В прямом эфире программы «Специальный гость» на RTVI российский режиссер и руководитель Театра на Малой Бронной Константин Богомолов рассказал ведущей Тине Канделаки о том, как писал манифест и почему он вызвал шквал критики, что он думает об ответе «Ок, бумер», зачем людям надо перестать за все извиняться, почему раса и гендер не должны давать преимущество актерам, а также каким он видит «Гоголь-центр» без Серебренникова. Выпуск уже доступен на YouTube-канале RTVI.
О том, почему я написал манифест в Новой газете
«Этот текст вызревал долгое время. Сначала какие-то его отдельные положения и идеи, например запрет на ненависть, запрет на эмоции, они проговаривались мною во время встреч со зрителями и интервью в течение последних 3-4 лет. А собственно текст я начал писать где-то полгода назад: иногда его в разных видах зачитывал друзьям, знакомым. В какой-то момент в январе, в середине января я его дописал, будучи на отдыхе, вот, и понял, что вот он приобрел тот вид, в котором его надо выбрасывать в мир. И дальше, собственно, предложил его для публикации.
Текст, который придержан, как и идея, и замысел, они имеют свойство протухать, портиться, вот. Это скоропортящийся продукт, вот. Поэтому я не думал о моменте сиюминутном, я думал о том, что просто я хочу высказаться. Я не классик, и в этом тексте мне хочется оставаться человеком, который просто по-живому чувствует, мыслит. Я могу ошибаться, я хочу спора, я хочу обсуждения.
О критике манифеста:
Я все время задаю себе вопрос: а что произошло, почему такая реакция? Потому что я не ожидал таких объемов. Я понимал, что вот эти люди будут спорить, эти люди оскорбляются, эти люди согласятся — это я понимал. Выпустить манифест — это наивный шаг в наше время, время очень циничное, ироничное, метаироничное, интерактивное.
Эта открытость и наивность некоторым образом обезоружили даже самых циничных и таких отстраненных людей. Абсолютно все посчитали необходимым ответить на этот текст, написать письмо, отповедь, статью, возражение какое-то, предположение, почему этот текст выпущен. Естественно, всё это свелось тут же к продажности, к тому, что этот текст является товаром, который уже оплачен или ожидает оплаты в том или ином виде, вот, но это в принципе проблема, к сожалению, нашего интеллектуального пространства, которое последние 20-30 лет активно торгует идеями.
Есть люди, которые звонили, русские эмигранты, люди, которые в принципе благополучно живут в Америке, в Европе, в Германии, работают в университетах, в сферах бизнеса, кино, телевидения, которые говорили: «Вау, здорово! Блин, если бы мы такое сказали, нас бы уволили».
Об ответе манифесту «Ок, бумер»:
В существенной степени дискуссия сводится вот к тем самым обвинениям, оскорблениям ну или таким детсадовским выступлениям типа «Ок, бумер», это письмо в «Новой газете» от якобы юного поколения, среди которых немало моих ровесников. Да и сам мем, честно говоря, уже сильно устаревший.
Об отсутствии свободы слова и травле:
Это такая тартюфизация этого мира. Мир превращается в сборную тартюфов. Это же ровно имеет отношение и к травле. Если тебе что-то где-то как-то не понравилось, вот кто-то как-то высказался не так, значит, какая-нибудь Джоан Роулинг посмеялась над определением гендера или связанных с гендером каких-нибудь вещей, и уже приходит огромная толпа людей, которые чувствуют себя оскорбленными, — это же тоже такие тартюфы. Это торговля определенными ценностями и отношением к этим ценностям.
Сегодня Европа — это прямо такое новое социалистическое, Такое большое социалистическое государство, где коллективное, коллективистское начинает затаптывать и побеждать индивидуальное, личное. Где человек уже не может просто свободно сказать: «Я не люблю, мне что-то не нравится. Я не предпринимаю никаких действий в связи с этим, просто моя душа не лежит к этому, ну не симпатично мне». Всё, ты будешь затоптан, лишен работы, на тебя обрушатся социальные сети, на тебя обрушится вот эта самая общественность, вот.
О новых гендерных и расовых правилах в кинематографе:
Вот это уже кретинизм социалистического пространства. Это уже большевизм в чистом виде. Это для «Собачьего сердца» история, понимаете? Вот смотрите. Людям квотируют присутствие. Человек, например, что-то делает классное, но не попадает куда-то, потому что все места уже разобраны, потому что он белый цисгендерный мужчина, например, да? И он не может попасть куда-то, где уже все места разобраны.
Вы воспитываете класс людей, которые понимают, что они могут добиться успеха не потому что они профессиональны, круты, талантливы, образованы, что-то сделали невероятное в этой жизни, приложили много труда, а потому что они могут сказать: «Я отношусь вот к этой категории людей со сложным пониманием своего пола. Мне, пожалуйста, квоту выделите». — «А почему ты имеешь право? Потому что ты такой крутой, талантливый?» — «Нет. Потому что у меня дедушка был в рабстве. Поэтому вы сейчас мне это должны. Давайте сюда».
О судьбе «Гоголь-центра» без Серебренникова:
Я не знаю, что будет дальше. Я не могу за него сказать, будет он там ставить. Не знаю. Мне очень жаль, что тот «Гоголь-центр», который был при Кирилле, его, наверное, уже не будет. Потому что в существенной степени «Гоголь-центр» — это его энергия. Наверное, будет какой-то другой театр. Я могу только пожелать людям, которые будут творить, чтобы они сохраняли дух смелости и свободы и одновременно творили какую-то свою историю без оглядки. Круто будет, если Кирилл там будет продолжать ставить и будем видеть новые и новые его спектакли. Я не знаю, хотел Кирилл уйти, исчерпана для него была эта история с «Гоголь-центром». Все-таки он 8 лет уже там. Или все-таки это драматическая ситуация, когда он вынужден уйти. В любом случае есть какие-то такие печальные, что ли, ощущения от этого.
О том, считает ли все еще себя либералом:
Я не считаю, что я перестал быть либералом. Я хочу подчеркнуть, что я считаю русских либералов не либералами, а на самом деле леваками. Надо осознать, что все, о чем мы говорим в отношении русского либерализма, есть определение как раз леваков. Это социалисты, это леваки. И западный мир на сегодняшний день — это абсолютно левацкий мир. Это такой близящийся к экстремистски левацкому миру.
Я хочу оставаться в этом отношении ребенком, который не соблюдает каких-то правил, который действует в соответствии со своим пониманием мира, а не в соответствии с выработанными какими-то общественными правилами, которые в него вошли за время воспитания, образования и так далее, и тому подобное. Я хочу оставаться мальчиком.