Личный опыт: как я пережил обыск, будучи свидетелем по "политическому" делу

Гражданский активист Азат Габдульвалеев из Казани поделился в своем блоге историей о том, как его обыскивали представители так называемых правоохранительных органов:

«Я не был знаком с Ириной Славиной и этот текст написан еще до ее гибели. Я просто не стал его публиковать. Не хотел нагонять лишней жути, не хотел показать своей слабости, да и вообще, в мире происходили и более драматичные события, чем мой собственный обыск. Очередной обыск у очередного гражданского активиста. Рутина, одним словом. Теперь, после случившейся трагедии этот рассказ может быть познавательным в плане того, что это такое, как это бывает и какова сила воздействия подобных акций на жизнь человека. Ирина Славина обвинила в своей смерти Российскую Федерацию. Я свое отношение сформулировал похожим образом - «Ко мне приходила страна».

Утро было пасмурным. За окном шел дождь. Я стоял в одних трусах в своей комнате, а за спиной у меня топтались два дюжих бойца в камуфляжной форме, в бронежилетах, с пистолетами на поясе и в каких-то шлемах. Я почти физически ощущал, как они отслеживают каждое мое движение.

Обыск начался в 6 утра. Так же, как и год назад. Правда меня тогда не застали спящим и не было этих вооруженных гвардейцев. В этот раз мои домашние, услышав негромкий стук, спросонья открыли дверь, не разбудив меня и даже не взглянув в глазок.

Зеленые человечки ворвались с тяжелым топотом и громкими криками. По правде, я не запомнил их команд. Наверное, они кричали что-то вроде «руки за голову» или «лежать - не двигаться». Немного протерев глаза, я первым делом пересчитал визитеров. Всего их было восемь.

У меня такое чувство, что кто-то там наверху слишком увлекся детективами и кинобоевиками. По-видимому, далеко не все начальники расстались со своим детством. Можно было подумать, что в моей квартире окопались какие-то террористы. Впрочем, шумное вторжение могло быть рассчитано на чисто психологический эффект.

Обыском командовала молодая и упитанная следовательша. Ей помогали три сотрудника ЦПЭ. Понятыми были два молодых человека с повадками оперативников. Постановление меня изрядно удивило. Год назад у меня искали улики в отношении одной знаковой организации, теперь речь шла уже о другой, не менее знаковой структуре.

Моя комната уже не одну неделю находилась в состоянии затянувшегося ремонта. Я этим летом своими руками заново штукатурил стены и уже перешел на потолок, но так и не успел закончить. Мебель была сдвинута и укрыта пленкой, которая пачкала непрошенных гостей. Я издевательски извинялся за беспорядок.

Потом начались изъятия. Жертвой стал мой домашний компьютер. Его забрали почему-то вместе с клавиатурой. Я не поверил своим ушам, когда мне показалось, что хотели изъять еще и принтер, но потом передумали.

В самом начале были отобраны все лежавшие на виду телефоны. Один из оперативников принес мне мой смартфон и попросил его перевести в режим полета. Я уже было взялся выполнить просьбу, но тут же подумал, что у меня его могут вырвать из рук в разблокированном состоянии и сказал, что не помню код. Посоветовал вынуть батарею.

Потом они начали рыться в огромном количестве моих бумаг. Судя по тому, что изымалось, логики особенной не было. Прошлогоднее удостоверение члена ЦИК РТ, лежалую копию какого-то судебного решения, карту Македонии, старую переписку с ЦИКом России, избирательный бюллетень пятилетней давности, итоговый протокол 2018 года из участковой комиссии где я работал и еще целую кучу совершенно нелепого и бесполезного для следствия бумажного хлама.

А еще забрали два пестрых гламурных блокнотика одной, некогда маленькой девочки. Я спросил следовательшу, не стыдно ли ей, и она нарочито бодро заявила, что нет.

Я не был так сильно расстроен происходящим. Поначалу меня все это даже немного забавляло. На второй час обыска я надел трико. Еще через какое-то время следовательша попросила меня прикрыться, и я накинул первую попавшуюся рубашку.

Мое настроение стало заметно портиться после того, как обыск переместился в комнату моей жены и сына. У них забрали их ноутбуки, которые уцелели во время прошлого обыска. Сыну не понравилось, что оперативники рыскали по его рисункам, жена тоже стала возмущаться бесцеремонностью гостей.

Это меня задело и, к великому сожалению, мне изменила выдержка. Я обозвал одного из сотрудников и стал откровенно хамить. К счастью, меня быстро успокоили два камуфляжных бойца. Через какое-то время я ощутил линолеум на своем лице и наручники за спиной. Сцена была отвратительная. Я кричал «бейте меня!», но меня почему-то ни разу не ударили.

Мне повезло не только с этим. Пару лет назад у меня была какая-то плечелопатная болезнь, при которой трудно завести руки за спину, но она бесследно прошла. Иначе мне пришлось бы худо.

В прошлом году мне удалось сохранить достоинство, сейчас не получилось. Это было очень тяжело, смотреть как чужие люди глумятся над твоей семьей, роются в их вещах, а ты ничего не можешь сделать, чтобы защитить своих близких от унижения и грабежа. С обычными бандитами еще можно сражаться, с облеченными властью нет.

У каждого человека есть свое слабое место и мое было успешно найдено. Нанесенный удар достиг своей цели. Меня на какое-то время остановили, и я не принял участия в наблюдении 13 сентября. Также не удалось сделать оперативный анализ результатов прошедших выборов.

Интересно, что обыск сам по себе не считается каким-то наказанием. Это всего лишь следственный поиск. Однако я бы с радостью променял одно такое вторжение на несколько административных арестов.

Мой статус в деле не подозреваемый и не обвиняемый. Я всего лишь свидетель. Чего именно, сам не знаю. В прошлом году у меня искали следы денег одной организации, в этот раз – улики против другой. Вообще это было очень удивительно попасть под две разные волны массовых обысков. Вместе со мной в такой же уникальной ситуации оказался координатор Движения «Голос» в Татарстане Михаил Тихонов.

После первого обыска еще было ощущение, что такое раз в жизни случается со многими. Теперь стало ясно, что следователи уже протоптали дорожку в мой дом и придут снова. Только, наверное, по какому-нибудь третьему делу.

Несмотря на то, что все эти уголовные дела федерального масштаба, мы с Михаилом Тихоновым Москве неинтересны, да вероятно и неизвестны. Список репрессируемых лиц формируется здесь, в Татарстане. По всей видимости, кому-то в республике очень не понравилась наша активность в ходе избирательных кампаний.

Мы как представители наблюдательских сообществ не могли закрыть глаза на многочисленные нарушения на выборах и всегда предавали их огласке. Кроме того, мы проводили обучение наблюдателей. По-видимому, наша работа была оценена и в отношении нас поступила соответствующая команда. Впрочем, нельзя исключать и самодеятельность местного отдела ЦПЭ.

Есть и другое, более зловещее предположение о запущенном в стране процессе целенаправленного вытаптывания гражданских активистов.

Обыск занял где-то около 3 часов. Потом меня увезли на допрос. Там я охотно пользовался 51 статьей Конституции, но на некоторые вопросы отвечал. О том, что я не знаком с определенными людьми и не связан с соответствующими организациями. Это была правда.

Вернувшись домой, я никого не застал. Сын ушел в школу, жена на работу. Я почему-то вспомнил чувство линолеума на своем лице и первым делом вымыл все полы в квартире. Говорят, что делать так после живых людей не очень хорошо, но я надеюсь, что непрошенным гостям это не повредит. Работа у них такая.

Вечером меня спросили, что это было? Я ответил, что ко мне приходила страна, очень недовольная собственным гражданином. Но этот дурацкий пафос не нашел отклика у моих близких.

Я помню из далекого детства какие-то рассказы про революционеров. Про дедушку Ленина, который сидя в тюрьме писал секретные записки молоком и делал чернильницу из хлеба. Чтобы прочесть такое послание нужно было подержать бумагу над свечей. Еще помню про девочку, которая, спасая своих родителей во время обыска, спрятала в кувшине с молоком типографский шрифт, а избыток продукта выпила.

Теперь я с немалым удивлением наблюдаю, как все эти полузабытые сказания о временах царизма пришли в нашу жизнь. Но я вовсе не подпольщик и не герой. Я не могу, как радистка Кэт прятать свою технику после каждого сеанса связи. Так можно жить в тылу врага, но не у себя дома.

Я примерно понимаю, почему сейчас преследуют одних и других. Я прекрасно осознаю, что и нас, наблюдателей, ждет та же участь. Но меня успокаивало ощущение, что наш черед как будто еще не настал, и вот это чувство преждевременности репрессий вызывает у меня откровенную досаду.

Из-за обыска я был вынужден на время прервать одну свою значимую работу. Как будто вырвали из рук все инструменты. Обидно, что не хватило времени. Его, наверное, никогда не будет хватать.

Следственный грабеж вынудил меня приостановить свою деятельность. Но возможно ли, чтобы я отказался от своих идей и убеждений? Думаю, что для этого нужны более сильные средства...»