Политический аналитик Дмитрий Некрасов продолжает публиковать в своем блоге серию постов про имущественное неравенство в современном мире. На этот раз он обратился к проблеме рантье:
«Одним из жупелов для борцов с неравенством является прослойка рантье – богатых бездельников, прожигающих жизнь на модных курортах. Это картинка особенно контрастно смотрится на фоне честных трудяг, едва сводящих концы с концами.
С точки зрения объективных экономических издержек общества, эта проблема крайне незначительна – она сводится лишь к тому, что незначительный процент населения (рантье) не вовлечено в процесс производства реальных благ. Однако она вызывает раздражение как вопиющий пример социальной несправедливости, а потому за последние 150 лет о вреде праздных бездельников было написано немало книг, и этот образ прочно вошел в массовую культуру и сознание.
В 1899 Веблен Торстейн написал книгу «Теория праздного класса» обосновывающую паразитическую сущность и экономическую ненужность рантье (богатых и праздных в целом). И хотя за последние 120 лет экономическая реальность радикально изменилась, тезисы данной книги до сих пор совпадают с представлениями о жизни заметного большинства населения.
Современный разговор про рантье необходимо начать с вопроса о том кого мы собственно понимаем под этим понятием и как отделить рантье от советского термина тунеядец? Напомню, что в СССР любой здоровый неработающий человек трудоспособного возраста назывался тунеядцем и мог получить за свое безделье реальный тюремный срок.
Если начать с простого определения не работающих здоровых людей трудоспособного возраста, то мы увидим, что самой большой группой подобных людей в развитых странах окажутся домохозяйки. В частности в США 14,3% от всех женщин в возрасте от 25 до 54 лет не работают и не ищут работу по причине того, что заняты домашними обязанностями. Понятно, что воспитывать детей это большой труд, но далеко не у всех домохозяек есть дети. Большинство не работающих домохозяек не работают ровно в такой же ситуации, в которой другие женщины с таким же количеством детей того же возраста работают, и в СССР большинство подобных домохозяек могли бы судить за тунеядство.
Второй по численности категорией не работающих трудоспособных окажутся безработные, получающие пособия от государства. Понятно, что большинство безработных искренне стремиться найти работу, однако, особенно в западной Европе, существует достаточно большая категория людей трудоспособного возраста, сознательно живущих на социальные пособия и не предпринимающих реальных усилий для того, чтобы куда-то устроится. Число подобных людей измеряется единицами процентов от трудоспособного населения. Что интересно, многие левые активно ратуют за введение безусловного базового дохода, который, очевидным образом увеличит число подобных людей, живущих на ренту от государства.
Отдельно стоит выделить группу т.н. структурных безработных, которые не всегда зарегистрированы, как безработные и не обязательно получают социальные пособия. Довольно распространенными примерами такого рода являются люди среднего возраста, успевшие в прошлом поработать на средневысоких управленческих позициях или в качестве высококвалифицированных специалистов. По разным причинам они сегодня не могут найти работу того же уровня, а работать с потерей уровня иерархии или квалификации не хотят. Сделанные ранее накопления, работа супругов, ожидание пенсии или текущие социальные пособия позволяют им не работать где придется, а работу предыдущего уровня оплаты и квалификации им возможно уже не суждено найти. Стоит ли их считать рантье или тунеядцами?
Понятно, что обличающие рантье сторонники всеобщего равенства имеют ввиду совсем не безработных и не домохозяек, поэтому давайте пройдемся по иерархии доходов несколько выше.
Юрист или бухгалтер, с зарплатой выше среднего по экономике, 40 лет от роду, решает, что хочет поменять образ жизни. Сдает в аренду свою квартиру в Нью-Йорке или Париже и переезжают куда-нибудь на Бали или в Гоа, чтобы серфить там в свое удовольствие или просто ничего не делать. Такую социальную стратегию обычно называют дауншифтингом. Подобный человек не богат, доходов со сдачи квартиры и накоплений не хватило бы ему на достойную жизнь в развитой стране, но с ценами Гоа вполне себе позволит ему жить без особой нужды в свое удовольствие. Законодательство СССР назвало бы подобного дауншифтера тунеядцем и приговорило к тюремному заключению. Еще бы: человек в трудоспособном возрасте вместо общественно полезной работы предается соблазнам западной культуры.
Идем дальше: средний руки предприниматель в 50 лет, после десятилетий рискованного бизнеса и ненормированной работы, продал за несколько миллионов долларов созданную им компанию, купил домик в деревне и завел семью (раньше просто времени не было). Решил посвятить золотую осень своей жизни воспитанию детей. Шахтеры или летчики, в соответствии с законом выходят на пенсию раньше других профессий, ибо работа вредная. Работа предпринимателя вряд ли полезней для здоровья.
Понятно, что такого предпринимателя помимо советского законодательства осудили бы и многие современные левые. Однако это тоже не настоящий раньте, все-таки сам заработал и в деревню уехал. Настоящие рантье они с детства палец о палец не ударили, их основной тип занятий - на Феррари в казино.
Проблема в том, что статистика развитых стран никакими способами измерений в принципе не может обнаружить в современной экономике сколько-нибудь заметной прослойки «настоящих рантье». Начнем с того, что средний возраст получения наследства например во Франции составляет 50 лет. Что сильно затрудняет соответствие условию «не работать с детства». И богатые родители и общество в целом ожидают от богатых наследников учебы и построения самостоятельной карьеры.
Стратегия с детства не работать социально осуждаема и просто не модна. Молодые отпрыски богатых фамилий и правда иногда ездят на Феррари в казино, однако делают это параллельно учась в престижных университетах, и далее идут работать (в развитых странах преимущественно не в бизнесе родителей) и строят карьеры. Очевидно, что социальный капитал родителей этим карьерам способствует, но до получения наследства в 50 лет в среднем, наследникам приходится довольно долго самостоятельно работать.
Если отталкиваться от исследований неравенства, сделанных левым экономистом Пикетти, то можно увидеть, что и среди самых богатых 10% населения, и среди самого богатого 1% населения развитых стран, трудовые доходы сильно превышают их доходы от капитала. Чтобы найти людей, у которых доходы от капитала в среднем превышали бы трудовые доходы мы должны переместиться в зону 0,1% самых богатых людей, т.е. к каждому тысячному. А чтобы найти людей у которых доходы от капитала бы превышали совокупность трудовых и смешанных доходов (Когда человек самозанятый или ведет небольшой собственный бизнес у него очень сложно отделить трудовые доходы от доходов от капитала. Адвокаты, нотариусы певцы или средние бизнесмены получают смешанные доходы) мы должны сместиться в диапазон от 0,05 до 0,01% самых богатых (т.е. от каждого пятитысячного до каждого десятитысячного). Только в этой исчезающе незначительной группе преобладают богатые люди, для которых доход от капитала является основным. Но и их подавляющая часть работает.
Если же мы спустимся ниже по доходным группам развитых стран, то мы найдем 1-2% не работающих, живущих на доходы собственности, но их доходы на уровне среднего класса. Их сложно назвать богатыми, кроме того большинство из них ранее работало. В массе своей это упомянутые выше дауншифтеры или структурные безработные.
Лишь 15% от всех живущих в США миллионеров унаследовали свои состояния, остальные заработали сами. При этом подавляющее большинство из этих 15% наследственных миллионеров всю жизнь работали. Уровень доходов обладателей 1% самых крупных наследств согласно леваку Пикети сегодня примерно равен уровню дохода обладателей 1% самых больших зарплат, в то время как течение XIX- начала ХХ века доходы 1% самых богатых наследников превышали уровень доходов обладателей 1% самых больших зарплат в 2,5-3 раза.
Таким образом можно смело утверждать (если мы говорим о развитых странах, а не о монархиях Персидского залива), что те классические рантье, с которыми так долго боролись левые мыслители, практически отсутствуют в современной экономике. Борьба с рантье сегодня сродни созданию общества по уничтожению мамонтов, которое немного запоздало, ибо мамонтов успели истребить довольно давно. При самых невероятных допущениях число рантье, соответствующих хрестоматийным представлениям (т.е. одновременно богатых и практически не работавших), может измеряться сотыми долями процента населения развитых стран, в то время как число социальных иждивенцев, сознательно живущих на пособия государства измеряется несколькими процентами населения. Главная причина существования современных рантье от государства – левая социальная политика.
Как верно подметил Владислав Иноземцев, «праздный класс» сегодня это не богатые, а бедные.
И я не случайно начал разговор про рантье с домохозяек, дауншифтеров и советского законодательства о тунеядстве. Во-первых, справедливое желание, чтобы в обществе не было иждивенцев, может принимать довольно жесткие, крайне нежелательные для большинства формы. Свобода самому определять соотношение между объемом своей работы и объемом потребления – одна из важнейших свобод современного мира.
Во-вторых, необходимо задуматься о том, является ли потенциальная (в большинстве своем нереализуемая на практике) способность каждого сотого в безделье жить на уровне среднего класса и каждому десятитысячного в таком же безделье жить роскошно, излишней платой за то чтобы у абсолютного большинства населения были достаточные стимулы к тому, чтобы работать и создавать больше, чем необходимо для текущего потребления? Редчайшими, единичными случаями современных рантье от капитала мы платим за эффективные стимулы в экономике, а за что мы платим порядково более частыми случаями рантье от социальных пособий?
Есть и еще один вопрос: а так ли были вредны те самые мамонты-рантье, которых мы давно истребили? Ведь общество рантье и правда существовало в Европе XIX века, и много где еще до того. Общество, в котором до 1% населения не просто не работало, ведя роскошный образ жизни, но и считало работу чем-то предосудительным, недостойным высших классов.
У этого общества были безусловные минусы и ни один человек в здравом уме не будет сегодня предлагать вернуться в то состояние. Однако был один очень большой плюс: прослойка праздных образованных людей, не зависящих не только от государственной власти и необходимости работать, но и от необходимости завоевывать популярность у широких масс населения. Большинство этих рантье конечно пьянствовали и ездили по балам, но чисто статистически случались и те, кто не мог бездельничать, шел в политику или писал. Шел в политику не потакать избирателям, а нести собственные идеи. Писал, не ориентируясь на то, купит ли его книгу большим тиражом массовый читатель. Писал то, что и правда думал.
Именно различные формы рантье/аристократии исторически снабжали общество независимыми мыслителями и политическими деятелями исповедующими то что проповедуют. Рантье/аристократы это не просто люди, которые ни от кого не зависят финансово. Это культура, в которой не считается зазорным жить на унаследованное состояние и всю жизнь праздно философствовать или реализовывать свои идеи просто потому что «так вижу». Современный культ успеха (в котором для достижения уважения окружающих важно добиться успеха самостоятельно) такого поведения не поощряет, а современный успех это в том числе тиражи и лайки.
В этих условиях независимые мыслители/политики становятся все большей редкостью. На место им приходят мыслители и политики, зависящие от спроса читателей или запроса избирателей, а потому неизбежно потакающие низменным и вкусам и некомпетентным мнениям большинства.
Политики- выходцы из аристократии/рантье сначала верили во что-то сами, а потом убеждали в этих идеях массы, что сильно отличает их от большинства современных политиков, которые сначала проводят социологические опросы о том какие же идеи нынче популярны у избирателя, а потом выбирают смыслы на, основе которых эффективно строить избирательную кампанию.
Черчилль потому и стал Черчиллем, что имел в себе мужество в течение нескольких лет вопреки массовому общественному мнению, рискуя карьерой и слыша как его речи засвистывают в парламенте, говорить о том, что надо остановить Гитлера даже ценой военной интервенции. Черчилль мог идти на тактические уступки общественному мнению, но только ради стратегической реализации своего видения того, куда нужно вести страну. Мысль о том, что реформы надо осуществлять на основании социологии, проведенной среди шахтеров, показалась бы Черчиллю абсурдной если не преступной.
Аналогична и ситуация среди т.н. public intellectuals (англ: публичные интеллектуалы) вместо распространения знаний и воспитания моральных качеств большинства (как это было в эпоху просвещения), современные мыслители в погоне за читателем и лайками потакают его вкусам и мнениям.
Попытки заполнить данный пробел всевозможными независимыми исследовательскими центрами, стипендиями и грантами не могут быть до конца успешными, потому что даже то финансирование, которое не является политически мотивированным, все равно опосредуется вопросами репутации самих институтов и think tanks (англ: мозговые центры). Исследование или размышление, сильно расходящееся с мейнстримом, создает и для подобных институтов и для самих исследований риск потери репутации, а с ней и дальнейшего финансирования. А соответственно сами исследователи в своей работе и мыслительной деятельности не могут не оглядываться на подобные риски. Да и в целом любые гранты не обеспечат тот уровень социального самочувствия, которым как данностью обладали аристократы/рантье в прошлом.
Рантье или аристократ в этом смысле был гораздо свободнее и в мышлении и в высказываниях, ему было проще сопротивляться и моде и единомыслию. Окупало ли это с точки зрения общественного благосостояния расходы на роскошную жизнь 1% бездельников – вопрос спорный. Но то, что обеспечивало некие утраченные ныне полезные качества общественной системы – безусловно....»