Историк Камиль Галеев поделился в своей публикации крайне познавательным для любого оппозиционера опытом:
«31 января утром ко мне домой пришли эшники (сотрудник Главного управления по противодействию экстремизму МВД России, - прим.ред). Они задержали меня и отвезли в ближайшее ОВД, где составили протокол об административном правонарушении. Как оказалось, камеры видеонаблюдения зафиксировали мое лицо на Тверской 23 числа. Примерно через полчаса состоялся суд, на котором мне дали 10 суток. Забавно, что в постановлении суда упоминались мои статьи в "Новой Газете" и для "Радио Свобода” (СМИ, выполняющее функции иностранного агента, прим.ред.) - то есть с точки зрения нашего государства, все это - суть отягчающие обстоятельства.
По дороге из суда полицейские допытывались у меня, сколько же все-таки платят за участие в митингах. Забавно, что чуть позже, уже в Сахарово, мне задавал тот же вопрос вор-рецидивист, нарушивший условия УДО и отправленный за это в спецприемник. У меня создалось впечатление, что понять, как люди могут выходить на митинги бесплатно, ни менты, ни воры не в состоянии. Возможно это своего рода профессиональная деформация.
Сначала меня отвезли в московский спецприемник номер 2. Компания в камере собралась пестрая. Были политические активисты, например, муниципальный депутат Янкаускас. Были просто вышедшие на митинг или приехавшие встречать Навального в аэропорт. На удивление, было много совершенно левого народа. Скажем, со мной вместе сидел курьер «Яндекс. Еды», которого омоновцы загребли в автозак прямо с сумкой во время доставки заказа. Суд отказался считать отметку о заказе в приложении за доказательство и ему дали 7 суток. Вообще, складывается впечатление, что, если раньше совсем непричастных старались не трогать, то сейчас гребут вообще всех, кто подвернулся под руку.
В спецприемнике номер 2 я провел сутки, после чего нас всех отправили в Сахарово. Материальные условия там отличались в худшую сторону - и были очень близки к условиям обычной зоны. Зато компания собралась хорошая. Помню вывели нас на прогулку в клетку, непосредственно прилегающую к корпусу, и тут девушка из окна второго этажа кричит: “Из Вышки (Высшая Школа Экономики, - прим.ред) кто есть?”. Ей в ответ:
- Востоковедение!
- Право!
- Матфак!
Надо сказать, что Сахарово изначально не было предназначено для политических. Его строили для мигрантов, ждущих депортации. Так что охранники привыкли к совершенно безответному и беззащитному народу, а потому на любое качание прав реагируют нервно. Заходят они в камеру во время утреннего обхода, спрашивают, есть ли вопросы. Я им:
- Я хочу подать апелляцию.
- Подать что?
Апелляцию я все-таки подал, но это оказалось совершенно бесполезно. Апелляции подавали многие, но за все время моего пребывания в Сахарово срок скостили всего одному парню с эпилепсией. Остальные отклоняются по сути автоматически. Некоторые судьи на апелляции просто спрашивают:
- Прокурор, защитник, свидетели? (в плане жалоб по поводу первого заседания, где не присутствовал прокурор, не присутствовал защитник и не были допрошены свидетели)
- Да.
- Отклоняется.
Возвращаясь к теме мигрантов. Только в Сахарово я осознал весь мрак отечественной ФМС. Людей, не совершивших никаких преступлений, содержат фактически в тюремных условиях - и содержат подолгу. На моей койке было выцарапано “Андижан 25.03.2018-29.06.2018”. То есть человека чалили в тюрьме больше трех месяцев. И это еще не худший вариант. Как я узнал от своего защитника, одного из его подзащитных держат в Сахарово уже два года - безо всякого суда. То есть в стране отлажен механизм бессудного многолетнего mass incarceration (англ: массового лишения свободы).
Еще одна штука, которую я прочувствовал в Сахарово - это глубина социального неравенства внутри страны. Московских арестантов заваливали передачами. Мы разумеется складывали их в общак и делились с иногородними, но они все равно, бывало, реагировали нервно. Сокамерник, монтажник из Тульской области, не мог понять, зачем мы так напрягаем родных и друзей, вводя их в лишние расходы. Я конечно не раз видел дикую нищету, путешествуя по глубинке, но за решеткой неравенство в плане материального и социального капитала ощущается еще отчетливее...»