Ориентиров больше нет: почему люди стали смертельно бояться перемен

О том, почему в нашей стране не состоялось и в обозримом будущем уже не состоится перемен, о которых многие мечтали в советские времена, пишет публицист и писатель Мария Шаповалова:

«У столь масштабных событий, как распад СССР, причин много. (С моей точки зрения интереснее анализировать причины почти 70-летней устойчивости советской власти: как и благодаря чему она вообще смогла так долго просуществовать.) Но факт, что народного сопротивления распаду Союза и завершению «социалистического проекта» не было.

Несмотря на перестроечные попытки власти реформировать советский социализм до придания ему «человеческого лица», вера населения в возможность лучшего будущего при прежней системе выдохлась. Образцом для желательного переустройства служил условный Запад, про который граждане СССР знали, что там больше свободы и материальных благ. Хотели и того, и другого. Даже не сомневались, что свобода с материальным достатком существуют только в комплексе.

Зафиксируем этот момент, потому что речь сейчас не о последствиях произошедших перемен, а только о том, почему перемены произошли.

Почему никто им не воспротивился? Почему никто не испугался потерять привычный порядок и образ жизни? Можно ли утверждать, что гражданам СССР было совсем нечего терять, кроме цепей, и потому они легко их отбросили?

Скажем честно, что убогая позднесоветская стабильность никому не грозила голодной смертью. При этом в ней существовала система каких-никаких социальных гарантий, работали коммунальные службы и т.д. Можно предположить, что «выученно-беспомощный» и политически наивный средний советский человек не отдавал себе отчёта в том, что обнуление государства обнуляет и все его обязательства в отношении граждан. Но важно, что потерять это всё вместе с советским государством средний человек тогда не боялся.

Эти массовые настроения необычны, потому что в норме экономический упадок скорее вынуждает среднее большинство сохранять то, что есть, и крепче держаться за тающие «элементы стабильности». Неизвестность последствий любых перемен среднее большинство пугает: «не стало бы хуже!» Есть, однако, минимум одна причина, благодаря которой эти страхи в позднесоветском обществе не возобладали.

В массовом сознании тогда как раз не было пугающей неизвестности постоветского будущего: образец капиталистического бытия, казалось, стоял во весь рост перед глазами!

Со времён Оттепели взгляд советского человека был обращён на Запад: там не было «госужаса» КГБ, руководящей роли партии и необходимости соответствовать моральному облику строителя коммунизма. Зато были качественные вещи, лучшая музыка, «сто сортов колбасы», жвачка, кока-кола, джинсы, сексуальная революция и ещё много такого, чего в СССР ни за какие деньги не купишь и не достанешь. Отдельно понятия «свободы» в этом желанном перечне могло и не быть - она подразумевалась во всём, чего советский человек был лишён.

Вот это наличие за пределами «железного занавеса» образца для подражания уничтожило в советских массах страх потери стабильности.

Спросил бы кто-нибудь тогда: «Вы, что, хотите как во Франции (Англии, США...)? - десять из десяти закричали бы - «Да, хотим!!!» И тени сомнения не было бы на лицах.

Не стану здесь раскрывать содержание самообмана. Не расскажу, почему, в чём и как «Запад» наивно идеализировался советскими обывателями. Лишь позволю себе намекнуть, что отношение свободы к списку «западных благ» не осмыслено постсоветскими народами до сих пор. При этом добавлю, что осмыслить его сегодня стало ещё труднее. И даже вряд ли возможно на этом этапе всемирного сумасшествия.

Из сказанного главный вывод - что перемены, подобные краху советского проекта с распадом социалистической системы, в ближайшей исторической перспективе невозможны. Поскольку у большинства в любом из государств и сообществ нет ориентира, позволяющего преодолеть страх перемен.

Такого ориентира нет не только в реальности, не только в идеализированном представлении о реальности - его нет даже как фантастики. Нет ничего похожего на образ лучшего будущего. Есть только такой, в котором человек человеку - источник опасной инфекции, а попытка сближения приравнивается к покушению на убийство.

Пока остаётся мечтать лишь о вакцине от ковида, которая позволила бы через год-другой, или хоть через пять лет, выйти из заточения и снять паранджу. Мечтать, не высовываясь и свыкаясь с запретами и ограничениями ради выживания. Сохраняя, насколько возможно, хоть то, что есть.

«Вы, что, хотите как во Франции (Германии, США, Канаде, Италии...)?» - Нет! Мы хотим как год назад!!!...»