Валерий Перхавко
Сто лет назад в Москве открылся Десятый съезд РК (б), который принял судьбоносное решение о переходе от «военного коммунизма» к новой экономической политики (НЭПу). Большевикам тогда пришлось на время отказаться от ускоренного социального эксперимента переустройства российского общества на коммунистических началах, допустить частный капитал в торговлю и даже промышленность (правда, только в легкую и пищевую). Что же непосредственно предшествовало нэпу и что стало причиной такого резкого разворота?
Ликвидация предпринимательского класса
Плохо усвоившие даже марксово учение о постепенном переходе к коммунизму большевики, захватив в конце октября 1917 года власть в Петрограде, а затем и почти по всей стране, сразу развернули яростное наступление против частных предпринимателей. Декретом ВЦИК от 11 ноября 1917 года большевистская власть упразднила купечество, как и другие сословия, а имущество купеческих обществ поступило в распоряжение «соответствующих городских самоуправлений». Отныне в документах нельзя было именоваться купцом. Последовавшие вскоре национализация банков и внешней торговли, конфискация фабрик и заводов, торговых заведений, реквизиции ценностей стали экономическим крахом для торгово-предпринимательского класса России. В руках у частных предпринимателей оставались значительные финансовые ресурсы. И тогда 14 декабря 1917 г. большевистской властью было принято решение о национализации всех частных банков с передачей их авуаров в Государственный банк. Не только воротилы торгово-финансового мира России, но и десятки тысяч мелких и средних вкладчиков (торговцы, ремесленники, служащие, интеллигенция и др.) в одночасье остались без многолетних накоплений. Торговля лишилась системы кредитования.
Николай Петрович Окунев, автор интересных записок о событиях 1914– 1924 гг., после Октябрьской революции 1917 года, осуждая политику большевиков по экспроприации буржуазии, вспоминал, как годами тяжелого труда наживались капиталы и собственность многих ее представителей. Наряду с большевистскими конфискациями, грабили купеческие лавки и магазины и разного рода преступные элементы. Анархисты, захватив в Москве в начале февраля 1918 г. Купеческий клуб, заставили всех посетителей на треть опорожнить бумажники. Многие московские купцы, как и представители старой аристократии, верили, что в недалеком будущем вернутся старые порядки, восстановятся их права собственности на недвижимое имущество, конфискованное большевиками. С такими вот призрачными надеждами они нередко давали деньги в долг под векселя, помеченные 1917 г., со сроками до 1921 года
В числе прочих представителей имущих классов в 1918 года новые власти выселили из собственной усадьбы в Токмаковом переулке известного предпринимателя дореволюционной России Николая Александровича Варенцова (1862–1947). И каменного особняка в стиле модерн, и банковских вкладов, и прочих ценностей на огромную сумму лишился муромский купец Вячеслав Петрович Зворыкин. Представителей буржуазии привлекали к обязательной трудовой повинности. За уклонение от уборки снега и неуплату штрафа в 900000 рублей в январе 1918 года несколько купцов петроградского Гостиного двора, в том числе людей пожилого возраста, даже арестовали и заставили работать на улицах под конвоем красногвардейцев. В начале 1918 года. была закрыта газета «Утро России», издававшаяся Павлом Рябушинским. Словом, российское предпринимательство и сами предприниматели понесли огромные и невосполнимы потери за время военно-революционных бурь 1917–1920 годов.
После захвата большевиками власти рыночная ситуация и продовольственное снабжение населения еще больше ухудшились. 7 ноября 1917 года. суточный хлебный паек жителя Петрограда уменьшился до 150 г.
В поэме «Двенадцать» Александра Блока товарный голод той поры показан так:
«От здания к зданию
Протянут канат.
На канате - плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет.
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут ...».
На рынке не хватало не только продукции легкой промышленности, но и техники. 25 и 27 ноября 1917 года СНК принял постановление о переводе частичном переводе ряда военных и военно-морских заводов Петрограда на выпуск мирной продукции –паровозов и сельскохозяйственных машин.
Политика «военного коммунизма», проводившаяся большевиками в 1918 – начале 1921 г., привела к почти полному сворачиванию рыночных отношений в стране. Так закончилась история российского купеческого сословия.
Представляю, как печально было смотреть бывшим собственникам-предпринимателям на закрытые властями магазины, на предприятия, остановившие работу в условиях Гражданской войны, разрухи и отсутствия у новой власти должного опыта и стимулирования производства. Система, основанная на централизованном распределении продовольствия в городах по карточкам, а промышленных изделий – по талонам и нарядам, не нуждалась в опытных коммерсантах.
«Посмотрел на лес ядреный:
«Бревна ладить на острог,
Уголь, клепка, дров вагоны –
Знатна прибыль! Крупный торг», – с осуждением писал о частных предпринимателях Давид Бурлюк в стихотворении «Делец», опубликованном в 1918 г. в первом номере «Газеты футуристов». Ему вторил собрат-футурист Владимир Маяковский, помещавший свои четверостишия-частушки на плакатах РОСТА:
Купец
«Эх пойду мои отцы
С горя нализаться я,
Света близятся концы,
Национализация»
Заводчик
«Резвясь жила синица птица
За морем и за водами,
И день и ночь бедняге снится,
Как он владел заводами»
Как откровенно говорил один рабочий-коммунист Орехово-Зуевской ткацкой фабрики, «я не могу спокойно пройти мимо частной торговли, у меня врожденная к ним какая-то злоба, к этим паукам». И его неприятие частного бизнеса отражало настроения подавляющего большинства рабочего класса страны, страдавшего в годы Гражданской войны от нехватки продуктов питания и предметов потребления.
Вскоре последовали репрессии властей против представителей буржуазии, даже против тех, кто ничем не провинился перед большевистскими властями. Максим Горький протестовал в газете «Новая жизнь» против ареста Александра Ивановича Коновалова, а также известного издателя и книготорговца Ивана Дмитриевича Сытина. Кого-то из бывших купцов в числе прочих заложников расстреляли чекисты, кто-то умер сам от лишений, а кому-то пришлось эмигрировать. Торговая жизнь и деятельность купечества продолжалась только на территории, занятой белыми, иностранными интервентами и другими противниками большевиков, а также в районе КВЖД (Харбин).
Крестьянское сопротивление
Столетие назад в Европейской части России в основном завершилась братоубийственная Гражданская война. В середине ноября 1920 года из Крыма эвакуировались остатки Добровольческой армии генерала Врангеля и белоказачьих частей. В декабре большевики на VIII Всероссийском съезде советов приняли план ГОЭЛРО, к разработке которого, стоит напомнить, специалисты-энергетики приступили ещё перед Первой мировой войной. Тогда же, в декабре 1920 года, вышел указ о национализации мелкой промышленности. Казалось бы, перед большевистскими лидерами открылась, наконец, широкая перспектива ускоренного насаждения в стране коммунистических отношений. Но не тут- то было. От своих шапкозакидательских планов Ленину с Троцким пришлось отказаться уже в марте следующего, 1921 года. И вот почему. Всю зиму в Москву из самых разных мест огромной страны поступали тревожные для кремлевской власти вести о массовом недовольстве крестьян продолжавшейся грабительской продразверсткой и запретом свободной торговли. Оно вылилось в серию антибольшевистских (но не антисоветских, как писали прежде в учебниках) восстаний. Самое знаменитое из них получило наименование «Антоновщина» по фамилии его вожака, эсера Александра Антонова, бывшего начальника Кирсановской милиции. Большевики называли его также Тамбовским мятежом, поскольку 50-тысячная повстанческая армия действовала в основном в пределах именно Тамбовской губернии. В ее составе не было никаких белогвардейцев, никаких иностранных интервентов. Против большевиков поднялся народ, главным образом крестьяне. В том числе и те, кто еще недавно служил в Красной Армии. Да что там беспартийная масса, когда из рядов РКП (б) тогда вышла половина членов губернской партийной организации.
В годы Гражданской войны крестьяне нередко укрывались в лесах от мобилизации в Красную или белые армии. Сопротивлялись, как могли большевистской продразверстке. Участников антиправительственного крестьянского движения стали именовать «зелеными», поскольку им приходилось часто скрываться в лесах. Эти стихийные массовые выступления крестьян были направлены как против белых, так и против красных. Статья под заглавием «Зеленая армия» появилась в «Правде» 13 мая 1919 г. Полковник (затем генерал-майор) Северного корпуса белых Станислав Никодимович Булак-Балахович (1883–1940) в 1919 году призывал крестьян и красноармейцев: «Оставляйте красный фронт и организуйте дезертирские и зеленые отряды». Однако сами анархисты именовали «зелеными» дезертиров, укрывавшихся в лесах от мобилизации в Красную или белые армии.
Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан, находившийся на подпольном положении в Москве, обращался в октябре 1919 года с призывом: «Зеленоармейцы! Бросьте нейтральное поле, вступайте в ряды партизан для борьбы с красной и белой реакцией». Восставшие выдвигали простые и ясные народу лозунги: «За Советы без коммунистов»; «Долой продразверстку!»; «Да здравствуют беспартийные. Да здравствует спасение и возрождение народа!» ...
Вопреки прежним необъективным штампам, «зеленые», сражавшиеся и с красными, и с белыми, не были противниками социалистического выбора и не желали возвращения к прежним порядкам времен самодержавной власти. Их идеалом являлся народный демократический социализм, избавленный от большевистских перегибов и репрессий против трудового народа, а основным лозунгом – «За Советы без коммунистов!». Этого разгула крестьянской демократической стихии, основанной на уважении к труду и нажитой трудом собственности, и опасались большевистские вожди, жестокими методами подавившие Антоновщину и другие массовые вооруженные выступления крестьян. Дело дошло до применения на Тамбовщине боевых газов, с помощью которых красные пытались выкурить повстанцев из лесных схронов. Кстати, вот парадокс: крестьянские отряды «антоновцев» воевали с частями Рабоче-Крестьянской Красной Армии под красными эсеровскими знаменами.
В степях Украины продолжали еще действовать отряды знаменитого анархистского атамана ‒ батьки Махно. Неспокойно было и на Дону, и на Северном Кавказе, и в Сибири... Антибольшевистские отряды крестьян Тюменской губернии, именовавшиеся Народной армией, действовали зимой–весной 1921 года под знаменами разного цвета, с разной символикой и разными девизами: красным знаменем с черным крестом («Мы боремся за хлеб. Не гноите его в амбарах»); черным знаменем («С нами Бог и царь Михаил-II»); зеленым знаменем, символизировавшим зеленые поля («Долой коммунизм»); российским триколором с пунцовыми цветами. Им не хотелось верить, что великого князя Михаила Александровича, расстрелянного большевиками в 1918 году, давно уже не было в живых. Причем, восставшие жестоко расправлялись не только с коммунистами, красноармейцами, советскими милиционерами, но и с представителями немногочисленной местной интеллигенции (учителями и учительницами, телеграфистками и т.д.). А впереди уже маячил Кронштадтский мятеж, вспыхнувший в начале марта 1921 года, на виду у революционного Петрограда.
Хотя выступление в Кронштадте было сравнительно быстро и жестко подавлено частями РККА, все эти народные выступления смертельно напугали большевиков. Напугали настолько, что им пришлось резко изменить экономический (увы, не политический) курс. И отказаться от крайностей политики «военного коммунизма», и от продразверстки, и от запрета свободной торговли, и от продолжения национализации мелких предприятий. Так народные массы своим сопротивлением фактически породили в марте 1921 года новую экономическую политику, позволивший им хоть на время вздохнуть. Вздохнуть от насильственного насаждения утопических большевистских планов укоренного строительства коммунизма в одной отдельно взятой стране, причем любой ценой.
Валерий Борисович Перхавко, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН