Владимир Алейников: "И можно дышать мне, покуда всего, что могу, не спою"

Сергей Алиханов

Владимир Алейников родился в 1946 году в Перми. Окончил Исторический факультет МГУ имени Ломоносова.

Вышли книги стихов: «Предвечерье», «Выбор слова», «Родина речи», «Путешествия памяти Рембо» (2 книги), «Возвращения». «Отзвуки праздников». «Ночное окно в окне». «Звезда островитян», «Скифские хроники», «Здесь и повсюду» (2 книги), «Вызванное из боли», «Поднимись на крыльцо», «Избранное» в двух томах, «Быть музыке», «При свече и звезде», «Навстречу знакам». Изданы Собрания сочинений стихов в 3-х томах (издательство «Алетейя»), в 8-ми томах (издательство «Рипол Классик»).

Творчество отмечено премиями: Андрея Белого, медалью Кирилла и Мефодия, медалью имени Циолковского, Лучшая поэтическая книга и Поэт 2009 года, журналов «Молодая гвардия», «День и ночь», «Поэтоград», газеты «Литературные известия», Международной отметиной имени Давида Бурлюка, Бунинской премией.

Живет в Коктебеле.

Член Союза писателей Москвы.

В истории — и страны, и литературы — приметами времени и советской эпохи было типичное противодействие между творчеством поэтов и безымянной идеологической чиновничьей обслугой. Нелепые запреты и преследования СМОГа и ее лидера Владимира Алейникова, породили в характере поэта уникальную, всепобеждающую энергию преодоления. Непреклонность, сопротивление тоталитарной атмосфере, противоборство советской цензуре — эта инстанция тогда называлась «Главлит» — дали удивительную огранку и творчеству, и судьбе поэта. Строки и имена поэтов СМОГа остались в истории.

О похожем явлении 19-го века заметил Евгений Евтушенко — «о «роли положительной» царей, опалой своевременной своей из царедворцев делавших поэтов».

Творческая активность Владимира Алейникова была направлена исключительно на эстетическое воздействие на читателей. Поэт стремился — да и по сей день стремится! — чтобы художественное восприятие читателей становилось всё более адекватным. В действительности бытование советских людей вовсе не являлась идеальным социумом— как об этом постоянно провозглашалось. Вдруг читатель станет смотреть глазами поэта, и осознает всю бессмысленность, безнадежность, захудалость жизни, да и самого себя увидит в ней — вот что страшило и пресловутый «Главлит», и иже с ними.

Но правда стихов была обращена в будущее:

Для высокого строя слова не нужны —

Только музыка льётся сквозная,

И достаточно слуху ночной тишины,

Где листва затаилась резная.

То ли фильма обрывки в пространство летят,

То ли это гитары аккорды, —

Но не всё ли равно тебе? — видно, хотят

Жить по-своему, складно и твёрдо...

Контекст в поэзии Владимира Алейникова категорически не содержит пафоса. Вся социалистическая и весьма затратная утопия, при чтении его стихов, разрушалась — идеологические подпорки переставили поддерживать пустоту лозунгов. Высокая и многозвучная просодия Алейникова, насыщенная рефлексиями времени, генерировала уже тогда многомерные смысловые пространства. И все это усиливало изобразительные свойства его просодии. Поэт словно предвидел возникновение новых коммуникативных возможностей и развитие интеркультурных связей.

Звучание его стихов в высшей степени мелодично. Повтор гласных звуков создает соответствующие смыслам настроение, и при этом каждое стихотворение легко воспринимается на слух:

Слова и чувства стольких лет,

Из недр ночных встающий свет,

Невыразимое, земное.

Чью суть не всем дано постичь,

И если речь — в ней ключ и клич,

А может, самое родное.

Обиды есть, но злобы нет,

Из бед былых протянут след

Неисправимого доверья

Сюда и далее, туда,

Где плещет понизу вода

И так живучи суеверья.

И здесь, и дальше, и везде,

Судьбой обязанный звезде,

Неугасимой, сокровенной,

Свой мир я создал в жизни сей —

Дождаться б с верою своей

Мне пониманья во вселенной…

Творческий вечер поэта в Культурном центре «Покровские ворота» — видео: https://youtu.be/XYGKgqu5ByI

О творчестве поэта написано много статей:

Евгений РЕЙН поэт и наш автор, утверждает:

«Владимир Алейников – классик новейшей русской поэзии. Я считаю его великим человеком, великим другом и великим поэтом. Он поэт редкой группы крови. Все мы — патриоты времени. Он — патриот пространства. Выход книг Владимира Алейникова стал событием. Алейников выиграл своё сражение и чётко держит свою дистанцию в русской поэзии...».

Андрей БИТОВ выдающийся писатель, завещал:

«Владимир Алейников — великий русский поэт, более пятидесяти лет неустанно пашущий на ниве отечественного слова. Слава мира запечатлена в его стихах с такой силой, что нам легче всего отказать ему в той славе, которую раздаём сами, — в мирской.

Несуетность — признак большой работы. Её тоже удобно не замечать, чтобы не сравнивать со своей.

Пришла пора издать Владимира Алейникова так, чтобы всякий взявший книгу в руки заподозрил, кто это. Я вижу том, в жанре «Библиотеки поэта», с предисловием, раскрывающим масштаб и уникальность его творчества, с академическим комментарием, изданный не как сумма текстов, а как единая большая книга, представляющая собою художественную ценность сама по себе. Эта книга должна попасть по адресу — в руки подлинного читателя.

Алейников — это не человек, не тело, не член общества — это облако. Облако поэзии. Надо поймать его в переплёт.

Я счёл бы для себя честью написать о нём для этой книги. Я бы постарался исполнить это на уровне, достойном его поэзии.».

Александр ВЕЛИЧАНСКИЙ, поэт — определил:

«Владимир Алейников был центральной фигурой среди смогистов потому, что именно Алейникову более всех удалось воплотить изначальный пафос новой эстетики, больше других в ней самоопределиться.

... поэзия озвученного безвременья, причём алейниковский звук не вторил гражданскому набату, но, как сказано, был эхом некоего грядущего благовеста. Уже на собственной заре поэзия эта состоялась как законченное явление...

...трагичность творческой судьбы Алейникова вовсе не является следствием житейских неурядиц и обстоятельств безвременья, а как раз наоборот: его творческая судьба была бы несовместима с житейским и бытийственным благополучием, с благополучием самосознания.

... восприятию уникальности алейниковской поэзии будет способствовать именно заключённый в её структуре механизм осуществления культурной преемственности в процессе усвоения поэтических ценностей эпохи. Его слово станет доступней и неискушённому читателю...

В подспудном творческом процессе шестидесятых, семидесятых и начала восьмидесятых годов Алейников прошёл свой горький путь, «одарив» своим «ростом» будущее отечественной словесности.»

И стихи свидетельствуют, что это будущее наступило:

* * *

Конечно же, это всерьёз –

Поскольку разлука не в силах

Решить неизбежный вопрос

О жизни, бушующей в жилах,

Поскольку страданью дано

Упрямиться слишком наивно,

Хоть прихоть известна давно.

Конечно же, это для вас –

Дождя назревающий выдох

И вход в эту хмарь без прикрас,

И память о прежних обидах,

И холод из лет под хмельком,

Привычно скребущий по коже,

И всё, что застыло молчком,

Само на себе непохоже.

Конечно же, это разлад

Со смутой, готовящей, щерясь,

Для всех без разбора, подряд,

Подспудную морось и ересь,

Ещё бестолковей, верней –

Паскуднее той, предыдущей,

Гнетущей, как ржавь, без корней,

Уже никуда не ведущей.

Конечно же, это исход

Оттуда, из гиблого края,

Где пущены были в расход

Гуртом обитатели рая, –

Но тем, кто смогли уцелеть,

В невзгодах души не теряя,

Придётся намаяться впредь,

В ненастных огнях не сгорая.

* * *

Ставшее достоверней

Всей этой жизни, что ли,

С музыкою вечерней

Вызванное из боли –

Так, невзначай, случайней

Чередованья света

С тенью, иных печальней, –

Кто нас простит за это?

Пусть отдавал смолою

Прошлого ров бездонный,

Колесованье злое

Шло в толчее вагонной, –

Жгло в слепоте оконной

И в тесноте вокзальной

То, что в тоске исконной

Было звездой опальной.

То-то исход недаром

Там назревал упрямо,

Где к золотым Стожарам

Вместо пустого храма,

Вырванные из мрака,

Шли мы когда-то скопом,

Словно дождавшись знака

Перед земным потопом.

Новым оплотом встанем

На берегу пустынном,

Песню вразброд не грянем,

Повременим с почином, –

Лишь поглядим с прищуром

На изобилье влаги

В дни, где под небом хмурым

Выцвели наши флаги.

* * *

Воображенья торжество

Да непомерные мученья,

Как бы на грани всепрощенья,

А рядом – рядом никого.

Покуда силятся сверчки

Пощаду вымолить у неба,

Я жду и всматриваюсь – все бы

Так миру были бы близки.

Когда бы все ловили так

Приметы каждого мгновенья,

В ночи оттачивая зренье,

Прозрел бы звук, звучал бы знак.

Не потому ли мне дана

Впрямую, только лишь от Бога,

Как небывалая подмога,

Душа – и чувствует она,

Как век, отшатываясь прочь,

Клубясь в сумятице агоний,

Зовёт, – и свечка меж ладоней

Горит, – и некому помочь,

Никто не может, ничего,

Что схоже с откликами, нету, –

И вот, в тоске по белу свету,

На ощупь ищешь ты его.

* * *

Тирсы Вакховых спутников помню и я,

Все в плюще и листве виноградной, –

Прозревал я их там, где встречались друзья

В толчее коктебельской отрадной.

Что житуха нескладная – ладно, потом,

На досуге авось разберёмся,

Вывих духа тугим перевяжем жгутом,

Помолчим или вдруг рассмеёмся.

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,

Позабудем обиды и дружбы,

На солёном ветру, среди хлещущих брызг,

Отстоим свои долгие службы.

Это позже – то смерти пойдут косяком,

То увечья, а то и забвенье,

Это позже – эпоха сухим костяком

Потеснит и смутит вдохновенье.

А пока что – нам выпала радость одна,

Небывалое выдалось лето, –

Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна

Там, где песенка общая спета.

И не чуем, что рядом – печали гуртом,

И не видим, хоть, вроде, пытливы,

Как отчётливо всё, что случится потом,

Отражает зерцало залива.

* * *

Листве никак не улететь

За рассудительными птицами –

Ей остаётся шелестеть,

Взмахнув зелёными ресницами.

Своим несходством не кичась,

Над нею облачная вольница

Витает, радостью лучась,

И торжеством пространства полнится.

Такого нет ни у кого,

О том и ветер скажет реющий –

Но золотое волшебство

Листве даровано редеющей.

Ну кто же станет отрицать,

Что у неё – права особые?

Чтоб словом лишним не бряцать,

Я это выразить не пробую.

Она придёт к тебе сама

Недальновидною подругою,

Уже сводящею с ума,

Со всей знакомою округою.

Она возникнет наяву

И сновидением останется –

И свет, которым я живу,

За ней в грядущее потянется.

* * *

Откуда бы музыке взяться опять?

Оттуда, откуда всегда

Внезапно умеет она возникать –

Не часто, а так, иногда.

Откуда бы ей нисходить, объясни?

Не надо, я знаю и так

На рейде разбухшие эти огни

И якоря двойственный знак.

И кто мне подскажет, откуда плывёт,

Неся паруса на весу,

В сиянье и мраке оркестр или флот,

Прощальную славя красу?

Не надо подсказок, – я слишком знаком

С таким, что другим не дано, –

И снова с её колдовским языком

И речь, и судьба заодно.

Мы спаяны с нею – и вот на плаву,

Меж почвой и сферой небес,

Я воздух вдыхаю, которым живу,

В котором пока не исчез.

Я ветер глотаю, пропахший тоской,

И взор устремляю к луне, –

И все корабли из пучины морской

Поднимутся разом ко мне.

И все, кто воскресли в солёной тиши

И вышли наверх из кают,

Стоят и во имя бессмертной души

Безмолвную песню поют.

И песня растёт и врывается в грудь,

Значенья и смысла полна, –

И вот раскрывается давняя суть

Звучанья на все времена.

* * *

Для высокого строя слова не нужны –

Только музыка льётся сквозная,

И достаточно слуху ночной тишины,

Где листва затаилась резная.

На курортной закваске замешанный бред –

Сигаретная вспышка, ухмылка,

Где лица человечьего всё-таки нет,

Да пустая на пляже бутылка.

Да зелёное хрустнет стекло под ногой,

Что-то выпорхнет вдруг запоздало, –

И стоишь у причала какой-то другой,

Постаревший, и дышишь устало.

То ли фильма обрывки в пространство летят,

То ли это гитары аккорды, –

Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят

Жить по-своему, складно и твёрдо.

Но не всё ли равно тебе? – может, слывут

Безупречными, властными, злыми,

Неприступными, гордыми, – значит, живут,

Будет время заслуживать имя.

Но куда оно вытекло, время твоё,

И когда оно, имя, явилось –

И судьбы расплескало хмельное питьё,

Хоть с тобой ничего не случилось,

Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь,

И ещё постоишь у причала? –

И лицо своё в чёрной воде узнаёшь –

Значит, всё начинаешь сначала?

Значит, снова шагнёшь в этот морок земной,

В этот сумрак, за речью вдогонку? –

И глядит на цветы впереди, под луной,

Опершись на копьё, амазонка.

* * *

Вот и вышло – ушла эпоха

Тополиного пуха ночью,

В час, когда на вершок от вздоха

Дышит лёгкое узорочье.

Над столицею сень сквозная

Виснет маревом шелестящим –

И, тревожась, я сам не знаю,

Где мы – в прошлом иль в настоящем?

Может, в будущем возвратятся

Эти шорохи и касанье

Ко всему, к чему обратятся,

Невесомое нависанье.

Сеть ажурная, кружевная,

Что ты выловишь в мире этом,

Если дружишь ты, неземная,

В давней темени с белым светом?

Вспышка редкая сигаретки,

Да прохожего шаг нетвёрдый,

Да усмешка окна сквозь ветки,

Да бездомицы выбор гордый.

Хмель повыветрит на рассвете

Век – железный ли, жестяной ли,

Где-то буквами на газете

Люди сгрудятся – не за мной ли?

Смотрит букою сад усталый,

Особняк промелькнёт ампирный, –

Пух сквозь время летит, пожалуй,

Повсеместный летит, всемирный.

Вот и кончились приключенья,

Ключик выпал, – теперь не к спеху

Вспоминать, – но влечёт мученье –

Тополиного пуха эхо.

* * *

Разъединённые в сумятице мирской,

Утратили способность мы к сближенью,

А это значит – жизни продолженью,

И звенья сдерживаем россыпи людской

Уже с усилием – вот-вот и разорвётся

Цепь связей наших – и пойдёт разброд,

Где, хаос не приемля, небосвод

Над новой смутой горько усмехнётся.

Увидев то, что только нам дано

Увидеть было – долгую неволю,

И всё, что с веком выпало на долю,

И то, что в сердце было сожжено,

Познали мы немалую печаль,

Но знания такого, видно, мало

Нам было, – вот и терпим, как, бывало,

Терпели в дни, которых, впрочем, жаль.

И ждём чего-нибудь, да только вот – чего?

Не то, что радости – спокойствия хотя бы,

Шагаем через ямы да ухабы,

А рядом нету никого,

А рядом пусто, пусто и темно,

И ночь вселенскою нам кажется порою –

И то нас тянет вроде к Домострою,

А то затягивает скверное вино.

И нет возможности сдержать разлад и бред,

Скрепить мгновения хотя бы нитью тонкой, –

Уже и почва под кислотной плёнкой

Натужно дышит, и белёсый след

Солей несметных вытянулся вдоль

Земной оси, засыпал все широты –

И Млечный Путь настиг у поворота,

Где живы всё же – Дух, Любовь, Юдоль.

* * *

Век не гулянье и кровь не вода,

Верность и та запоздала,

Время пройдёт – и не сыщешь следа,

Где красота отрыдала.

Время вплеснётся – и вытянет нить,

Свяжет узлы и событья, –

В чём же ненастье ты хочешь винить

С нечистью, с волчьею сытью?

В том ли, что часто встречались они

В трудную пору, в дороге?

Время встряхнётся – и прежние дни

Кажутся чище в итоге.

Век ненасытен – и поздно вставать

На перепутье дозором, –

Время взгрустнёт – и нельзя горевать,

Глядя на пламя с укором.

Ходишь и смотришь – и дальше ходи

Там, за рекою рябою,

Слышишь и видишь – и дальше веди

Всех, кто пойдёт за тобою.

Хочешь и можешь – и должен пройти

Весь лабиринт становленья,

Чуешь и веришь – и должен в пути

Всех оставлять в изумленье.

Проще смотри на земные дела,

Реже советчиков слушай,

Чаще молись, чтобы вера вела

Кромкой меж морем и сушей.

Шире объятья для речи раскрой,

Душу свою сберегая,

Чтобы вон там, за Святою горой,

Эра встречала другая.

* * *

Слова и чувства стольких лет,

Из недр ночных встающий свет,

Невыразимое, земное.

Чью суть не всем дано постичь,

И если речь – в ней ключ и клич,

А может, самое родное.

Давно седеет голова –

И если буйною сперва

Была, то нынче – наподобье

Полыни и плакун-травы, –

И очи, зеленью листвы

Не выцвев, смотрят исподлобья.

Обиды есть, но злобы нет,

Из бед былых протянут след

Неисправимого доверья

Сюда и далее, туда,

Где плещет понизу вода

И так живучи суеверья.

И здесь, и дальше, и везде,

Судьбой обязанный звезде,

Неугасимой, сокровенной,

Свой мир я создал в жизни сей –

Дождаться б с верою своей

Мне пониманья во вселенной.

* * *

Багровый, неистовый жар,

Прощальный костёр отрешенья

От зол небывалых, от чар,

Дарованных нам в утешенье,

Не круг, но расплавленный шар,

Безумное солнцестоянье,

Воскресший из пламени дар,

Не гаснущий свет расставанья.

Так что же мне делать, скажи,

С душою, с избытком горенья,

Покуда смутны рубежи,

И листья – во влажном струенье?

На память ли узел вяжи,

Сощурясь в отважном сиянье,

Бреди ль от межи до межи,

Но дальше – уже покаянье.

Так что же мне, брат, совершить

Во славу, скорей – во спасенье,

Эпох, где нельзя не грешить,

Где выжить – сплошное везенье,

Где дух не дано заглушить

Властям, чей удел – угасанье,

Где нечего прах ворошить,

Светил ощущая касанье?

* * *

От разбоя и бреда вдали,

Не участвуя в общем броженье,

На окраине певчей земли,

Чей покой, как могли, берегли,

Чую крови подспудное жженье.

Уж не с ней ли последнюю связь

Сохранили мы в годы распада,

Жарким гулом её распаляясь,

Как от дыма, рукой заслоняясь

От грядущего мора и глада?

Расплескаться готова она

По пространству, что познано ею –

Всею молвью сквозь все времена –

Чтобы вновь пропитать семена

Закипающей мощью своею.

Удержать бы зазубренный край

Переполненной чаши терпенья! –

Не собачий ли катится лай?

Не вороний ли пенится грай?

Но защитою – ангелов пенье.

* * *

Тому, кто сам уже оставил впрок

Предтечей речи путаницу строк,

Тому, кто знал приметы одичанья

В загоне от молчанья до звучанья,

Тому, кто сам бывал себе законом,

Нередко – спящим, изредка – бессонным,

Тому, кто ведал то, к чему влечёт

Душа, к чему судьба приволочёт.

Стеченье обстоятельств не считай

Счастливым ни для мыслей, ни для стай

Пичужьих, то летящих на чужбину,

То чувств нежданных вызвавших лавину

В родных пределах, где и так в избытке

В любую пору милости и пытки, –

Не с миру ли по нитке собирать

Надежды на покой и благодать?

И потому – конечно, потому,

Что быть, как все, несладко одному,

Да и вдвоём, и целою плеядой,

Пусть непохожесть явится отрадой

Для сердца, – эти строки адресую

Тому, кто чует истину, кочуя,

Тому, кому сейчас не по себе,

Тому, кто завтра сам придёт к тебе.

* * *

Что же мы видели, глядя сквозь пламя? –

Семя проросшее? новое знамя?

И в зеркалах отражались мы сами

Вроде бы вниз головой, –

Всё бы искать для себя оправданья,

С грустью бесслёзною слушать рыданья,

Строить в пустыне, как зданье, страданье –

Пусть приютится живой.

Новое знанье и зренье иное,

К сроку пришедшие, ныне со мною,

Время прошедшее – там, за стеною,

Имя – и здесь, и вдали, –

Выпал мне, видимо, жребий оброчный,

Вышел мне, стало быть, путь непорочный,

Выдан в грядущее пропуск бессрочный –

Не оторвать от земли.

* * *

Привыкший делать всё наоборот,

Я вышел слишком рано за ворота –

И вот навстречу хлынули щедроты,

Обрушились и ринулись вперёд,

Потом сомкнули плотное кольцо,

Потом его мгновенно разомкнули –

И я стоял в сиянии и гуле,

Подняв к востоку мокрое лицо.

Там было всё – источник бил тепла,

Клубились воли рвенье и движенье,

Земли броженье, к небу притяженье,

Круженье смысла, слова и числа, –

И что-то там, пульсируя, дыша,

Сквозь твердь упрямо к миру пробивалось, –

И только чуять снова оставалось,

К чему теперь вела меня душа.

Бывало всё, что в жизни быть могло,

И, как ни странно, многое сбывалось,

Грубело пламя, ливнями смывалось

Всё то, что к солнцу прежде проросло, –

Изломанной судьбы я не искал –

И всё, как есть, приемлю молчаливо,

Привычно глядя в сторону залива,

Где свет свой дар в пространстве расплескал.

* * *

Как мученик, верящий в чудо,

На острове чувства стою –

И можно дышать мне, покуда

Всего, что могу, не спою.

И вместо кифары Орфея

В руке только стебель сухой –

Но мыслить по-своему смею,

Затронутый смутой лихой.

И кто я? – скажи-ка, прохожий,

Досужую выплесни блажь, –

У нового века в прихожей

Ты места спроста не отдашь.

А мне-то жилья островного

Довольно, чтоб выстроить мост

К эпохе, где каждое слово

Под звёздами ринется в рост.

И всё-таки зренье иное

Дарует порою права

На чаянье в мире земное,

Чьим таяньем почва жива.