В этих мемуарах приводятся свидетельства очевидцев и документальные данные о восстании в Белостокском гетто, крупнейшем антифашистском выступлении на территории Советского Союза. «Новые Известия» публикуют отрывок из пятой главы этой книги - «Зима и весна 1943 года»:
В ночь на 5 февраля 1943 года гетто Белостока было оцеплено дополнительными силами карателей, а утром началась «акция». Руководили ей прибывший из Берлина представитель гестапо Гинтер, шеф белостокского гестапо Хеймбах и его ближайший сотрудник, «бестия Фридль». В течение недели фашисты увели из гетто 10–12 тысяч мужчин, женщин и детей. В основном хватали неработающих и рабочих, занятых за пределами гетто. Пойманных на фабриках неработающих расстреливали. По иронии судьбы колонны обреченных ежедневно под плотным конвоем проходили через запасные ворота гетто, расположенные на углу площади… Свободы. Эшелоны с узниками гитлеровцы направляли в лагерь смерти Треблинку, расположенный по дороге в Варшаву. Около 900 человек было расстреляно на месте, многие из них — за сопротивление фашистам.
Самооборона и вооруженный отпор фашистам во время февральской «акции» были первым опытом боевых групп подпольной организации Белостокского гетто. Столкновения с карателями носили недостаточно скоординированный характер и произошли в нескольких местах: на улицах Теплой, Смольной, Хмельной и некоторых других. На улице Теплой вооруженный отпор фашистам оказали активисты организации Шолом Попорц, Фрида Фель, Ружа Бух, Мейер Вайс, Хаим Глаз, Стелла Файерштайн и другие. Все они погибли. По сведениям очевидцев, Фрида Фель бросила гранату в немцев. Группа, насчитывающая около двадцати молодых подпольщиков, в основном шомров, во главе с Эдиком Бораксом, дралась против фашистов в районе Смольной. Боракс и большинство его бойцов героически погибли. В отличие от левосионистской организации «а-Шомер а-цаир», активно участвовавшей в самообороне, другие сионистские группы, в частности халуцы и «Дрор», заняли выжидательную позицию и в февральских боях не участвовали.
На Хмельной смело выступила против карателей группа, в составе которой находились девушки Рахиль Розенштейн, Хеля Манела и Сара Розенблат. Первые две погибли. Саре Розенблат удалось выскочить через окно дома, объятого пламенем, и скрыться. Смело вела себя Лиля Маляревич, руководившая самообороной трикотажной фабрики. В февральских стычках погибли жена активного подпольщика и связного Марека Буха — Роза Осьяш-Бух.
5 февраля, в первый день «акции», два сотрудника криминальной полиции Фритц и Минтер зашли в квартиру, где жил рабочий-маляр Ицхак Малмед. Малмед бросил в Минтера бутылку с серной кислотой. Тот выстрелил из пистолета, однако кислота ослепила его, и он попал во Фритца и убил его наповал. Малмеду удалось скрыться. Гитлеровцы потребовали от юденрата выдачи Малмеда и тут же взяли 100 заложников. Поскольку никто не выдал Малмеда, заложники были расстреляны. Лишь позднее ищейка гестапо Юдковский нашел Малмеда. Малмеда публично повесили и трое суток не снимали с виселицы.
По различным оценкам, каратели потеряли во время февральской самообороны от десяти до тринадцати убитых и несколько раненых. В ночь с 11 на 12 февраля подпольщики совместно с населением уничтожили нескольких доносчиков, в том числе полицейских Збара и Катенко, которые помогали карателям находить схроны, то есть законспирированные помещения, в основном подвалы, боковые комнатки и специально вырытые бункера, в которых прятались люди, прежде всего женщины и дети. Следует сказать, что строительство таких тайников в гетто развернулось еще в 1942 году. Доносчики помогли гитлеровцам схватить во время февральской «акции» одного из наиболее опытных строителей схронов — Юделя Боровика. Несмотря на жестокие пытки, Боровик не выдал ни одного тайника и был зверски убит фашистами. Когда каратели обнаруживали схрон, а его обитатели отказывались выходить, гитлеровцы взрывали убежище вместе с находящимися там людьми. Были случаи, когда евреи прятались в дымоходах и колодцах. Во время «акции» были случаи самоубийств. Покончили с собой пекарь Цви Видер, парикмахер Шлёма Янкелев, дочь аптекаря Таня Тат, учительница Францишка Хорович, работавшая техническим секретарем в юденрате. Отказался добровольно выйти из дома Йоэль Фуксман, немцы расстреляли его на месте (улица Польная, 17).
Мой отец настоял на том, чтобы я вместе с матерью направился на время «акции» в пекарню, и поручил мне заботу о матери. Сам он весь период этих событий находился на одном из пунктов самообороны, передав управление пекарней, продолжающей выпекать хлеб, своему заместителю, мужу маминой сестры Абраму Калинскому. У мамы было фиктивное удостоверение работницы пекарни (рабочие предприятий гетто пользовались во время февральской «акции» ограниченной неприкосновенностью). У меня такого удостоверения не было, и поэтому мое пребывание в пекарне было нелегальным. Фашисты явились в пекарню в последний день «акции». Они приказали всем работникам, кроме Абрама Калинского, выйти из помещения и построиться на дворе. Они стали проверять служебные удостоверения. Удостоверение мамы проверку прошло. Когда очередь стала приближаться ко мне (я встал последним), я вышел из строя и подошел к немцу, сказав, что мое удостоверение взяли продлить и я пойду за заведующим, немец кивнул, и я зашел в складское помещение и спрятался за мешками с мукой. Я переждал некоторое время и, когда все утихло, вышел. Немцев уже не было, и я вздохнул. Ни маму, ни кого-либо другого не тронули.
За день или два до конца «акции» в пекарню пришел молодой еврейский полицейский по фамилии Кусевицкий (наш сосед с первого этажа дома на Ченстоховской, где мы жили в гетто) со своей невестой, красивой девушкой по фамилии Кан (она училась в старшем классе моей школы). Кусевицкий попросил Абрама Калинского разрешить ему оставить невесту в пекарне. Дядя разрешил, и мы спрятали девушку на чердаке. Она все время плакала и рассказывала страшную историю. Гитлеровцы схватили и погнали в колонне ее и мать Кусевицкого. Когда тот узнал об этом, он успел подбежать к старшему гитлеровцу и на правах полицейского попросил освободить обеих женщин. Подумав, немец сказал: «Nur eine!» («Только одну!») Просьбы и уговоры не возымели действия, каратель был неумолим. Тогда мать приказала сыну взять невесту: «Я уже пожила…» Поколебавшись, сын послушался матери и взял невесту.