Андрей Фролов: "Урбанизации дорогу всегда прокладывал топор"

Сергей Алиханов

Андрей Фролов родился 22 февраля 1965 года в Орле. Окончил филологический факультет Орловского государственного университета имени И.С. Тургенева.

Стихи публиковались в журналах: «Поэзия», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Сельская новь», «Форум», «Простор», «Десна», «Родная Ладога», «Огни Кузбасса», «Новый Енисейский литератор», «Литературный Омск», «Бийский вестник», «Аргамак», «Подъём», в «Литературной газете»; включены в коллективные сборники и антологии: «Зеркало Пегаса», «Наше время», «Русская поэзия XXI века»; на интернет-порталах «журнальныймир.рф», rospisatel.ru и других ресурсах Сети.

Автор поэтических сборников: «Старый квартал», «Над крышей снова аисты», «Над туманом сад плывёт», «Посох» (два издания), двух книг прозы.

Творчество отмечено премиями: «Вешние воды», «Белуха», имени Н.С. Гумилёва, «Ладога» имени Александра Прокофьева, «О, Русь, взмахни крылами!», «Бронзовый Витязь», «Во славу Бориса и Глеба», «Золотое перо».

Член Союза писателей России.

Орловская плеяда писателей и поэтов, несомненно, является сердцем всей русской литературы. Иван Сергеевич Тургенев, Николай Семенович Лесков, величайшие поэты Федор Иванович Тютчев, Афанасий Афанасьевич Фет, Иван Алексеевич Бунин, прозаики Леонид Андреев, Михаил Пришвин родились, жили, учились, вдохновлялись и творили, и возвращались на Орловскую землю.

Наследником столь славных традиций стал Андрей Фролов.

В его творчестве величественные, трогательные, щемящие душу картины родной природы. И на их фоне точные и яркие портреты-зарисовки современных городских жителей, а чаще — последних обитателей замирающих, брошенных деревень. Строфика и звукопись, рифмы и паузы — вся ритмообразующая просодия, направлены и объединены одной целью — образно запечатлеть жизнь и бытование людей Орловщины. Художественно-литературная речь поэта всегда исторически конкретна. Тем сильнее чувство узнавания, и дальнейшего — при невольном перечитывании — сердечного погружения и в быт, и в семейную жизнь, а порой и в трагическую ситуацию.

Создание и лирическое воплощение реальных, а отнюдь не вымышленных портретов и судеб, в стихах Фролова несет подчёркнуто народный, а порой даже кажется, что былинный характер, но исключительно в сегодняшней России:

Петляет в сумерках дорога,

Ей и назад – всегда вперёд.

И волей путника и Бога

Очерчен каждый поворот.

Её движение незримо,

Как неосознанный разбег.

Тень векового пилигрима

К ней приторочена навек…

Чрезмерный социалистический пафос гнал поколение за поколением через нескончаемые ударные стройки двадцатого века... «Мы тоже для кого-то были будущим» — со сдержанной горечью сказал об этом Роберт Рождественский. И великие земляки орловцы может быть провидели в своем будущем нас и наше время. Праздник 200-летия Афанасия Фета на его Мценской родине организовал и провел в прошлом году как раз Алексей Фролов. И великие литераторы, весьма возможно, были бы поражены — доведись им прочесть о горькой судьбе ночного сторожа:

Десять лет колхоза нету,

Сад давно уже ничей.

Сторож ходит до рассвета,

Он привык не спать ночей…

Перекурит за избушкой,

Пристегнув себя к ружью,

И пугает колотушкой

Тень горбатую свою…

Развитие каждой личности, как и всего общества, необходимо рассматривать в первую очередь с точки зрения отношения к человеку, и к его семье. При этом необходимо учитывать, что любое явлении, любая технология несет и прогрессивные, и регрессивные тенденции. Поэт и его творчество — это народный оберег.

Алексей Фролов настраивает своих читателей и слушателей на восприятие важнейшего: и существование, и духовная жизнь каждого россиянина священна. И может быть проникнута — и пусть порой только в сокровенной памяти — ароматами домашних пирогов:

Но какой же запах вкусный!

И с самим собой в борьбе,

Я тащу сестре — с капустой,

С мясом — папе и себе…

Мама громко нас ругает,

Отводя смешливый взгляд.

Если пахнет пирогами,

Значит в доме мир и лад!

Творчеству Андрея Фролова посвящено много статей и читательских откликов:

Андрей Шорохов поэт, критик, публицист, поделился: «... характеризуя строки Андрея Фролова как «безыскусные», хочется сознательно вывести его за скобки всех «искусителей», это раз; ну и два — «безыскусные строки» это ещё и строки, в которых не видно нарочитого мастерства, не видно «как они сделаны»; кажется, будто они сразу так и написались, а вот это-то и есть, подлинное искусство, его результат.

Андрей Фролов сегодня наиболее известный поэт из города Орла, писателей «среднего возраста». И дело не в количестве публикаций. Есть такие общелитературные банальности — «свой голос», «своя интонация». Да, это всё верно... но в случае с Андреем Фроловым мы вправе говорить о более редком явлении — своей теме. А это уже серьёзная заявка на внимание читателя... и мир пригородной деревни и тесных двориков старинной городской улицы обретает у Фролова дополнительную подсветку. И стоит он и держится — мир деда, отца, старшего брата — крепким мужицким разумом… и женской, материнской добротой…».

Литературная газета в редакторской колонке «Библиосфера» откликнулась на выход сборника «Посох»: «Одна из главных тем в стихах Андрея Фролова — обычный человек, обыватель, часто даже крестьянин, сельский житель, со всеми его заботами, радостями и бедами.

Нельзя сказать, что Андрея Фролова не тревожат вечные вопросы мироздания и не привлекают философские диспуты, но ближе ему, конечно, земля, природа.

Некоторые стихи Фролова написаны в песенно-баладном жанре… Но это именно стихи, наследующие традиции народного творчества…».

Особенно трогательны, как всегда, комментарии читателей под никнеймами:

— «Всё-таки выше Орла в русской поэзии ни одна провинция не летает...»,

— «Истинная любовь в ваших стихах - всегда тихая, скромная, даже потаенная...»,

— «Одна из Ваших тем — сострадание к нескладному, бедному, сирому... Но нет, «сострадание» -— это не совсем точное слово.

Ваши герои возвышаются надо всем современным ненастоящим миром, надо всеми нынешними, так сказать, элитами…

Они — соль земли русской, я это чувствую всем сердцем, а объяснить в чем дело — не могу. Вы сумели уловить что-то такое, чему нет названия, но к чему душа тянется...».

И наши читатели теперь могут потянуться всей душой к стихам:

***

Линялый август…

Встать до солнца,

Когда ещё в ознобе сад,

И пересуды у колодца

Вчерашние ещё висят;

Набросив – так, на всякий случай, —

На плечи дедовский бушлат,

Хрустя антоновкой пахучей,

Пробраться мимо спящих хат

За край села, где по-над лугом

Туман раскинулся ковром;

Брести в нём, влажном и упругом,

На колокольчики коров;

Ступить в дымящуюся реку

И плыть заре наперерез…

Каких же нужно человеку,

Помимо этого, чудес?

ПИРОГИ

В доме пахнет пирогами.

В доме чисто вымыт пол.

Я давно хожу кругами,

Глядя искоса на стол.

Там укутан в покрывало

Хлопотливый мамин труд.

Уходя, она сказала:

— Не таскайте,

пусть дойдут…

Но какой же запах вкусный!

И с самим собой в борьбе,

Я тащу сестре — с капустой,

С мясом — папе и себе…

Мама громко нас ругает,

Отводя смешливый взгляд.

Если пахнет пирогами,

Значит в доме мир и лад!

ВОРОЖЕЯ

Ходили слухи: бабка ведьма,

Мол, ей и сглазить –— плюнуть раз.

Давно пора ей помереть бы,

Да ведьмам слухи — не указ.

Вот и жила неторопливо,

Мирясь со злобой языков,

И взглядом жгучее крапивы

Стегала души земляков.

Скупа на ласковое слово,

Копной волос белым бела

И подозрительно здорова…

До той поры, как померла.

С кончиной каверзной старухи

Утихомирилась молва…

А на девятый день округе

Хватать не стало волшебства.

КУЗЬМИЧ

Картина ясная вполне:

Запасы соли, спичек, мыла…

Соседка мрачно пошутила:

— Кузьмич готовится к войне…

«Кузьмич готовится к войне…»

Смешно. Он три прошёл когда-то,

И нет надежнее солдата

Ни в той, ни в этой стороне.

Ни в той, ни в этой стороне

Не обходилась так судьбина

Ни с кем: сперва лишила сына,

Затем — поминки по жене…

Пять лет поминки по жене.

И зимы, что невыносимы.

И одиночеством гонимый,

Кузьмич бредёт, как в полусне.

Кузьмич бредёт, как в полусне,

Туда, где люди, к рынку ОРСа.

А как не купишь, коль припёрся,

То, что доступно по цене?

А что доступно по цене?

Конечно, спички, соль и мыло…

Кузьмич соседке, что шутила,

Отдаст всё это по весне.

СТРОЙКА

Домишко скромный —

стена в кирпич

полгода строил

старик Кузьмич.

Село ворчало:

не тот, мол, пыл,

у Кузьмича, мол,

не хватит сил,

ровесник века —

не совладать…

Кузьмич кумекал,

где тёс достать.

Залил фундамент

и начал класть

на камень камень,

перекрестясь.

Стропила, кровля —

не на авось.

Забил к Покрову

последний гвоздь.

Приладил двери

и вытер пот:

— Ну, кто не верил?

Глядите — вот…

Присел в сторонке

и вдруг… чихнул.

Как о приёмке

акт подмахнул.

***

«Телегой движет воля божья.

А потому – ей чёрт не брат».

Геннадий Попов

Петляет в сумерках дорога,

Ей и назад — всегда вперёд.

И волей путника и Бога

Очерчен каждый поворот.

Её движение незримо,

Как неосознанный разбег.

Тень векового пилигрима

К ней приторочена навек…

ХОЗЯЙКА ЯБЛОНЕВОГО САДА

Много яблок по деревне.

Только знают пацаны,

Что у бабушки Андревны —

Просто диво, как вкусны!

И поэтому, наверно,

Успевает только треть

Урожая у Андревны

Окончательно созреть.

Шибко сердится Андревна —

Мол, коту под хвост труды, —

Собирая на варенье

Уцелевшие плоды.

И который год, не знаю,

Всё стращает пацанву:

– Вот ужо, кого споймаю —

Ухи-т начисто сорву!..

А потом вздыхает глухо

И, беседуя со мной,

Говорит:

— Дурна старуха —

Нешто слопать всё одной?

АГРОНОМ

Может, вы о нём слыхали, —

спорить не возьмусь, —

просыпался с петухами,

брился наизусть.

Ставил мерина в оглобли,

отводил плетень,

понукал — вороны глохли

за пять деревень.

Вдоль дорог стога мелькали,

ёжилась стерня.

Впереди всходили дали

в свете трудодня.

Громыхая на ухабах,

вслед за ним неслось

необъятного масштаба

бодрое «авось».

***

Ивану Рыжову

В деревне Коровье Болото

Совсем не осталось коров,

Да и от деревни всего-то —

Двенадцать замшелых дворов.

Воюет старик-долгожитель

С колодезным журавлём:

— Помрём-то, когда же, скажите?

Ведь всё же когда-то помрём…

Горбатятся крыши косые,

Хребтами белеют плетни…

Храни, Вседержитель, Россию!

И эту деревню храни.

* * *

В период коротких закатов

Кусается злее недуг.

Туман под деревьями матов,

А воздух холодный — упруг.

Ночная тревожная птица

Визгливо ругает росу…

И очень легко заблудиться

В себе, как в дремучем лесу.

* * *

Теперь, как и прежде, зима неизбежна.

Хотя не морозно ещё и не снежно,

Но в сумерках рыжих запуталось время,

Как спички, сгорев, почернели деревья.

А небо готово на землю свалиться,

И первыми это почуяли птицы

И, вскинувшись, высь надо мной раскачали.

И сердце застыло в предзимней печали…

СТОРОЖ

Десять лет колхоза нету,

Сад давно уже ничей.

Сторож ходит до рассвета,

Он привык не спать ночей.

В ширину — шагов сто двадцать,

Двести семьдесят — в длину.

Он не может отвлекаться

На бездельницу луну.

Перекурит за избушкой,

Пристегнув себя к ружью,

И пугает колотушкой

Тень горбатую свою.

СЛУЧАЙ

…На глупость сетуя свою,

Стоял возница, мокр и зол.

А конь, попавший в полынью,

Не шёл ко дну…

Никак не шёл!

Острее бритвы кромка льда

Кромсала выпуклую грудь,

И чёрно-бурая вода

Зияла, как последний путь.

А своеволие реки

Влекло безудержно под лёд.

И говорили мужики:

— Такая сила пропадёт!..

РЫБАК

С перегреву зарницами бредя,

День июльский отходит ко сну.

Напевая вполголоса, Федя,

Размахнувшись, бросает блесну.

Котелок, закипая, дымится:

Ох, ушица двойная густа!

Рыбы много пока в Моховице.

Федя знает такие места!..

Но не лезьте с расспросами к Феде —

Пропадут понапрасну труды, —

Он не слишком искусен в беседе,

Любит молча сидеть у воды.

Сырость гасит его сигарету.

Федя, пристально глядя во тьму,

Караулит бессонную реку…

Улыбаются звёзды ему.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Висели дома на высоких дымах —

Отчаянно печи чадили в домах,

И в каждой четвертой по счету печи

Румянили к Пасхе бока куличи.

Клубился ванильный над крышами дух,

Творились молитвы устами старух,

И вздох колокольный летел до небес,

И верили люди:

— Спаситель воскрес!..

***

Я с тобою говорю об одном…

О нелепо опоздавшей весне,

о цветах в пыли, о море ночном,

о Чукотке — незнакомой стране.

Говорю, что снова будут снега,

что у времени должок предо мной,

что дорога тяжела и долга,

что усталость — неизбывной виной.

Говорю, как в небе тает звезда,

как на луг ползёт дремучий туман,

как одышливо сипят поезда,

не доехав до неведомых стран.

Как понуро зябнет дождь под окном,

как заря в ночи целует зарю…

Я с тобою говорю об одном —

я с тобою о любви говорю.

***

Подожди,

не спеши,

послушай…

Поплутав по земной пыли,

друг на друга наткнулись души

и одна в другую вросли.

Вздрогнул мир,

покачнулся,

замер,

словно сжатый в одной горсти,

когда встретились мы глазами,

чтоб вовек их не отвести.

Утешения нет в обиде,

вот же,

вот оно, естество:

слышать, слушая,

глядя – видеть!

И важнее нет ничего.

БАЙКА

Дело-то смешное приключилось,

Дело-то – не стоит и гроша:

В собственных потёмках заблудилась

Чья-то бесприютная душа.

Лес не лес, болото не болото…

И уже от страха чуть дыша,

Высмотреть пытается хоть что-то,

Но во тьме не видит ни шиша.

Ладно бы потёмки-то чужие:

Ты туда не суйся — и хорош!

Ну а тут же — на тебе, дожили:

В собственных себя же не найдёшь…

Кто-то скажет: «Знаем байку эту, —

Усмехнётся: «На уши — лапша!..»

Только очень, очень хочет к свету

Выбраться пропащая душа

ЮРОДИВЫЙ

Тих, одинок, печален.

Нечего взять с него.

Смотрит из-под развалин

Разума своего:

Взглядом пронзит тяжёлым,

И не удержишь слёз.

Паперть метет подолом,

Что-то бубнит под нос.

Скорбный, как шорох листьев,

Голос его дрожит.

И от колючих истин

В страхе народ бежит.

РЕПЕЙ

Под небом пыльным и сухим,

Меж двух сквозных степей,

Живет адептом строгих схим,

Отшельником репей.

От зноя жилист он и чёрн,

Тревожен, как беда.

Корнями в выветренный дёрн

Вцепился навсегда.

Когда тебе у той черты

Случится проходить,

Не пожалей глотка воды

И дай ему попить.

ПОСОХ

В зоревых, тяжёлых росах,

В стылой сумеречной мгле

По земле блуждает посох,

Дыры делая в земле.

Сеет смуту и раздоры,

И судачат старики:

— Бродит в поисках опоры,

Твёрдой, праведной руки…

РАССВЕТНОЕ

Над туманом сад плывёт:

Вишни, облепиха...

Новый день больших забот

Народился тихо.

Он покуда ничего

Никому не должен.

Не омыл пока его

Беспризорный дождик.

Не нагруженный виной,

Еле-еле зримый,

День растёт очередной

И неповторимый.

БАБЬЕ ЛЕТО

Богом посланная милость —

Тёплый солнечный денёк.

Это лето зацепилось

Паутинкой за пенёк.

Продолжает труд тяжёлый

Забубённая пчела.

Пацаны бегут из школы

На окраину села.

Промелькнут по косогору –

Мимо пасеки, на брод.

А пескарь в такую пору

И на голый крюк берёт!

* * *

Всю-то жизнь мой отец слесарил,

Почитая свой труд за честь.

Под руками его плясали

Все металлы, что в мире есть.

Размечал заготовки, резал

И паял, и клепал – за грош.

И шутил:

— Я тебе из железа

Чёрта сделаю, если хошь…

А теперь, как его не стало,

Прихожу я с вопросом:

— Бать,

Из какого, скажи, металла

Мне для сердца броню склепать?

Слишком много на нём отметин —

Так болит, что уж мочи нет…

Прошуршал над погостом ветер

И принёс мне отцов ответ:

— Ты, сынок, только с виду умный,

А на деле — совсем дурак.

Тех, кто ходит с плитой чугунной

Вместо сердца, полно и так.

Ты подумай-ка головою:

С железякой в груди ты б смог?

А болит… Знать, оно живое,

И ты этим гордись, сынок…

ГРУЗОВАЯ

1. Утро

Дробный пробег трамвая,

Окон неяркий свет —

Улица Грузовая

Гнётся под грузом лет.

Улочки невеликой

Знатный абориген,

Батя скрипит калиткой,

Валенки — до колен.

Заново узнавая,

Смотрит из-под руки:

Улица Грузовая,

Тусклые огоньки.

2. Вечер

Пахнет вареньем клубничным

И самоварным дымком.

В ярком трико заграничном

Вылез на свет уличком.

У доминошников ярых

Неиссякаем задор.

В местных, незлых, кулуарах

Бабки ведут разговор:

— Давеча было такое,

Даже не верю сама!..

Сделав зигзаг над рекою,

Сумерки лезут в дома.

3. Полночь

Улочка, наспех запорами клацая,

Бредит, ко сну отходя.

Пряный настой расплескала акация

После шального дождя.

Неподалеку прононсом диспетчера

Сонно бормочет вокзал.

Стихло.

Стыдливо из Космоса вечного

Месяц рога показал.

Дедова липа над крышей сутулится,

Скрыв от напастей жильё…

Если бы этой не было улицы,

Я бы придумал её!

УРОК

Татьяне Алексеевне Сидоровой,

учительнице литературы

Татьяна Алексеевна,

Влюбленная в предмет,

Глядит на класс рассеянно,

Как будто класса нет.

Она – Татьяна Ларина,

Любовь её светла.

Мятежная испарина

На чистый лоб легла.

Отброшены сомнения,

И пишется само

Беспечному Евгению

Любовное письмо.

И мы сидим притихшие,

На нас из-за окна

Глядит глазами-вишнями

Серьёзная весна.

***

Конопатая девчонка

Довела меня до слёз.

У неё косая чёлка

И слегка курносый нос.

На неё взглянуть не смею

И, в мучительной тоске,

Я от робости немею

Даже вызванный к доске.

Мы сидим за партой рядом.

А пишу ей – в интернет.

Вечерами долгим взглядом

Я сверлю её портрет.

Конопушки посчитаю:

Раз, два, три, четыре, пять...

И всю ночь о ней мечтаю...

А с утра молчу опять.

ПОЛИВАЛЬЩИК

Картину детства в сердце берегу я:

Володька Рыжий, дворничихин внук,

Схватив за шею радугу тугую,

Над головою чертит полукруг!

Широкий веер радужных осколков

С шипением врезается в газон.

А мы поодаль, хмурые, поскольку

К Володьке подходить нам не резон.

Штанины клёш – такая нынче мода,

Под синяком сверкает хитрый глаз...

Что говорить, он старше на три года –

Почти эпоха разделяет нас!

ОБЛАКА

Поле ощетинилось стогами,

Коромыслом выгнулась река.

Слепленные детскими руками

По лазури плыли облака.

Проплывала лошадь,

следом – кошка,

Помахал ушами добрый слон...

Странные, нелепые немножко

Звери заселяли небосклон.

Где-то за далёким перевалом

Будущее будет, а пока

В небо, чтоб оно не пустовало,

Мальчики пускали облака.

НОЧНОЕ

Из душистого сена постели,

Хоровод молчаливых теней,

Неожиданный крик коростеля

И пугливые всхрапы коней.

А под утро — туман по колено,

В нем купаешься, будто в воде.

Догорающее полено

Салютует сгоревшей звезде.

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕТНЕМ ДНЕ

Стояла вязкая жара.

На липах лопалась кора.

Мотоциклист, трамвай и дом

Висели в воздухе густом.

Инспектор бдительной ГАИ

Забыл инструкции свои,

И светофора мутный глаз

Мигал лениво, через раз.

У бочки с пивом гражданин,

Как разогретый пластилин,

Сползал в ботинки не спеша,

Над ним плыла его душа.

Листвой топорщился каштан,

Сочился ржавчиной фонтан...

А над фонтаном – вот дела –

Игриво радуга цвела.

ОТРАЖЕНИЯ

Месяцы, годы, века

Катит река облака,

Солнца размазанный блин,

Птиц недостроенный клин,

Старой сосны остриё

И отраженье моё…

***

В январе, беспокоясь о лете,

Дед почёсывал хитрую бровь:

— Всё изменчиво, парень, на свете,

Ты, давай-ка, телегу готовь…

И с колючей смешинкой смотрели

Голубые глаза на меня...

Дед три дня не дожил до апреля.

Как морозило эти три дня!

Но кончины своей накануне

Улыбнулся морщиною рта:

— Не забудь за жарою июня

На санях заменить два болта…

СЪЁМКИ

Глухое рявканье мортир,

Дым в поле, как стена...

Снимают фильм «Война и мир» –

Сейчас, как раз, война.

Гороховецкий полигон

Теперь — Бородино.

Наш взвод в массовку приглашён...

Такое вот кино!

На десять дней ворвался свет

В армейский серый быт!..

Жаль, во француза я одет

И должен быть убит.

Красиво падать учит нас

Известный каскадёр.

И вот грохочет, как приказ:

«Внимание! Мотор!»

Кино – серьёзная игра:

Бежим в атаку, но

Лихое русское «ура»

Кричать запрещено.

Штабной московский генерал

Безмерно горд за нас,

А я бы русского играл

Правдивей в десять раз!

ОСЕННЕЕ

Сентябрь мазнул небрежной охрой

По кронам престарелых лип.

Полупрозрачный воздух мокрый

К стеклу оконному прилип.

Душа подвергнута унынью,

С каким не справятся врачи.

Заплесневелою полынью

Тревожно тянет от печи.

Ступает бабушка неслышно,

Творит волшебные дела:

Казалось, будто в сени вышла –

Она уж снова у стола.

Над чугунком колдует споро –

Движенья плавны и мудры –

И говорит не без укора:

– Чайку попей-ка от хандры…

ОТЕЦ

То скромен, то бедов,

Но праведен трудами.

Плоды его трудов

Весомее с годами.

Всей улице знаком,

А может — всей округе.

Легки над верстаком

Его большие руки.

Идёт в универсам,

Кивая встречным: — Здрасте!..

Ответственным за счастье

Собой назначен сам.

Жизнь торопя свою,

Судьбе не даст поблажки.

Всё чаще узнаю

В себе его замашки.

ЯБЛОЧНЫЙ СПАС

Рубили сад. Летели щепки.

Невдалеке стоял старик

И в кулаке зажатой кепкой

Не выпускал из горла крик.

На землю падали деревья,

Летели яблоки вразброс...

Слиянье города с деревней

На Спас точнёхонько пришлось.

Шагал колхоз с прогрессом в ногу.

Так повелось с далёких пор:

Урбанизации дорогу

Всегда прокладывал топор.

ПРЕДЗИМЬЕ

Спят за увалом поля,

Осенью переболели.

Перебродила земля

Выдохом гнили и прели.

Зябко нахохлился стог,

Ворохом ломких смятений.

Тучи бегут на восток,

Бросив в лугах свои тени.

Стынет на склоне холма

Полуразобранный трактор.

В теплой ушанке зима

Гулко шагает по тракту.

ШАТУН

Избегая натоптанных троп,

Неожиданно вышел к селу

И присел в ноздреватый сугроб

За приземистую ветлу.

Отдохнув, разворочал подвал

На отшибе стоявшей избы

И задворками поковылял,

Опасаясь возможной стрельбы.

Не охочий спросонья до драк,

Наугад, как от въедливых мух,

Отмахнулся от местных собак,

Покалечив нечаянно двух.

И ушёл на замёрзшую гать,

Косолап, кособрюх, косорот...

Попытается лечь досыпать,

Убедившись: житуха – не мёд.

БЫЛИНЫ

Селеньице Былины.

Ухабы да бугры.

Здесь больше половины –

Бесхозные дворы.

Давно деревню эту

Метлой житейских вьюг

Развеяло по свету,

Не тронув лишь старух.

Куда пойдёшь от дома,

В котором прожил век,

Где тишина знакома,

Как близкий человек?

Не гаснут в хатах свечи,

Блюдутся все посты.

До города – далече,

До неба – полверсты.

ТУМАН НА ОКЕ

Неожиданно вальяжен

И расплывчат, как намёк,

Не примериваясь даже,

По-хозяйски прочно лёг

На холодный камень пирса,

На сигнальные буйки...

Не понять: с небес спустился

Или всплыл со дна реки?

***

Холодает.

Судорожно птицы

Рвут на части сумеречный воздух.

Дальние пугливые зарницы

Оседают инеем на звёздах.

Сквознякам залётным на потеху

Грач зашёлся кашляющим плачем.

Гулкое, пронырливое эхо

Беспардонно шастает по дачам.

Холодает.

Стынет.

Но при этом

Жизнь для всех желанной остаётся,

А тепла, накопленного летом,

Хватит нам до будущего солнца.

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

В мои заботы не вникала,

И я не лез в её дела.

Светила лампа вполнакала

На пограничный край стола.

Бокалы тренькали: «За встречу!»,

Скучал на блюде апельсин.

Водой разбавленные речи

Поспешно выбились из сил.

***

Женщина глядит издалека

На леса, поля и облака.

На моря и горные луга

Женщина глядит издалека.

И вмещает всё это шутя

В безмятежно спящее дитя.

ОДНОЛЮБ

Нёс, как вылинявшее знамя,

Жизнь, полученную в рассрочку.

Всякий раз, расплатившись с долгами,

Выпивал по ночам в одиночку.

Иногда, словно выключив разум,

Озирался вокруг виновато

И влюблялся по сотому разу

В ту, с которой расстался когда-то…

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Ушла, сказав: «Неинтересно

пропасть с тоски во цвете лет...».

Остались стол, кровать, два кресла

и остывающий обед.

Волной обрушилась усталость,

и полумёртвое «Постой!..»

висеть бессмысленно осталось

в пространстве комнаты пустой.

...Вернулась.

Походя и мило

смахнула пыль минувших зим,

как будто просто выходила

минут на двадцать в магазин.

***

Я не знаю,

Много ль мне от жизни надо.

Жаловаться, вроде бы, и грех:

Есть жильё – и то уже отрада,

В нём живет прозрачный детский смех.

В нём живут падения и взлёты,

Радость – другу, ненависть — врагу,

Разные по тяжести заботы, —

Бременем назвать их не могу.

Каждый новый день запоминая,

Я не тороплюсь судьбу прочесть.

Много ли мне надо? Я не знаю.

Может, то, что было и что есть.

***

Не сон, не явь, а между где-то...

Не разберём ни ты, ни я

Откуда вдруг так много света

В унылом мраке бытия?

Душа, как прежде, бесприютна,

Но так беспечна и легка,

Что даже, кажется, нетрудно

Любить тебя издалека…

Но всё ж порою станет жутко,

Коснётся оторопь груди —

Воспринимается как шутка

Моё простое: «Приходи».

И твой ответ: «Нет, лучше вы к нам...».

И от судьбы не убежать...

Друг друга мы, боюсь, привыкнем

На расстоянии держать.

ДОЧЕРИ

Видишь, небо становится ближе?

И виднее, роднее звезда?

Та, которая будет всегда,

Та, которую я уж не вижу.

Слышишь поле и речку, и рощу?

Замечаешь, что слух стал острей,

Память пристальней, сердце добрей,

Мысль ясней и прозрачней, и проще?

Это значит, полёт уже начат —

Никому его не отменить.

Это значит, ты учишься жить,

Человеком становишься, значит.

***

А может, в том и правда золотая:

Смотреть со стороны и видеть, как

Последний лист, с озябших крон слетая,

Полётом наслаждается, чудак.

И слать ему вослед благословенье:

Так, мол, и надо, брат, давай, держись!..

Вцепившись в откровение мгновенья,

Ты утверждаешь истинную жизнь.