разных концах страны на него работали большие и малые пройдохи, но они не знали, на кого работают. Корейко действовал только через подставных лиц. И лишь сам знал длину цепи, по которой шли к нему деньги». Теневое предпринимательство не могло не способствовать распространению взяточничества, в том числе среди части советского хозяйственно-управленческого аппарата, не гнушавшегося для пополнения семейного бюджета «снимать сливки» как с зарегистрированных торговцев, так и с тайных воротил торгового бизнеса. Среди нэпманов-теневиков имелись даже члены большевистской партии.
1929-й год стал поворотной вехой в окончательном сворачивании НЭПа и рыночных отношений. Власти в условиях развернутого наступления социализма на всех фронтах не просто вытесняли, а фактически уничтожали так называемые эксплуататорские элементы, в том числе предприимчивых коммерсантов, вместо того, чтобы использовать их богатый опыт в сфере товарообмена. В юности мне, воспитанному на советских школьных учебниках истории, в которых говорилось о необходимости уничтожения эксплуататорского класса, довелось как-то на рынке белорусского г. Слуцка побеседовать с очень пожилыми женщинами, чья молодость пришлась на годы нэпа. И, к моему удивлению, они с сожалением вспоминали о ликвидации в конце 1920-гг. частных магазинов и притеснениях нэпманов (по их выражению, «крепких хозяев») – владельцев лавок, лесопилок, мельниц, которые неплохо обеспечивали местное население как разнообразными товарами, так и работой. По-разному сложились судьбы бывших торговцев-нэпманов в 1930-е гг.: кого-то репрессировали, отправив в ссылку в отдаленные районы Сибири либо даже в исправительно-трудовые лагеря, а кому-то пришлось уйти в тень, затаиться и приобщиться к образу жизни рядовых советских обывателей, поступив на работу в магазины госторговли или учреждения потребительско-сбытовой кооперации.
Валерий Борисович Перхавко, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН