Сергей Алиханов
Андрей Коровин родился в 1971 году в поселке Первомайский города Щёкино Тульской области. Окончил Тульский факультет Юридического института МВД РФ и Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького — семинар Юрия Кузнецова.
Публиковался в журналах: «Новый мир», «Дружба народов», «Октябрь», «Звезда», «Арион», «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Новый берег», «Дети Ра», «Сибирские огни», «Волга», «Крещатик», «День и ночь», в «Литературной газете», в антологиях — «Ока», «Прикосновение», «Алтай», «Антологии современной русской прозы и поэзии», «Русская поэзия. XXI век», «Лёд и пламень» и других, на порталах «Мегалит», «45 параллель» - и на многих ресурсах Сети.
Автор поэтических сборников: «Белая книга», «Антология женщины», «Поющее дерево», «Пролитое солнце», «Растение-женщина», «Любить дракона», «Снебапад», «Жизнь с разрешением ru» (билингва, Польша), «Кымбер Бымбер», «Голодное ухо. Дневник рисовальщика».
Творчество отмечено премиями журналов: «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Литературная учёба».
Награждён Золотой медалью «За преданность Дому Максимилиана Волошина».
Организатор и координатор Международного литературного Волошинского конкурса - фестиваля и премии. Организатор Международного Гумилёвского фестиваля, соучредитель Гумилёвского Общества. Руководитель поэтической программы Цветаевского фестиваля в Александрове (Владимирская область). Организатор турнира «Красная площадь. Время поэтов». Руководитель литературного салона «Булгаковский Дом» (Москва).
Заместитель главного редактора журнала «Дети Ра». Ответственный секретарь журнала «Современная поэзия». Заместитель председателя комиссии по работе с молодыми писателями Союза российских писателей.
Член Союза российских писателей, Союза писателей XXI века.
Живет в городе Подольске Московской области.
Любитель поэзии зачастую начинает считать поэта «своим» после прочтения одного-единственного стихотворения, сокровенно вошедшего ему в душу. Подобное случилось и со мной, когда в конце 2015 года я прочел стихи Андрея Коровина на трагическую смерть моего близкого друга Виктора Гофмана - с которым мы дружили 40 лет:
Витю Гофмана убили
Витю Гофмана нашли
с пулей в собственной квартире
выше неба и земли...
он птенец гнезда Бориса
он из Слуцкого гнезда
он лежал под кипарисом
провожая поезда
что ему бы в Коктебеле
не остаться до зимы
где лишь волны да метели
шепчут древние псалмы...
Гиперпоэзия Андрея Коровина насыщенна смыслами, и предполагает ассоциативные отзвуки читательского сердца. Текстам присуще изобилие ритмико-синтаксических ходов, постоянная их модификация, и даже определенный поиск внутренних жанров. Однако, первозадачей поэта всегда является эстетика. Даже нарочито бытовые, речевые обороты имеют глубокий психологический подтекст.
Просодии Андрея Коровина характерна и временная, и эмоционально-звуковая последовательность событий. В общую оркестровку входят локальные синтаксические конструкции — инверсия, антитеза, даже бессоюзие. Кажется - поэтический замысел и его вдохновенное воплощение в слове, преобразуют, а порой — прямо на глазах читателя! - изменяют и действительность, и само бытие:
питомцы воздуха мы помним эту речь
галдёж пчелиный и осиную картечь
и шум пропеллерный стрекозьих лопастей
ломает строфику термитных крепостей
привычку царствовать в передвижном раю
я сам по абрису движенья узнаю
а та что воздух прорезает между глаз
жива движением. всегда. везде. сейчас.
Евгения Джен Баранова, наш автор, предваряет выступление поэта — видео:
Творчество Андрея Коровина породило множество откликов и статей.
Поэт, наш автор Юрий Кублановский отметил: «Поэзия Андрея Коровина совмещает в себе новейшую технику и мышление поэтической речи с традиционной для отечественной поэзии сердечностью и высоким человеческим смыслом».
Светлана Киршбаум – доктор философии Рурского университета, написала: «…объемный калейдоскоп, отражающий страстную натуру автора. Как искуснейший иллюзионист, поэт завлекает куртуазной сюрреалистической игрой, вводит в состояние карнавала, балансируя иногда на грани сентиментальной игривости. А когда читатель уже попал в сладкие сети, оказывается, что перед ним – иллюзия иллюзии... Чувствуется страх и восхищение автора перед Вселенной и временем, враждебными и притягательными. Но, к радости читателя, он довольно часто забывает о вечности и начинает рассказывать истории, забавные, грустные, иногда серьезные, полные милых сердцу мелочей, порой выдуманные, а порой явно взятые из жизни...
Все меняется, и все остается прежним. Как передать этот парадокс словами? Видимо, отсюда резкие смены настроения, лада, стилистики. Автор как бы спешит попробовать себя в разных амплуа и жанрах, задействовать все известные инструменты, ничто не должно ускользнуть от его внимания. Мир полон красок, звуков, юмора, серьезности, красоты, уродства, ума, глупости, совершенства, неказистости, любви, прекраснодушия, сарказма.
Почему бы не взять и не смешать все это? Можно!..».
Наш автор поэт Евгений Харитонов анализирует: «Андрей Коровин – поэт традиционной, «рифмованной», школы, однако стихи последних двух-трех лет убеждают: стихотворцу уже тесно в жестких пределах регулярного стиха, все чаще в творчестве Андрея случаются «попытки к бегству» - тут и обращение к поставангардной традиции, экспериментам со звуком и графикой стиха, наконец, к верлибру. Ни авангардный опыт, ни верлибр не отменяют и не разрушают классической традиции. В случае Коровина – новый поэтический опыт Традицию дополняет и освежает...».
Андрей Рослый, критик, кандидат филологических наук, заключает: «...избранное, которое предоставляет прекрасную возможность панорамного взгляда на всё творчество поэта... многие строчки Коровина воспринимаются как жест, им нужна публика, живая реакция.
Герой Коровина констатирует солнце, травы, ветер, весну, снег, Васильевский остров, пьёт вино, влюбляется, просыпается в чужой постели, зовёт в гости – и каждый раз подмечает движение меняющейся вокруг него реальности. Можно сказать, что в жизни он видит знаки, поскольку, помимо безусловного эстетического чутья, обладает тайным поэтическим знанием...».
Которое и воплощено в стихи, предлагаемые нашим читателям:
Жизнь после детства
у Тарусы река в рукаве
обмелевшего детства
и кричит кукушонок в траве
вот всё наше наследство
что нам делать со смертью земной
или с жизнью небесной
не туда нас привёз этот Ной
мы зависли над бездной
может там в облетевших садах
опустевшего рая
мы очнёмся в преклонных летах
жизнь свою собирая
в провинции страна
в провинции живут лишь пьяницы да кошки
да дети и птенцы что скачут по дорожке
да ангелов лихих резвится в небе стая
да Бог глядит в глаза с любовью но устало
в провинции покос и козни водяного
и на любой вопрос ответят полвторого
и сколько не мели муку домашней муки
родятся то стихи то бабушкины внуки
в провинции грибы уходят от погони
и суп из требухи и рыбаки в погонах
и если по ночам тут бродит домовой
то он уже давно не дружит с головой
не проверяй строку на веру и на зуб
навстречу всем ветрам открыт осенний сруб
в провинции страна уснула на печи
в провинции темно
потише
не кричи
липовые ночи
а липы всё тягучие цветут
и их запас любви неиссякаем
как будто бы за нас они живут
той жизнью о которой мы не знаем
в их голосах невыразима грусть
но стоит тронуть ветку – чирк по коже
они тебя ударят ну и пусть
и жизнь ведь бьёт вот так порою тоже
в них всё и мёд надежд и немота
и зуд зелёной комариной сечи
а после подступает темнота
и ветви опускаются на плечи
они тебя закрУжат как луну
они кружАт на блюдце Патриарших
и ты шагнёшь вперёд туда ко дну
где никогда не стать мудрей и старше
привет тебе зелёная луна
привет щурёнок помню тебя младше
цветут в воде слепые письмена
булгаковских ночей на Патриарших
осенняя светомузыка
как сходит свет на землю осени
предметы трогая слегка
так пробегает ветра косинус
покачивая облака
зелено-жёлтый луч проблесковый
переходящий в золотой
бродил по лесу и потрескивал
осенней музыкой простой
лежали листья словно голые
любовники в руках земли
и плавилось под ними олово
и оторваться не могли
пружиня паутиной времени
бежал забытый паучок
и сквозь космические темени
сам Бог глядел в его зрачок
судьба водомерки
водомерка бродит на болоте
водомерке в море не тонуть
водомерка всюду на работе
совершает свой гражданский путь
мерить воду та ещё работа
ни рабочих дней ни выходных
водомерке на Оку охота
повидать знакомых и родных
а её забросила судьбина
в дальние гнилые рукава
под ногами путается тина
как судьба бывает не права
но бывает у реки гулянка
лихо полноводное весной
пусть вода затопит все делянки
и она получит выходной
только вот хватило бы дыхалки
добежать разливом до Оки
пусть хохочут глупые русалки
водомерка сможет
вопреки
ПАМЯТИ Виктора Гофмана
Витю Гофмана убили
Витю Гофмана нашли
с пулей в собственной квартире
выше неба и земли
великан поэтский Гофман
в Дом Волошина ходил
так велик был Виктор Гофман
даже в дверь не проходил
был улыбчив и беспечен
коктебельский исполин
он любил стихи и женщин
как порядочный мужчин
он птенец гнезда Бориса
он из Слуцкого гнезда
он лежал под кипарисом
провожая поезда
что ему бы в Коктебеле
не остаться до зимы
где лишь волны да метели
шепчут древние псалмы
Витю Гофмана убили
за старинный медный грош
Витю Гофмана убили
где его теперь найдёшь
Портрет незнакомки
она уже и ей не надо
что было замуж то прошло
жизнь продолженье снегопада
где всё уже произошло
сидит усталая пустая
в огнях вечернего метро
жизнь лишь изгнание из рая
в интерпретации кокто
она могла бы быть любима
блистать прощальной красотой
но жизнь увы непоправима
неповторимой правотой
снебапад
Ольге Подъёмщиковой
кто был из нас кто не был виноват
теперь не важно небо стало выше
и яблоневый нынче снебапад
чердак скрипит и дождь стучит по крыше
вся жизнь твоя артхаусный обман
богема революция и ссылка
как я мальчишкой был тобою пьян
стучат иди тебе с небес посылка
спасибо за свободу через край
за неуют семейного уюта
за обитаемый а не лубочный рай
за жизнь и за любовь без парашюта
все спорили с тобой о небесах
в статьях стихах и музыке неспетой
речь облетает как листва в лесах
мороз уже не стой в дверях раздетой
из кинохроники жизни
закадровый голос не ярок
но ты пропускающий свет
сентябрьский сквозной полустанок
что шепчешь ты поезду вслед
в котором окне прогоревшем
секунду другую назад
ты пил с удивительным лешим
кричал ему свидимся брат
в какой просыпался постели
с обоями на потолке
кто жил за тебя в твоём теле
кто плыл за тебя по реке
твоя чешуя золотая
не помню которого дня
сквозняк электричек листая
уже не припомнит меня
очнёшься
ты жил или не жил
не вспомнишь ни лиц ни имён
лишь свет удивительный брезжил
лишь снился разгаданный сон
Стрекоза
Константину Кедрову
живи животное по кличке стрекоза
офсетной памятью не замутняй глаза
пусть все что движется в сферических мирах
тебе привидится в оптических пирах
питомцы воздуха мы помним эту речь
галдёж пчелиный и осиную картечь
и шум пропеллерный стрекозьих лопастей
ломает строфику термитных крепостей
привычку царствовать в передвижном раю
я сам по абрису движенья узнаю
а та что воздух прорезает между глаз
жива движением. всегда. везде. сейчас.
типология бессмертия
вот идёт женщина похожая на овёс
у неё выступают вперёд подбородок и нос
она археологическое ископаемое колышущееся на ветру
она уходит в незнаемое
говорит
я никогда не умру
вот пролетает женщина похожая на дикое облако похожее на кота
она вроде бы белая и пушистая но царапается у неё идёт дым изо рта
она может мурчать и тереться а может плакать как дождь
чтобы втереться в доверие
говорит
ты никогда не умрёшь
вот возникает женщина похожая на огненного дракона
у неё вроде бы одна голова но внутри неё голов как поп-корна
она прожигает взглядом всё что горит огнём
говорит
милый будь со мной рядом
говорит
мы никогда не умрём
Прощание с Петербургом 2
я сырь твою туманную люблю
мой Петербург простуженный и пьяный
не зли меня не шарь в моих карманах
во все каналы брошу по рублю
о эта невзаимная любовь! –
горька как поутру бутылка виски
шумит себе коварный Понт Балтийский
мешая слезы кровь любовь морковь
как дальше жить?!
без набережных львов
без сундуков на дне Невы забытых
я ухожу как беглый Гумилёв
туда где пыль летит из-под копыт
ты будешь жить мой бедный Петербург
в своих снегах морозах и туманах
глотая граппу путаясь в романах
а я ушел и нет меня мой друг
собака на «Площади Революции»
всякая девушка на «Площади Революции»
норовит погладить собаку бронзовую
говорят это помогает
при сдаче экзаменов
некоторым видимо уже так помогло
что они готовы
гладить собаку по всякому поводу
на удачное свидание
на счастливое замужество
на благополучное разрешение от беременности
нос собаки светится ярче солнца
собака улыбается зубы скалит
всякая девушка погладит ее
да и парень через одного
если плохо тебе в этом мире
сходи к собаке на «Площади Революции»
и будет тебе помощь и соучастие
собака ко всем милосердна
все она понимает
собачьим своим умом
и каждому найдет она доброе слово
только ему и слышимое
сердцем разговаривает она
и сердцем же ей отвечают
вся Москва молодая
ходит на поклон к собаке
на «Площади Революции»
может и сама революция
сделалась лишь для того
чтобы пришла к нам
бронзовая собака
друг рода человеческого
а еще
надо меньше смотреть телевизор
и повтор программы
«Городские легенды»
про бронзовую собаку
на «Площади Революции»
памяти Вознесенского
«Тебя Пастернак к телефону!»
Оцепеневшие родители уставились на меня. Шестиклассником, никому
не сказавшись, я послал ему стихи и письмо. Это был первый
решительный поступок, определивший мою жизнь…
Андрей Вознесенский
«Мне четырнадцать лет»
мне было шестнадцать
когда я нашел в Переделкино его дачу
дверь открыла жена поэта
сказала: Андрей
посмотри какой милый мальчик
а он сказал: извините мы сейчас уезжаем
позвоните мне завтра
я задохнулся
это был он
тот самый
я: не стал говорить
что приехать к нему снова
для меня будет непросто
и все же в следующий раз
мы договорились встретиться в ЦДЛ
куда в те годы можно было попасть
только по писательскому билету
и я нашел этот писательский билет
я уговорил какого-то писателя
провести меня
на большой сцене
был вечер полярников
Шпаро рассказывал об Арктике
а он вел вечер
рассказывал как ЦК не пустило его
на Северный полюс
я понимаю в Париж
но на Северный полюс
я нашел его за кулисами
он кажется узнал и повел в буфет
где в нише рюмочка для Светлова
накрытая куском хлеба
автографы на стенах
у меня вновь перехватило дыхание
я понял что попал туда
куда простым смертным вход закрыт
а раз я здесь
значит
почти уже один из них
он рассказывал мне о Ходасевиче
что наконец-то. здесь. выходит.
а я его что-то о Бродском
я всех тогда спрашивал о Бродском
и он отвечал уклончиво
что меня удивило
он прочитал мои стихи
их было немного
и даже похвалил парочку
он — похвалил!!!
сказал: привозите бомбу
сейчас нужна бомба
я не понял
какая бомба нужна
я ничегошеньки тогда не понял
и больше никогда не ездил
к Вознесенскому
и я знаю что напрасно
не ездил
ПРОГУЛКИ С АНГЕЛОМ
Я странствую с пернатым ангелом
По бездорожью Киммерии.
Я угощаю его «Данхеллом»,
А он читает мне Вергилия.
И так мы странствуем без времени
Через эпохи и пространства.
И только полное безвременье
Имеет признак постоянства.
Он то возносит меня к эллинам,
То опускает в Атлантиду.
То сам гомеровской Еленой
Щекочет спящую Изиду.
Он то плывет по небу облаком,
То прорастает кипарисом.
То вдруг в его античном облике
Я вижу гордого Улисса.
Мы жарим с ним морские мидии
И пьем в подвалах чьи-то вина.
А он то притворится Лидией,
То мучает меня - Мариной.
Мой ангел - буйный и красивенький,
Всегда острит и пьян немножко.
И только ночью он, как миленький,
Свернувшись, спит в моей ладошке.
Памяти Валерия Прокошина
засыпали в кузнечиках
руки искали в осоке
камышовою флейтой
сзывали друзей и подруг
в опрокинутой полночи
птицы слились в караоке
и в запруде мерцал нам
луны потерявшийся круг
не о Лете письмо
у реки постороннее имя
не о городе павшем
четыре столетья назад
мы очнулись в случайное время
мы стали родными
и увидели свет
словно небо очистило взгляд
золотая плотва моя
и краснопёрая стая
вы-то помните эхо
уснувшее в дальнем бору
то ли время течёт по губам
ослепительно тая
то ли это кончается жизнь
с расширением ru
Дочери
дочь моя
засыпай у меня на груди
заходи в мои карие ночи
свет проходит сквозь стены как будто Гудини
одиночество ночи непрочно
в темноте ничего невозможного нет
скрипнет дверца и Моцарт контужен
к нам волхвы заходили вчера на обед
пастухи подоспели на ужин
а в зелёную рощу упала звезда
небо светится розовым светом
и взлетая над Крымом кричат поезда
мы поедем туда этим летом
* * *
самолёты летают у самой Москвы
бесконвойные птахи
свищут ножницы крыльев поверх головы
словно дрыхнешь на плахе
замирает в ушах самолётовый гул
в небе рваная стрелка
самолёты ведь тоже уходят в загул
с бодуна с опохмелки
самолёт пролетит или вспыхнет звезда
мир почти обитаем
это ночь выбирает свои невода
в подмосковном китае
* * *
в августе Москва живёт
от народа отдыхает
в августе Москва жуёт
запоздавшие трамваи
сыплет звёздами в ночи
самолётами взлетает
новой плиткою стучит
от жары случайной тает
что осталось от Москвы
лишь трамваи да поэты
липы выше головы
беззаконные кометы
* * *
Царицына глаза зелёные
как дирижабли надо мной
глядят печальные влюблённые
я взгляд их чувствую спиной
в них день и ночь переливаются
как марсианские пруды
дворцы картонные качаются
как две упавшие звезды
глаза зелёные коварные
Баженовские небеса
а мимо поезда товарные
былых любимых голоса
* * *
на зонтиках свет клином не сошёлся
моцарствуй дождь бетховенствуй вивальдь
ты как чайковский по воде прошёлся
и пахнет прелым нотная тетрадь
шум тишины басит на обе уши
скрипичный знак мерещится в окне
немотствуй брат шопенствуй брамствуй слушай
рахманинова в солнечном огне
по мокрым склонам царственного Баха
на клавесинах клёнов и берёз
на крик и гнев срывается от страха
осенний музыкальный токсикоз
* * *
в лесах живущих золотом сирен
пришито небо струнами антенн
и эхо окликает пустоту
– идешь?
– иду!
– куда?
– туду! туду!
в осиннике где скатерть расцвела
рябина льётся с красного стола
и капли ягод падают в траву
их нотами зимою назовут
в распоротых кленовых животах
где пауки шагают на понтах
там паутины солнечная сеть
поймать её обнять её согреть
* * *
сентябрь из последних жил
плеснул в окно куинджи света
и солнечные миражи
плывут лучами через лето
морской проходится волной
июнь по Щербинке щербатой
а в Бутово июль шальной
малинники гребёт лопатой
румяный август из оград
у Битцы разжигает пламя
и дождь слепой как виноград
шаманствует: Москва за нами
Поющее Дерево
дерево растёт вверх корнями
глупо полагать что рост дерева
зависит от земли и воды
дерево питается небом
ангелы сидят на корнях деревьев
питая их силой и словом Божьим
дерево – самое совершенное Его творение
в нём есть жизнь и смерть
смысл и бессмертие
в нём написана история Творения
вселенной и человечества
муравей проползший по стволу дерева
становится ангелом
рыбы проплывающие внутри дерева
становятся херувимами
ибо им открываются тайны
доступные только Богу и Его ангелам
каждая тварь причастная
тайнам Божиим
исполняется смыслом Его
вселенная – то же дерево
в стволе которого
крутятся все созвездия
орбиты планет – его годовые кольца
люди – его клетчатка
клетчатка размножается и уничтожает себя
клетчатка мечтает стать муравьём или рыбой
причастными к таинствам Божьим
некоторым даже кажется что им это удаётся
и тогда они начинают петь
в разных концах дерева
каждая сбившаяся с общего ритма деления клетка
вытягивает свою ноту
и тогда кажется что дерево поёт
обращённую к Богу песню
кто-то называет её молитвой
кто-то поэзией
кто-то музыкой
а Бог смотрит на своё творение – дерево
и улыбается
ибо ничто не противоречит воле Его
и даже Поющее Дерево
* * *
ну вот никто и не купается
хотя оттаяла Ока
и новый мост куда-то тянется
но не дотянется пока
набухли почки стали розовы
как стайка бойкая девиц
отхлынули ветра морозовы
к желтушной радости синиц
и снег на ветках комковатовый
как вата снежная в ушах
и все холмы лежат горбатовы
лыжнёю отмеряя шаг
* * *
луна упала в облако ночное
расплёскивая звёзды свысока
ночное небо мягкое мучное
оно – река
над головой деревьев и народов
течёт в недостижимой глубине
и древний ящер из-под тёмных сводов
одним белком подмигивает мне
курчавых туч небесные светила
как стаи рыб несутся надо мной
и если б им терпения хватило
они бы раскрутили шар земной
Уроки мира
бабушки тогда вязали шапочки
жарили лепёшки и блины
внуки были олухи и лапочки
пусть их
лишь бы не было войны
бабушки носки вязали спицами
свитера неправильной длины
а война она всё так же снится им
пусть их
лишь бы не было войны
бабушки солили помидорчики
для детей для всей большой страны
и сушили банки на заборчике
пусть их
лишь бы не было войны
* * *
как мало людям нужно после смерти
всего лишь деревянная кровать
и мечешься в нелепой круговерти
и всё же не желаешь умирать
когда весною зацветают вишни
каштанов свечи в воздухе парят
то каждый муравей земле – не лишний
мне соловьи по-русски говорят
тюльпаны пробивают твердь земную
выбрасывая красные огни
я – луковица – чувствую иную
живую жизнь теперешней сродни
* * *
ты – муравей у вечного огня
у вечного огня земной разлуки
уж сколько их покинуло меня
друзей моих уже не помнят руки
их нежность твёрдость линии плеча
и гребень носа и волос кипенье
любовь всегда горька и горяча
а в вечности уже одно лишь пенье
ты музыкой запомнишься огню
а не стихами взглядами словами
и сколько б ни шептал ты не виню
огонь вины с тобою с нею с вами
***
ты говоришь утоляя печаль
небо течёт по усам и плечам
лужи вздыхают устало
чьи это белые руки ко мне
что за певунья живёт на луне
что за эпоха настала
радостно жили любови плели
в царство харона ушли корабли
нашего взрослого детства
не умирай только не умирай
пусть этот маленький кухонный рай
теплится в сердце
пусть мы покинуты пусть мы одни
светят нам ангелы в чёрные дни
видишь летающий остров
это туда мы уходим потом
с волчьим билетом и чёрным котом
чтобы жить мудро и просто
***
то век закончится то птица пролетит
обходчик крякает и паровоз пыхтит
узкоколейная тропинка в облака
где истребители валяют дурака
на ковролистьях разлетаются гонцы
и в небо тычутся кленовые сосцы
на всё что падает ньютонов не набрать
сливовых сумерек накатывает гать
мы были голые а стали две звезды
в горящем небе на исходе высоты
и мы сближаемся сливаемся лежим
обнявшись намертво на кончиках пружин
***
кириллица беглого взгляда
штормящий слегка алфавит
покрашенный под авокадо
осенний подлесок стоит
поймаешь малого опёнка –
шукай по округе с ведром
у бабьего лета – продлёнка
осина играет бедром
уходим уходим уходим
в трясины словесных болот
зато всё что будет в природе
с тобою не произойдёт
***
Европа в музыке Россия в языке
слова на выгуле стихи на молоке
страстная рукопись неглинная печать
а ты сестерция иди себе молчать
терпи терпиция таков уж твой кармен
когда всё кончено - лишь музыка взамен
венозна времени верлибровая тьма
Европа па-де-де Россия от ума
русская зима
заливистая русская зима
на жирном сале Мценского уезда
когда любое горе от ума
тогда любая вечность бесполезна
российский бунт похожий на пургу
в округе бродит с огурцом и водкой
но волки нынче в церкви ни гу-гу
и поводок у пастыря короткий
ну разве что ворона лишний раз
от перепуга выговорит слово
и то её голубушку тотчас
отпишут от общественной столовой
***
записано что ты сказала да
а время – лишь фальшивая вода
в степи между Сивашем и Джанкоем
джинн выбил пробочку да тронулся умом
жизнь стоит вымысла да замысел не в том
и тень Вертинского витает над прибоем
скажи шампанского откликнется шолом
и то забудется что ты считала сном
и то забудется что буква прописная
а вот поди ж ты – моря чайкоряд
и корабли под парусом чудят
и море спит
да разве против сна я
***
не больше осени пескарики в реке
не больше матрицы Господь в моей руке
и время тянется как дождь как листопад
к зимовью рыбины небесные летят
и мысли коротки и ночи горячи
от царства Божьего потеряны ключи
мы здесь останемся навеки на земле
смотреть Тарковского в классической золе
* * *
я видел кладбище забытое в лесу
как будто Богом забинтованная память
и эту память я с тех пор в себе несу
ведь только в прошлое всегда так сладко падать
я плыл по воздуху пока хватало сил
и я летал в воде пока воды хватало
я знаю ангела и он девятикрыл
но для земли и этих крыльев слишком мало
мы лишь апострофы на этом островке
мы лишь апостолы распятого вангога
но птичка песенку поёт в моей руке
и слава Богу