Сергей Баймухаметов
Изначально в повестке дня вопроса о НЭП не было. И вопроса о замене продразверстки продналогом – тоже. Его внесли уже в ходе работы.
Общеизвестно, что НЭП встретил резкое неприятие большинства коммунистов. Многие делегаты Х съезда (а был риск, что и большинство) могли проголосовать против ленинского плана. Ведь он решил предложить то, что противоречило убеждениям и оскорбляло до глубины души любого правоверного большевика. И рядового, воспитанного на простейших лозунгах ненависти к богатым, и выходца из образованных слоев.
Кооперация, свободное предпринимательство, свобода торговли - «возвращение буржуев» и «торжество торгашей»?!
Да еще концессии. То есть отдать леса, рудники, нефтяные месторождения - иностранным капиталистам? Только что воевали, шли в поход за мировую революцию, махали шашками у стен Варшавы – и нате, «зовем мировую буржуазию эксплуатировать наш рабочий класс»!»
Редактор «Известий ВЦИК» Юрий Стеклов рассказывал: «Ленин произвел изумительный по смелости и решительности поворот политики. «Научитесь торговать!» - мне казалось, что я скорее губы себе обрежу, а такого лозунга не выкину».
А вот свидетельство Алексея Свидерского, заместителя наркома земледелия: «Полностью согласны с ним (с Лениным), может быть, только Красин и Цюрупа; все другие или молчат, или упираются. На одном собрании… Ленин говорил: «Когда в парламентах главе правительства высказывается недоверие, он подает в отставку… Вручаю свою отставку…» Он заявлял о том самым серьезным образом. Стучал кулаками по столу, кричал, что ему надоело дискутировать с людьми, которые никак не желают выйти из психологии подполья, что без НЭП неминуем разрыв с крестьянством. Угрозой отставки Ленин так всех напугал, что сразу сломил выражавшееся многими несогласие».
Тогда как же Ленину удалось без борьбы получить одобрение делегатов?
Спецоперация и Кронштадтский мятеж
На что рассчитывал Ленин 15 марта 1921 года, выступая с докладом на Х съезде РКП(б)? На здравый смысл собравшихся? На то, что жестокая реальность прочистила мозги и глаза даже самым упертым адептам «военного коммунизма»?
Реальность была страшной. Только что закончилась Гражданская война. Страна – в руинах. Промышленное производство - 17% от уровня 1913 года. Инфляция - 100 тысяч процентов. За коробок спичек давали 1 миллион рублей. С 1918 года Россия живет в «военном коммунизме». «Продовольственная разверстка» - конфискация продовольствия у крестьян. Если все отбирают, то у них нет интереса пахать, сеять, убирать урожай. В стране исчезли продукты питания. Но если в крупных городах по карточкам «давали» паек, то в Поволжье, в Приуралье, в Западном и Северном Казахстане начался голодомор. (За два года он унес до 5 миллионов жизней.) Деревня, озлобленная до предела продразверсткой, взялась за оружие, начиналась «крестьянская война».
Такой была реальность. Но может ли она изменить сознание фанатиков, проникшихся духом «военного коммунизма»? Поэтому Ленин и его единомышленники в ЦК предприняли особые шаги, по сути – провели спецоперацию.
Они просто не сказали коммунистам страны, ЧТО будет обсуждаться на съезде.
В «Порядке дня съезда», опубликованном за два с половиной месяца до его открытия, вопроса о новой экономической политике не было вообще.
Если бы в губернских парторганизациях заранее знали, ЧТО предстоит, нашлись бы противники, подготовили к бою, вооружили аргументами делегатов, чтобы те встали и сказали: «Выражая волю коммунистов Энской губернии, я решительно возражаю, потому что…»
Самый важный политический вопрос внесли в повестку уже в ходе работы съезда. И поставили практически последним. После самого важного в организационном плане вопроса – выборов ЦК. Какая-то часть делегатов сразу же после выборов уехала.
А еще – так совпало - Ленину помог… мятеж в Кронштадте. Он вспыхнул 1 марта.
Воевать против «контрреволюции в Кронштадте» отправилось 300 делегатов - на съезде их не было
15 марта начался доклад Ленина. В нем не было слов «новая экономическая политика». В прения по докладу и содокладу наркома продовольствия Цюрупы записались 11 человек. Но выступили только четверо – полностью поддержали Ленина, с некоторыми своими замечаниями. Съезд мгновенно принял резолюцию. Все свершилось на одном утреннем заседании 15 марта.
То есть коренному повороту в жизни страны было посвящено максимум 3 часа из 9-дневной работы съезда.
Далее события разворачивались стремительно.
Уже через 5 дней, 21 марта 1921 года, вышел Декрет «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом». Разрешалось после уплаты налога оставлять излишки у себя, менять на промтовары на рынках и базарах.
26-27 марта, на экстренно созванной конференции РКП(б), Ленин не только впервые употребил, ввел в оборот термин «новая экономическая политика», но и поставил его в резолюцию первым пунктом как директиву, обязательную к исполнению всеми парторганизациями: «Коренная политическая задача момента состоит в полном усвоении и точном проведении всеми партийными и советскими работниками новой экономической политики». (Выделено мною. – С.Б.)
28 марта вышел Декрет «О свободном обмене, покупке и продаже сельскохозяйственных продуктов в губерниях, закончивших разверстку».
Декрет от 7 апреля - «О потребительской кооперации».
Декрет от 17 мая - «О руководящих указаниях органам власти в отношении мелкой и кустарной промышленности и кустарной сельскохозяйственной кооперации».
Декрет от 5 июля - «О порядке сдачи в аренду предприятий, подведомственных Высшему Совету Народного Хозяйства». То есть неэффективные госпредприятия сдавались в аренду «частникам».
Декрет от 7 июля - «О кустарной и мелкой промышленности».
Так начался НЭП. Говоря нынешним языком – рыночная экономика. Она вводилась директивным, указным порядком.
Не было ничего – и появилось все
Возможно, Ленин и на самом деле считал НЭП «временным отступлением». Поначалу. А затем, буквально с каждым месяцем, приходил к мысли: «Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм». (Выделено мною. – С.Б.)
После Х съезда жизнь страны стала разительно меняться. С введением твердого рубля, свободного землепашества и свободной торговли на улицах и площадях городов появились в продаже любые продукты.
Крестьяне поверили государству, начали пахать и сеять.
Вот данные по Молчановскому району Приобья. В 1922 году здесь посеяли 777 десятин. К 1927-му - в 7 раз больше. Началась самоорганизация в артели, кооперативы. В середине 20-х в районе действовало 5 семенных и 13 машинных товариществ, создавались товарищества общественной взаимопомощи и общественной обработки земли. Из двух с половиной тысяч частных хозяйств было кооперировано шестьсот. Никого никуда не загоняли — люди сами решали, как им развивать хозяйство, по сути - создавали акционерные предприятия. Народ шел ленинским курсом кооперации.
То же самое, только в крупных масштабах, происходило в Центральной России. К лету 1924 года в Рязанской губернии насчитывалось 16 сельхозкоммун, 40 сельхозартелей, 510 товариществ по совместной обработке земли, охвативших 23% населения. К 1926 году площадь пашни превысила довоенный уровень, общее количество скота достигло 99,5%, а валовая продукция - 89,4% довоенного уровня.
В целом по России к 1925 году были восстановлены дореволюционные посевные площади, получено сельскохозяйственной продукции на 12% больше, чем в 1913-м, хлеба производилось на 11% больше, чем до первой мировой войны
В сентябре 1921 года Льюис Ганнет писал в London Conservative Literary Weekly:
«Мыла в России не хватает всем…. Многие детские учреждения в Москве стирают простыни вместо мыла золой… Поэтому квакеры, которые стали первой организацией помощи, проникшей в Советскую Россию, с 1918 года, в первую очередь, сконцентрировали свои усилия на доставке молока, жиров и мыла. В мае, например, более 70 тысяч детей Москвы получили по кусочку мыла. Я провел целый день, доставляя мыло в школы. Каждая школа предоставляла список учеников, подсчитывался итог, передавалось под подпись необходимое количество мыла. Затем каждый из детей расписывался в получении своей порции».
А через считанное время после введения НЭПа на улицах Москвы появились плакаты Мосхимобъединения с рекламой… порошка для стирки белья «Стироль» и других подобных товаров.
На 1 января 1923 года в Москве насчитывалось 27 753 торговых пункта, включая палаточную торговлю, из них 26 833 – частные.
Кооперация и «буржуйские» концессии
Кооперация, разумеется, не изобретение Ленина. Его план – лишь восстановление уничтоженного старого, возврат к дореволюционному опыту. Немногие знают: начало XX века в России было отмечено бурным ростом кооперативного движения. К 1917 году в стране насчитывалось до 50 тысяч кооперативов различных видов, включая 16 500 кредитных, 6 000 сельскохозяйственных обществ, 2 400 сельскохозяйственных товариществ, 3 000 маслодельных артелей, 1 500-2 000 артелей производящих и кустарно-хозяйственных. В них участвовало 14 миллионов человек, а с членами семей - 84 миллиона. Большинство кооперативов - в деревне. Крестьяне, вышедшие из тисков общины благодаря столыпинской реформе, искали формы эффективного хозяйствования. Сельская кооперация объединяла 12 миллионов крестьянских хозяйств - более 55% их общего количества.
Возрождение кооперативов в годы НЭПа стало возвращением к проверенному прошлому. В первую очередь, конечно, возникли торгово-посреднические кооперативы, полукустарные и кустарные производства. На 1 октября 1923 года в кустарной промышленности уже было создано 4 952 кооператива. Не считая десятков тысяч мелких кустарей-одиночек.
Разумеется, кооперативы, артели - только начало. В 1925 году в городских поселениях СССР существовало 295 379 мелких предприятий. Далее ленинский план предусматривал широкое, говоря нынешним языком, государственно-частное партнерство – от создания трестов, синдикатов до концессий и сдачи предприятий в аренду частным лицам. 4 июля 1921 года Ленин писал в проекте по преобразованию неэффективных госпредприятий: «Закрыть от 1/2 до 4/5 теперешних… Все остальные – в аренду или кому угодно отдать, или закрыть, или "бросить", забыть до прочного улучшения...»
На 14 декабря 1923 года в аренду было сдано 365 предприятий пищевой промышленности, 88 - текстильной, 74 - металлообрабатывающей. В последней прижизненно опубликованной статье, вышедшей в мае 1923 года в «Правде», Ленин уже решительно утверждал: «Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм».
А еще раньше указывал: «Государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет, то есть, по сути, в значительной степени на коммерческие и капиталистические начала». (Выделено мною. – С.Б.)
К 1928 году доля собственно частного сектора в валовой продукции промышленности, по разным данным, составляла от 17,6 до 20%. Успешно действовали тресты, синдикаты, иностранные концессии. Средний ежегодный прирост сельскохозяйственной продукции в Советской России 1921 - 1926 годов составлял 10%, а промышленной - 40,8%! Такого не было больше ни до, ни после НЭПа. Конечно, надо учитывать, что когда начинаешь с разрухи, то процент прироста будет высоким. Но факт неоспорим: в считанные годы страна поднялась из руин.
Поколения советских людей пользовались всю жизнь карандашами фабрики имени Сакко и Ванцетти, не зная, что это предприятие для СССР основал в 1925-26 годах американский капиталист Хаммер (Гаммер).
Хотя о Хаммере в Советском Союзе слышали. Он был не только «любимым капиталистом Ленина», но и в последующие десятилетия поддерживал связи с высшими политическим кругами нашей страны, в 60-е годы считался «большим другом Советского Союза» и чуть ли не личным другом Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. В 70-е годы при его участии в Москве был построен Центр международной торговли, называемый в обиходе Хаммеровским центром. О его близости к «Советам» до сих пор ходит множество версий, вплоть до того, что он с 20-х годов был агентом Коминтерна.
Что до карандашей, то до 1926 года их производства в России не было. Только импорт. Вскоре Советская Россия стала крупным экспортером, продавала карандаши в Англию, Турцию, Персию и Китай.
Арманд Хаммер в годы НЭПа имел широкие интересы в РСФСР, став первым американским концессионером. Он уже в ноябре 1921 года подписал концессионный договор об эксплуатации асбестового рудника около города Алапаевска Екатеринбургской губернии. Тогда же Ленин подарил ему свою фотографию с надписью: «Товарищу Арманду Хаммеру от В. Ульянова (Ленина) 10.XI.1921»
Ежегодные отчисления государству составляли 10% валютой или асбестом. Условия справедливые, поскольку затраты были немалыми. Хаммер построил производственные корпуса, провел разведку, проложил рельсовые пути, привез паровоз, буровое и другое оборудование. На средства концессионного предприятия содержались школа, ясли, клуб. Электричество, вода и отопление для рабочих были бесплатными.
Другой яркий представитель концессионного капитала - Борис Бринер. В 1920 году его русско-еврейская жена Мария Благовидова-Бринер родила мальчика, названного в честь деда. Маленький гражданин Советской России Юлий Борисович Бринер впоследствии стал известен миру как суперзвезда голливудского кино Юл Бриннер, с двумя «н». Фильм «Великолепная семерка», вышедший на экраны в 1960 году, был в СССР культовым. Его просмотрел каждый третий советский человек. Упоминания о нем то и дело встречаются в так называемой молодежной прозе. Все наши мальчишки подражали походке Криса Адамса - Юла Бриннера.
Впрочем, Бориса Бринера называть иностранным концессионером можно весьма условно. Он был гражданином России и РСФСР. Его отец, швейцарец Юлиус Йозеф Бринер, приехал в Россию в середине 70-х годов позапрошлого века. Здесь он принял православие, стал Юлием Ивановичем Бринером, в содружестве с другими купцами основал на Дальнем Востоке торгово-промышленную компанию, которая фактически контролировала всю экономику края - золотые прииски, угольные копи, строительство, лес, судоходство, торговлю… Концерн построил порты и дороги, добыл первую промышленную нефть на Сахалине. Личная заслуга Юлия Ивановича – открытие и освоение серебряно-свинцового месторождения близ поселка с китайским названием Тетюхэ (ныне Дальнегорск).
Крупнейшая в России горнорудная компания досталась в наследство его сыну Борису Бринеру. А он дальновидно создал с английским бизнесменом Честером Битти акционерную корпорацию «Тетюхе Майнинг корпорейшн», которая подписала с Советской Россией договор о концессии. Борис Бринер стал директором-распорядителем.
«Тетюхе Майнинг корпорейшн» выпускала половину (!) свинцово-цинкового концентрата РСФСР. Здесь трудилось более тысячи человек, включая управленцев из Англии, Германии, Голландии, Норвегии, Австрии. Зарплата была в полтора-два раза выше, чем на других угольных предприятиях Приморья, для рабочих завозились заграничные продукты и товары ширпотреба, строились дома и общежития. В Тетюхе появились новая гавань, пристань, канал, электростанция.
Вскоре государство отобрало компанию, а Борис Бринер предусмотрительно уехал с семьей за границу.
В 2014 году в Дальнегорске открыли памятник основателю города Юлию Ивановичу Бринеру.
Пятью годами ранее на Верхне-Рудничной горе установили мемориальную доску.
Иностранные концессии: от ЗИЛА до «Шарикоподшипника»
Иностранные концессии – один из важных пунктов ленинской новой экономической программы. И, пожалуй, самый неприемлемый для большинства его соратников в ЦК и Совнаркоме, тем более – в массах рядовых коммунистов. Ленину приходилось постоянно преодолевать их сопротивление.
Победив на съезде, через две недели, 29 марта 1921 года, он как председатель Совнаркома утвердил «Основные принципы концессионных договоров». А уже 11 апреля на заседании коммунистической фракции ВЦСПС самолично объявил о договоре со шведской компанией «Свенска Куллагерфабрикен» - «Шведские шарикоподшипниковые заводы». Так начался наш всенародно известный «Шарикоподшипник».
На концессионных основаниях были созданы ГАЗ и AMO-ЗИЛ, с участием иностранного капитала воздвигались электростанции по глобальному плану ГОЭЛРО. В 1922 году американский профсоюз швейников и Советское правительство учредили Русско-американскую индустриальную корпорацию (РАИК), которой были переданы десять текстильных и швейных фабрик в Петрограде и Москве.
Разумеется, в концессию отдавалось то, что сами мы освоить, поднять не могли. Например, добычу нефти на Сахалине, добычу золота в Сибири, производство кислорода, ацетилена и других газов, разработку Чиатурского марганцевого месторождения, доверенного американской фирме W. A. Harriman and Company, и т.д. За 1921-1928 годы было рассмотрено 2 211 предложений о концессиях, заключено 178 договоров. Иностранные концессии обеспечивали нам 60% добычи свинца и серебра, 85 % марганцевой руды, 30% золота, 22% производства одежды и предметов туалета. Большинство предприятий действовало не в добывающих отраслях, а в машиностроении и сфере услуг.
Роль и значение концессий в СССР приуменьшались и до сих пор приуменьшаются. Однако еще в 1989 году, во времена перестройки и гласности, экономист Александр Куликов в журнале «Международная жизнь» писал: «В промышленном секторе страны рост товарной массы в денежном выражении составил за счет концессионных и заемных средств порядка 21,7%».
Вопрос о власти
Очевидно, что НЭП в СССР был обречен. Не существовало ни одной политической или общественной группы, отстаивающей его позиции.
Атмосферу тех лет можно назвать антинэповской вакханалией. Журналисты, писатели, художники словно состязались друг с другом, создавая коллективный портрет отвратительного, жирного гада и его такой же разъевшейся вульгарной бабы, которые пьют и жрут, шикуют, прожигают жизнь на глазах недоедающего трудового народа. Этот карикатурный образ, по сути, врага прочно вошел в сознание советских людей. Справедливости ради следует отметить, что те новые предприниматели могли бы (и должны были) вести себя скромнее, не шокировать и не раздражать еще полуголодное и полунищее население вдруг возникшим богатством, вызывающим образом жизни, порождая в верхах и низах негодующий вопль-вопрос: «За что кровь проливали?!». Могли и должны – но культуры не было, ни общей, ни политической.
Конечно, были рядовые граждане, которые понимали, что как раз «нэпманы», «частники» обеспечили появление продуктов и товаров в стране, что из ничего ничто не возникает. Они даже обращались в ЦК и Совнарком с просьбами и требованиями поддерживать «частника», а не третировать его.
Но редкие голоса здравого смысла - тем более, не получающие широкого общественного распространения – тонули во всесоюзном хоре презрения и ненависти. Широкие народные массы не видели, не помнили, что вчера ничего не было, а сегодня все появилось? Вроде бы видели. Но они хотели, «чтобы все было, а «нэпманов» не было!» Такое вот сознание.
Вот характерное свидетельство Льва Шейнин, в «Записках следователя» вспоминающего юность: «В комсомольских клубах пели «Мы молодая гвардия рабочих и крестьян», изучали эсперанто на предмет максимального ускорения мировой революции путем создания единого языка для пролетариев всех стран, упорно грызли гранит науки и люто ненавидели нэпманов, которых временно пришлось допустить». (Выделено мною. – С.Б.)
Конечно, главный вектор задавали политические структуры. Там считали НЭП «предательством идеалов революции», видели в нем «опасность капиталистической реставрации». Партийный аппарат на местах был резко настроен против. Принципиально. Демонстративно. В 1921-1922 годах в ряде уездов из состава РКП вышло до 10 процентов коммунистов. В Сибири и на Урале дело доходило до организации тайных отрядов рабочего сопротивления. Низы чувствовали гласную и негласную поддержку верхов. Так называемая «рабочая оппозиция» (Шляпников, Мясников, Медведев, Коллонтай) еще при жизни Ленина издевательски расшифровывала НЭП как «Новую эксплуатацию пролетариата». Их настроения так или иначе разделяли Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин… Коллонтай еще в 1921 году пригрозила чуть ли не новой Гражданской войной. Ленин ее увещевал: «Не надо, Александра Михайловна! Честное слово, не надо. Поезжайте лучше, посмотрите, что мы делаем, как разворачивается в Кашире. И все ваши сомнения отпадут». Но она была непреклонна и выступила с критикой НЭПа на III конгрессе Коминтерна.
Если суммировать, обнажить суть, то РКП(б)-ВКП(б) рассматривала вопрос о НЭПе как вопрос о власти. В апреле 1923 года (все уже знали, что Ленин смертельно болен) Троцкий выступал с докладом на XII съезде партии:
«Начинается эпоха роста капиталистической стихии. И кто знает, не придется ли нам в ближайшие годы каждую пядь нашей социалистической территории отстаивать зубами, когтями против центробежных тенденций частнокапиталистических сил?»
НЭП мог стать широким, массовым, всенародным капитализмом. В деревне так оно и было, каждая семья – вольные фермеры. Да, деревня – большинство населения. Но власть - в городах. Что было бы, приди и укрепись массовый капитализм в городах, овладей всей страной? Что было бы, имей большинство граждан независимый от государства постоянный источник дохода?
Существование независимого от государства постоянного источника дохода, свобода и частная собственность, гарантированные и жестоко охраняемые законом, с течением времени неминуемо приведут народные массы к осознанию, что государство – не вершитель судеб, не хозяин, а слуга. И его чиновники – наемные работники, получающие зарплату за счет налогоплательщика, производителя материальных и духовных ценностей. И тогда он начнет не просить, а требовать от них выполнения обязанностей, обеспечения закона, порядка и безопасности. Рано или поздно население придет к мысли, что не человек для государства, а государство – для человека.
Для традиционного, за века сложившегося русского, российского сознания это была бы коренная смена ценностей, мировоззрения и миропонимания. Собственно, смена менталитета.
Большевики-коммунисты, неотъемлемая часть народа, выросшего в многовековой парадигме «государства как особой силы для подавления», захватившие власть, дорвавшиеся до власти, почувствовавшие вкус власти - такого допустить не могли. Даже без теоретических обоснований и осмысления - интуитивно. Для нашего народа государство всегда было и поныне является объектом абсолютизации и страха.
Поэтому НЭП был обречен.
Началась эпоха ГУЛАГа и Агрогулага.