О счастье и несчастье: вышел в свет новый роман Марии Метлицкой

Анна Берсенева, писатель

Почему книги Марии Метлицкой относят к сентиментальной литературе - загадка. И ее новый роман «Почти счастливые женщины» (М.: Эксмо. 2020) никоим образом разгадке не способствует. Конечно, в нем присутствует полный набор сюжетных обстоятельств, присущих сентиментальному жанру: начинается он с конфликта матери и дочери (замужняя дочь завела любовника, мать возмущена), продолжается воспоминаниями матери о собственной жизни, начавшейся с нищего сиротства... Собственно, из истории жизни девочки-девушки-женщины Али Добрыниной от застойных лет до современности роман и состоит, так что его причисление к сентиментальному жанру может вызвать понимание... У тех, кто его не читал. У тех же, кто дал себе труд прочесть, и повнимательнее, вывод напрашивается другой. Никакой сентиментальности, равно как и романтичности или патетики, в авторском отношении к жизни нет и помину.

Думаю, Мария Метлицкая - жертва того стереотипа, который с необъяснимой уверенностью позволяет разделять написанные женщинами тексты на «серьезную» и «жанровую» литературу. В ее книгах «жанровости» не больше и не меньше, чем в книгах любого - без исключения - современного автора-женщины, по какой бы категории та ни числилась. А уж взгляд на действительность у этого автора не только не сентиментальный, но такой здравый, логичный и даже жесткий, какой не многим мужчинам присущ. Именно здравость взгляда лежит в основе ее наблюдательности и позволяет с редкостной скрупулезностью воспроизводить запутанное сплетение мотивов, которое определяет собою жизнь героев.

В новом романе мотивы эти настолько противоречивы, часто парадоксальны, что читатель наверняка не раз воскликнет: «Да что ж она творит-то, эта Аля Добрынина!». Однако потом оглядится вокруг, присмотрится повнимательнее к окружающим людям, к женщинам в особенности, и поймет, что Метлицкая воспроизвела картину действительности с какой-то прямо пугающей точностью. Ее умение задействовать мириады житейских подробностей - к примеру, торт, который Аля покупает, когда идет знакомиться к своему неизвестному деду, это не просто торт, а «Вацлавский», и магазин, в котором он куплен, тоже назван, как и станция метро, возле которой магазин находится, - это умение не праздное, а выполняющее все ту же задачу: через детали быта сделать все происходящее как можно более достоверным.

В достоверности этой Аля Добрынина с детства до весьма зрелых лет умна, наивна, много читает, лишь вскользь воспринимает важнейшие общественные события, которые вообще-то должны всерьез потрясать начитанного и тонко чувствующего человека, романтична, эгоистична, жертвенна, не способна прощать, готова прощать любые подлости, безответно влюбляется в мужчину, которого выдумала для себя, ничего от этого мужчины не требует, недовольна тем, что он ничего в жизни не добился, непритязательно счастлива с ним, после многих лет счастья отказывается простить ему случайную измену и не особенно винит себя в его гибели... Голова кругом от такого диапазона мотиваций и поступков! Достоевский обзавидуется. Все это прописано в романе с абсолютной достоверностью, однако Достоевский ни при чем: автор не выходит за границы житейского - никаких душевных бездн у Али не просматривается. Просто женщина, каких миллионы. Каждый поступок объясним и понятен. Но всех вместе и поступков, и мотивов в ее жизни так много, что и картину они создают многокрасочную и неоднозначную. Она выполнена с помощью множества мельчайших штрихов, эта картина, с изображением множества фигур второго и третьего плана. Это «фирменный» повествовательный приём Метлицкой. Он обманывает своей мнимой незамысловатостью, на самом же деле трудноисполним.

Можно предположить, что именно невоспроизводимость приема, кажущегося нехитрым, вызывает раздражение у тех литературных оценщиков, которые любят поискать художественные тонкости у авторов, на самом деле способных лишь на их имитацию. Мир же книг Марии Метлицкой вообще и романа «Почти счастливые женщины» в частности не фальшив и не обманывает деланной сложностью. Читателю, не умеющему и не желающему разбираться в повествовательных приемах, ее книги просто дают возможность разобраться в себе, приобрести жизненный опыт, по разным причинам не приобретенный самостоятельно. И важно не забывать: многие книги, претендующие на эстетическую изощренность, на самом деле не обладают ни ею, ни способностью воспитывать простой здравый смысл.

В том, что книги Марии Метлицкой обладают этой способностью в высшей степени, я однажды убедилась на трогательном примере. Семнадцатилетний сын моей подруги, не слишком искушенный чтением и интересовавшийся исключительно компьютером, случайно взял в руки самую, пожалуй, известную, переведенную во многих странах и экранизированную книгу Метлицкой «Дневник свекрови», лежавшую на столе у его мамы. И был потрясен прочитанным настолько, что воскликнул: «Мама, я тебе никогда в жизни не устрою того, что книжный этот парень своей матери устроил!». Не обманул, кстати.