Урок всем: как семья ковидоскептиков пережила коронавирус

В питерском издании MR7.ru появилась история болезни, рассказанная семейной парой из Петербурга, бывших «ковидоскептиков», которые упивались своей «свободой» и заехали в результате в реанимацию, хватанув мощную дозу инфекции от таких же «свободных людей».

«Теперь они поумнели, пройдя по краю, пишет публицист Илья Вайцман. - Им повезло, выжили. Но так везет не всем. Да, маски не гарантируют защиту на 100%. Но они совершенно точно во много-много раз снижают вирусную нагрузку при заражении, растягивая начало заболевания и давая организму спасительное время для формирования иммунного ответа. В итоге, у «трусов в масках» заболевание чаще протекает в легкой форме и реже убивает...»

И еще один факт везения – эта семейная пара попала в больницу им. Боткина, в единственную взрослую инфекционную больницу в Санкт-Петербурге, которую ещё и совсем недавно построили - все остальные перепрофилированные. Понятно, что в этой больнице работают врачи-инфекционисты, специально подготовленный и обученный медперсонал. Больница правильно спроектирована и правильно построена. Логистика и маршрутизация пациентов такая, как должна быть в инфекционном стационаре. В других, перепрофилированных стационарах, соблюдать всё это гораздо сложнее...

Итак, история о том, как беспечность убивает:

«Мы выжили. Получив практически смертельную дозу вируса, после реанимации, ИВЛ, отёка лёгких, переливания плазмы, внутривенного „кормления“, которое вливалось через катетеры, воткнутые по всем доступным сосудам (включая катетеры металлические, пришитые к коже нитками) — после всего этого мы всё-таки выжили», — написала у себя в соцсетях журналист, литератор, историк, член Союза журналистов СПб и ЛО Татьяна Хмельник 7 октября.

Вместе с мужем, руководителем проекта «Регионавтика» Александром Потравновым они 11 сентября были экстренно госпитализированы в Боткинскую больницу спустя буквально три дня после того, как почувствовали себя неважно. КТ показал у обоих поражения легких: 70% у Татьяны и 50% у Александра. А дальше — катетеры, ИВЛ, переливание плазмы, галлюцинации и провалы в памяти — врачи буквально вытащили обоих с того света.

Спустя три недели они вышли из больницы и поняли, что не могут подняться на пятый этаж — в доме нет лифта, ноги не слушаются, одышка. Это была самая долгая дорога домой.

Татьяна и Александр приняли решение поделиться своей историей болезни, чтобы те, кто до сих пор отказывается носить маски, поняли, что ковид одинаково опасен для всех.

«Мы совершили огромную глупость — мы ходили без масок, мы гордились тем, что мы независимые, что мы выше всего этого, что это все фигня, просто разговоры, что нас как всегда пытаются загнать в какие-то рамки, что нас таким образом лишают свободы. И выясняется, что мы жестоко пострадали по собственной глупости, — говорит Татьяна. Сейчас ее легкие работают наполовину. — Очень многие демонизируют вирус и начинают приписывать ему человеческие свойства: «Он хочет нас напугать», — ничего он не хочет.

Он хочет жрать и размножаться. Мы для него — корм.

Почему я решила об этом рассказать — потому что среди нас слишком много таких беспечных людей, какими были мы, которые думают, что их это не касается, что это где-то сосед дядя Миша-алкоголик умер, ну и хрен с ним, а вот я — нееет. Я же такой продвинутый, подкованный, доктора Малышеву смотрю. Ни один врач нас не спросил: а где вы это подцепили? Потому что у человека на лбу не написано: «Я распространяю вирус». Это в фильмах про зомби — у инфицированных глазищи, клыки — сразу видно, что зомби. А человек, инфицированный ковидом, и который может распространять эту заразу — на нем ничего не написано. Он может быть абсолютно нормальным внешне".

«Думали, что грипп»

«До болезни мы жили в палатках под Изборском. Мы так делаем каждый сезон, потому что устаем от города. Мы в принципе социопаты и у нас узкий круг общения. Не думаю, что можно было подхватить коронавирус в лесу. Разве что Петров и Баширов проходили мимо и плюнули в нас, — шутит Татьяна. — Началось 11 сентября, а накануне, в четверг, Саша ездил в Москву в командировку.

Кстати, в «Сапсане» почти никого не было в масках.

А температуру измеряли только на станции Бологое! А что делать с теми, у кого обнаружилась температура — пинком в Бологое с поезда? Москва абсолютно беспечна — никаких масок, все счастливы и довольны. Особенно веселят надписи в метро в час пик — «дистанция 1,5 метра», — рассказывает Татьяна.

«Почему люди отчасти так наплевательски к этому относятся? Потому что меры часто формальные. Мы все привыкли что власть нам врет. Врет всегда, что она сегодня говорит одно, завтра другое, что наверняка за этими мерами скрыта какая-то корысть, что она хочет отнять у нас ту малую свободу, которая есть — ходить без намордников. Проще же бороться с намордниками?

В то утро я еще бегала — я бегаю каждое утро. Я еще подумала: что-то немножечко ломит…, мало ли, пятница, устали. Мы строили планы на выходные: куда поедем гулять. Когда Саша приехал домой, он обнаружил меня в мало вменяемом состоянии. Температура 38,5 и начинающийся бред. Он подумал: «Ну вот, грипп. Как некстати». А пока он об этом думал, он и сам прилег рядом и уже не встал. Мы решили, это грипп — ломота в теле, страшная головная боль, несбиваемая температура — парацетамол не брал.

Мы не могли ни есть, ни пить. Потом пропало обоняние. Я подумала: странно, мыло не пахнет, кофе не пахнет… дай-ка понюхаю удобрение для комнатных цветов, которое отвратительно пахнет. Я ничего не почувствовала. Начался легонький кашель.

На третий день мы поехали делать КТ — в поликлинику на Рихарда Зорге. По дороге у меня было ощущение, что мы погибнем по дороге. Мне все хуже. А дальше перед глазами картина, которую я не забуду никогда: идет дождь, я лежу возле двери в луже — от приступов кашля я не могу ни сидеть, ни стоять, я лежу свернувшись — и это был не кашель, это был лай или вой — я пытаюсь вздохнуть и не могу. Сотрудники центра КТ, которые нас сопровождали говорят: «Она умирает, чего вы стоите?»

Анализ КТ показал у Татьяны 75% поражения легких, у Александра — 40%.

Срочная госпитализация

Обоих на скорой привезли в больницу им. Боткина. Татьяне запомнился врач скорой помощи: «Он был один, без СИЗ, одет обычно. Я сказала: «У нас же ковид», а он: «А мне не подтверждали»…

Татьяну и Александра положили в двухместный инфекционный бокс — такой же, из которого вначале пандемии сбежала петербурженка. «Персонал ходит внутри, а больных возят снаружи — по специальному балкончику — чтобы потоки не пересекались. Кормление через тюремное окошко — и это правильно!»

«Нас истыкали иголками, из нас торчали катетеры, мы не могли жить без кислорода. Нам нечем было дышать. Трубки всегда в носу — добегаешь до унитаза и обратно! Самый страшный мой кошмар, что я потеряла эти штуковины и я не могу их найти. Нам давали антибиотики, кололи что-то от тромбов, кололи в живот — мы были синие и пятнистые. А потом Саше стало плохо и его увезли в реанимацию».

Это было самое страшное время, потому что Татьяна не знала — жив ли ее муж.

Сама она была в полубессознательном состоянии: «Потом я прочла в карте, что у меня было парадоксальное течение болезни. Я не спала ни ночью, ни днем. Я помню, как лежу в кровати и хорошо вижу белорусских партизан, которые охотятся на коронавирус и один открывает унитаз и говорит: «Командир, я одного сюда загнал, что с ним делать? А я говорю: «Аннигилируй его». Это сейчас смешно, но тогда я их так хорошо видела. Другой белорусский партизан шарил у меня под кроватью и давил коронавирус. Это не было сном, но и не было явью. Мне мерили температуру от забора до заката, постоянно брали кровь. Долгое время мы питались физрастворами, нам по несколько раз в день ставили капельницы. Еду мы не могли видеть.

Потом мне влили плазму с антителами переболевшего человека — неизвестного героя. Мне сказали, что антитела чужие, живут недолго, должно хватить, чтобы мне помочь и дальше: либо мои антитела выработаются, либо нет. Через пару часов я открыла глаза — белорусских партизан уже не было, и я сказала что-то вроде: «Как я хочу кусочек хлеба».

Три дня не было никаких вестей от мужа. Медперсонал ничего не знал, а потом ко мне в палату вбежала медсестра в костюме космонавта и сказала, что муж просит телефон и зарядное устройство — значит он жив! Через несколько часов получаю от него эсэмэску — там полная абракадабра, только набор букв. И я понимаю, что он лежит под ИВЛ и ничего не видит, и посылает просто буквы, что он жив!

Под ИВЛ

«Потом уже в выписке я прочел, что у меня был отек легких, 75% поражения легких — при поступлении было 40%. Это буквально за 2,5 дня! Поэтому меня увезли в реанимацию. Мне стало совсем плохо в туалете, я стал задыхаться, мне было нечем дышать, оттуда не помню, как до кровати дополз, кто вызвал врача, как лечили. Помню только один момент, что хотел взять очки и телефон, но у меня из рук отобрали и снова провал. Таня рассказывала, собралось человек 5 врачей. Видимо, я был без сознания…».

В реанимации Александра подключили к ИВЛ, подшили подключичный катетер. «Трахею мне не вскрывали — ИВЛ был не инвазивный. Компрессор нагонял под давлением кислород и шла вытяжка другой трубкой вдоха. Маска прилегала плотно — потом были даже кровоподтеки. И когда я помню пальцами ее ковырял — когда неудобно было, раздавался свист воздуха, и приборы начинали пищать. Сразу прибегала медсестра: «Что вы делаете, нельзя».

Первый день я был без сознания, потом какие-то сумеречные вспышки. Помню медсестер, санитарок, врачей — все в защите, респираторы…

Я был весь окутан проводами — мерилось давление, сатурация, температура, дыхание, пульс — все это выводилось на монитор, который стоял у изголовья. Персонал постоянно считывал и передавал по рации врачам данные.

Я смутно помню, как врачи после рентгена обсуждают, делать ли мне очистку крови — у тебя, мол, там много всякой вредной гадости в крови. Потом вшивают в горло какой-то металлический катетер под наркозом. Это длилось 7,5 часов. Потом еще рентген и оказалось, что предпринятые действия помогли — отек прекратил развиваться. Я все время просил связаться с женой — я ведь помню, что ее состояние было хуже моего. Я переживал. Тогда, видимо, одна из медсестер на мою просьбу среагировала и появился телефон. Я был без очков, да еще и в маске — я набрал, как мне казалось, что-то вроде: со мной все в порядке, как ты? Получил сообщение от нее.

Со мной в палате лежали двое — у одного было 90% поражения легких. Его легкие не поддерживали самостоятельную работу. Этот мужчина не мог без кислорода и пяти минут. Другого мужика увезли буквально сразу — он до этого четыре недели провел в реанимации. А на его место положили, как я понял по разговорам, сварщика. У него был высокий уровень металлов… Он тоже в лежку — ему катетер даже в мочевой пузырь вставляли. То есть я был на их фоне почти здоров.

Я косвенно слышал, что в этот момент пошел большой наплыв более тяжелых — нужны были места. И в пятницу врач подходит: «Ну как ты себя чувствуешь? Без кислорода можешь продержаться несколько часов?». «Могу». Мне уменьшили подачу кислорода в маске до минимума — я продержался".

«Потом мне вернули мужа — привезли его на кресле, — вспоминает его возвращение Татьяна. — Он был похож… помните эта жуткая фотография „Ленин в горках“, когда он уже никакой, прикрытый пледом был… Вот примерно тоже самое увидела я — укутанное пледом существо с вытаращенными глазами и подведенным к носу кислородом».

В реанимации Александр провел пять дней. Когда он вернулся — оба потихоньку пошли на поправку. Главным признаком улучшения здоровья стал появившийся аппетит. «Солнышки, кушать!» — с такими словами заходила в палату санитарка с утренней кашей. Татьяна и Александр очень ценят отношение персонала к пациентам: «Доброжелательность и желание поддержать — это очень важно, хотя работа у них адская».

«Мы воюем с тряпками на носу, а надо воевать за жизнь»

«Мы хотим показать, как это страшно. Нас вытащили врачи с того света. Мы ведь там не одни такие были. В реанимации требовались места. Вал пошел — больше людей тяжелых», — говорит Александр.

«В самом начале этого карантина — в марте. Наша дочка, которая живет в Праге уже давно, говорила нам: нужно носить маски, соблюдать социальную дистанцию. Мы ей: ну что ты — маленькие что ли, сами знаем, — вспоминает Татьяна. — А она отвечала:

«У вас не гражданское общество, а общество каких-то людоедов: почему вы не заботитесь друг о друге?»

Это нам говорил наш взрослый ребенок. И она была права. Мы действительно не гражданское общество. Мы воюем с тряпками на носу. А нужно воевать за жизнь".

Сейчас супруги закупили маски и носят их в помещениях и транспорте и советуют носить всем своим друзьям. Они опросили всех знакомых, с кем общались перед болезнью, к счастью, никто из них не заболел.

«Маска — она спасает не только тебя, а целую цепочку людей. Подумайте хотя бы о тех, кто в радиусе вашего окружения», — уговаривает Александр.

Татьяна добавляет: «Мы были разгильдяями, мы это не стесняемся признать, но самое главное, чтобы нас услышали и не были такими же, как мы. Потому что этим равнодушием мы убиваем друг друга. Ковид — это слепое орудие. И это надо прекращать».

Сейчас супруги стараются много гулять и … петь. Именно пение — лучшая реабилитация для пострадавших легких...»