Сергей Алиханов
Арсений Гончуков родился в 1979 году в Нижнем Новгороде. Окончил Нижегородский государственный университет имени Николая Лобачевского (филологический факультет) и Школу кино Высшей школы экономики.
Стихи печатались в журналах: «Дружба народов», «Воздух», «Новый Берег», «Нижний Новгород», «Самиздат», «Точка зрения», «Картон», «Литперрон», в «Литературной газете», на многочисленных ресурсах интернета.
Автор сборника: «Отчаянное Рождество», бестселлера «Как снять кино без денег».
Автор сценариев, режиссер-постановщик и продюсер четырех полнометражных игровых фильмов, а также первого в России веб-сериала.
Участник десятков кинофестивалей, среди которых Каннский, Монреальский, киносмотров в Германии, Чехии, Польше, США и других странах.
Творчество отмечено 20-тью наградами международных кинофестивалей, в том числе: Гран-при фестиваля «Окно в Европу», Гран-при национальной кинопремии «Страна», Гран-при кинопремии «Кинопризыв» и другими.
Лауреат Первого международного фестиваля веб-сериалов.
Живет в Москве.
Мы полностью согласны с самооценкой вошедших в подборку стихов: «самое дорогое, ценное, вот прямо из самого сердца, души, живая жизнь, и кусок существования». Эта подборка - прекрасный повод рассказать о поэтическом творчестве мастера, с пожеланием — «не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте морщины со лба».
Звукопись визуальной поэтики Арсения Гончукова основана на разговорной речи. Просодия полна обыденных звучаний, но почему-то кажется — из-за самобытности творческого видения — ранее еще не произнесенных. Стихи рождены вовсе не ради эпатажа и прямого воздействия на психику, а ради введения читателя в курс того — что на самом деле происходит и в текущей действительности, и даже в его собственной жизни. Кажется, что читателю предоставлен еще один шанс — может быть последний — осознать, как на самом деле «выглядит изнутри, то, на что ты так долго смотрел снаружи» (Бродский):
Я просто уста, разбитые о темноту,
О гвозди сырых сигарет и куска край,
Разорванные тобой в соединеньи ног,
Куда поскользнулся я как в священный рай...
Меня всегда поражает, как кинорежиссерам, чьи фильмы посмотрели миллионы людей, остается еще что-то сказать своим же зрителям, но уже поэтическим языком. Видимо, и кинорежиссура, и поэзия очень близки по духу.
Великий кинорежиссер Эльдар Рязанов был прекрасным поэтом, и его сборник «Внутренний монолог» я постоянно перечитываю. Кроме того, Эльдар Александрович был очень тонко чувствующем стихотворным редактором, и все его правки были всегда безукоризненны — мне посчастливилось с ним работать —
Евгений Евтушенко снял два полнометражных художественных фильма. Евгений Александрович рассказывал мне, как он общался Пьером Пазолини — великим кинорежиссером и выдающимся поэтом. Довелось мне пообщаться и с Тонино Гуэрро в его последний приезд в Москву — величайшим киношником и прекрасным поэтом —
Текстуальные видеоряды в стихах Арсения Гончукова настолько самобытны, и так неожиданны, что порой кажутся видео — монтажом:
Конечно, все нарочно-нарочито,
Конечно, не без боли и банальных
Душедвижений, как любовь и смерть и сроки
Необратимо
И неотвратимо
Они горят.
И немо ждут сороки.
И верно, что беспамятство вокруг.
И верно, что безвыходные дали
Чего-то недодали по судам...
Невосполнима
И невероятна
Жестокость к богу и его трудам...
Замечательна реплика поэта о собственном творчестве на одной из страниц его многочисленных сетевых ресурсов: «Так принято среди поэтов поэзию считать своим призванием, мне же кажется, что поэзия это как органически врожденный голос, которым ты просто не можешь не говорить, однако поэзия это и тяжелое производство, которым надо заниматься очень много и долго, чтобы выгранить строчки. Впрочем, как и строчки, выгранивается характер – поэта и человека, и эти две ипостаси должны быть слиты. В итоге для меня поэзия это не цель и не средство и даже не смысл существования, это необходимый орган, без которого как без души невозможно жить…».
Поэт и живет, и творит по завету Осипа Мандельштама — «на разрыв аорты» видео-поэзия:
Поэтическое творчество Арсения Гончукова порождает множество откликов.
Редактор и критик Лиене Ласма подчеркивает: «Его стихи сразу же, с первого же взгляда поражают обилием эмоций. Его поэзия – стихия, обрушивающаяся на голову. Ошеломляющая… Пожалуй, она сравнима с вихрем. Для многих стихов Арсения Гончукова характерна довольно-таки вольная форма. Рифмованный стих легко перетекает в нерифмованный, как нельзя лучше подчёркивая взрывную эмоциональность содержания...».
Леонид Большухин, создатель литературно-театральной мастерской, профессор ВШЭ в Нижнем Новгороде отметил: «В стихах Арсения Гончукова жизнь всегда борется с искусством. Итог искусства - катарсис, превращение трагического в светлое, обнаружение той пропорции и меры вещей, что рождает сладостное чувство благодати. К поэзии Гончукова понятие меры и пропорции неприменимо, здесь, в стихах, они становятся синонимами лжи. Исповедь трагического голоса не способна обрести пластическую форму завершенности. На завершенное смотришь со стороны, любуешься, а протяженость боли не приемлет любой формы стороннего наблюдения, а жаждет целостного понимания...».
Нашим читателям предстоит вжиться в эти стихи:
Звонок сыну
Привет. Узнал? Звоню тебе опять.
Здесь, в мире снов, сегодня мне не спится.
У вас там лето, знаю, веселится,
А мне все виселица или распять.
Я все-таки допился до больницы —
Утешьте мать.
Ну как дела? Твой огрубевший голос…
Мне кажется, что я им говорю.
Мне надоел этот холодный космос,
В котором я отчаянно горю…
Тут очень медленно седеет черный волос,
Вот и звоню.
Но мне пора. Ты маме будь послушным
И будь живым и надо — долго жить.
И в светлый путь. Обязан проложить.
А тут все просто, даже — равнодушно,
И бесприютно. Холодно и скучно
Звездою быть.
Кино
Ты знаешь, я когда-нибудь уйду.
И с этим никогда мне не смириться.
Как с тем, что есть ты и что ты — царица.
И в первый раз молчание как труп
Повиснет в воздухе — оно же и убийца —
Неслышно щелкнет веткой на ветру.
Останется одна моя война —
Живущим миром — всем его ударом!
Моя война — что не проходит даром,
Что не пройдет любовь и ты дана
Навеки мне — и сердцем и загаром…
Любить тебя — не излюбить до дна.
Ну а пока люби меня. И так,
Как я тебя — без права на весь вечер,
Без жалости — все потому что вечен.
Вынашивая ужас на руках
И боль разлук — все так же бесконечных,
Как наших жизней сдвоенный размах.
Ты знаешь, я когда-нибудь уйду.
И с этим надо все-таки смириться.
И уплывет как рыба или — птица,
Все канет в этом пламенном бреду…
И буду я внутри тебя струиться
А ты во мне — как в ласковом пруду.
* * *
Я так хочу. Скучаю. Сжигает и плачу.
От радости дня, хватая мягкость и тонкость,
И эти черты и чудо, выточенное стоном
Твоим подо мной на смелых, горячих пальцах…
Я выгораю дотла. Растворяясь в сырость,
Горячее сердце переплавляю в руки,
Которые плещут волны, взрывая звуки
Твоего тела, вырванного мной из мира…
Которое жгу, всю растворяя в клетках,
В которые ты меня затворила светом,
И до превращенья, до дикости этих четких
Зеленых глаз, режущих и раздетых…
Молюсь и верю. Плачу. Люблю. Ревную.
Обнять. Прижать. Вдохнуть и выдохнуть счастье…
Бросаясь каждую секунду со скалы страсти,
Разбившись насмерть об эти жестокие струи,
Твои белоснежные острые крылья птицы,
Прекрасной рыбы с тоненькими плечами…
Я буду вечно к тебе идти и литься,
А пока я живой и очень люблю, скучаю…
* * *
Я так устал, что дальше только сон.
Или сойти с ума.
Мой тонкоплечий стебелек,
Устала ты сама.
Так пусть наш зверь четвероног,
Зацепленный губами за слова
«Спокойной ночи» —
Шершавым одеялом кровоточит,
И видит сон — как будто Бог
Про нас забыл и звезды наплевал…
И сон его про всех людей, любимых очень,
Беспамятно глубок.
* * *
Вы все такие разные лицами и голосами,
Потому я говорю тебе — здесь нет главного,
Люди сидели в кафе и глазами друг друга кусали,
И языки гудели наподобие красной лавы…
Несказанное ходило как пастырь в стаде,
Его никто не знал, как только что родившееся чадо,
От юбок колокольчиковых воздух был сладок,
И я как добрый муж глазами их гладил…
И дым сигаретный был здесь — ладан,
И разговоры как хор и орган воздух кружили,
Люди сидели и не знали, что они живы,
Но иначе все это стало бы адом…
Люди вставали и приходили, по одному и вместе,
И каждый из них умирал на моем плече,
И плача, был каждый из них горяч и честен,
Бармен пробивал свой бесстрастный чек.
А в цифрах читалось: никто никого не накажет,
В дневник не поставит пятерку, «хор» или кол,
Так мы и сидели, как плыли, все вместе и каждый,
Потягивая пивко беспамятно и легко.
ДЛЯ ТЕХ…
Для тех, кто не согласен выживать,
Для тех гусар, которые бессмертно
Не будут возвращаться в этот круг
Необратимо
И бесповоротно
Сжигают здесь мосты.
Так надо, друг. Конечно, все нарочно-нарочито,
Конечно, не без боли и банальных
Душедвижений, как любовь и смерть и сроки
Необратимо
И неотвратимо
Они горят. И немо ждут сороки.
И верно, что беспамятство вокруг.
И верно, что безвыходные дали
Чего-то недодали по судам...
Невосполнима
И невероятна
Жестокость к богу и его трудам.
А ты, малыш, не плач и будь творцом!
Ты будь как хочешь, будь таким, чтоб был,
Чтобы не быть, как был отец, отречься напрочь. …
я поглажу
Пшеничную головку просто на ночь
Не вкладывая мысли и судьбы.
***
Бывает, что реальность как у Стивена Кинга
Сначала нормальная и обычная
И вдруг загибается уголочек книжки
И оттуда лезут полчища черных гудящих сверкающих наших страхов
В жизни так бывает
Правда, ужасы эти не красочные, а будничные
Например, вчера мы сидели в кафе после работы с парнями
Мой коллега и друг, и еще с ним Павел
Мы только познакомились и он мне очень понравился
Павел молодой начинающий киношник
Павел чувак с горящими глазами
Деловой, боевой, искренний, настоящий
Готовый работать до ночи и до утра, напролет сутки
Влюбленный в свое дело, работающий на будущее
Чудесное будущее, которое у него будет
Я обожаю таких людей больше всего на свете
У которых пламенеют глаза, светится душа, обливается алой кровью сердце
Настоящие бессеребренники жизни
И мы сидим и едим и говорим культурно, и все нормально
Обсуждаем завтрашний день, свою работу
Горячо обсуждаем, а потом заканчиваем
Встаем и уже уходим
Как вдруг Павел говорит моему другу, что же ты не доел бургер
Не очень вкусный, говорит ему друг просто
А я доем тогда, сказал Павел
Взял бургер и просто стал его кусать и глотать
И мы пошли по домам и попрощались
Я еще вначале заметил, что мы с другом себе еду заказали
А Павел ничего не заказал
И вот бургер
Что-то еще хотелось добавить и вернуться к Стивену Кингу
Но этот бургер засел в голове
Не то чтобы это трагическая деталь
А как будто скатерть на мгновение от ветра отогнулась
И я увидел истинный механизм жизни
Черные блестящие шестеренки жизни
В горячем пахучем темного цвета масле
***
Она меня любит
У нее есть сын, большой, взрослый, веселый
(Мне кажется, я был таким еще совсем недавно)
И она меня любит
Она пишет мне
Я читаю и верю, и знаю
Что эта любовь сильна
Но я замираю, мне странно
(Неправда ли, немного неприятно читать
Когда кто-то пишет, что его кто-то любит
Как-то это не очень
Мне вот тоже неприятно
Когда парень или девушка пишут в интернете
Что их любят
Но я утешаю себя тем, что я
Просто завидую)
Она меня любила
У нее дочка, высокая, подросток
С длинными ногами
С печальными глазами
С характером стойкой девочки
Ее мать меня любит
То есть любила
Безумно, отчаянно, глупо
Даже — ожесточенно
Даже — остервенело
(Но недолго)
И я прятался от этой любви
Буквально бегал, скрывался, закрывал голову руками
Как будто меня били
А однажды
У меня был роман с матерью троих детей
Я не шучу
Она была обычная девчонка, клевая, симпатичная
Такая очень родная сразу, с первой встречи
И я сначала даже не поверил
Но ее муж ушел сразу после рождения двойни
И первое письмо написал ей
Из Австралии (я не шучу, пожалуйста, не смейтесь)
И это тоже была какая-то рваная, отчаянная, диковатая
Московская любовь
Сбитые пальцы
Сбивчивые сообщения
Немые слова
Тысячи раздавленных насекомых букв
О которых потом очень стыдно вспоминать
Мертвые переписки
Висящие годами в забытых чатах
Очень много боли
Очень мало встреч
В столице
Все именно так
Я давно стараюсь избегать таких романов, таких женщин
Такой любви (если это любовь)
Потому что мне неизменно кажется
Что им нужен не я
Что им нужен совсем не я, Арсений
А просто у них растут дети
Каждое утро доказывая, что жизнь проходит
И они хотят
Не меня, нет
Куда мне
(Я всего-лишь квадратный корень
Из которого извлекают)
Они просто смотрят на своих сыновей
Снизу вверх
Вчерашние девчонки
И я понимаю
Им очень страшно
Они просто хотят пожить еще
Хотят любить
Хотят счастья
Которое у них не получилось
Они просто хотят прожить еще одну
Еще одну жизнь
Простите
Если все это звучит ужасно цинично
Но я лишь хотел сказать, что ради такого не жалко
Мне ничего не жалко
***
вспоминаю, кто у меня из актеров был на роль веселого пацана
а, вот этот
ой а у него морщины на лбу
блин зачем он носит эту морщину на лбу
думаю, кто-то был у меня на роль мальчишки, светлого веселого такого
а, вот он
а у него уже живот
живот!!! ааааа
а девчонка вот эта, свеженькая была такая чистенькая с носиком
смотрю, а она уже тетенька
у нее на фигуру уже прям много всего навешано на фото
а вот была
как первоклашка такая в платьице
где она?
ой, она беременна? вторым?
...
вы что все!!!
что вы творите!!!
присылайте мне новые свежие фото!!!
ВСЕ ВОКРУГ СТАРЕЮТ У МЕНЯ РЕАЛЬНО УЖАС
нет, серьезно. пока собираюсь снимать, они стареют. ну что такое
как будто я вечный
***
Я прекрасно понимаю
Что стремно рассказывать свои сны
Что они никому не интересны
Но сегодня ночью
Я почувствовал такое первозданное
Родниковое солнечное
Чистейшее радостное
Режущее и воздушное
Ослепительно свежее
Исходное чувство
Любви к женщине
Которую полюбил семнадцать лет назад
И спустя три года оставил
………
Честно говоря, с тех пор это чувство не знал
И думал, оно давно умерло
Забыто, замотано, затерто
А вот поди ж ты
Оно там бьется в темноте
Живой птицей
Как радиосигнал с древнего неба
Застрял внутри старого радиоприемника
Выключенного заброшенного на чердак
***
За то время, что мы не виделись
Мое тело изрядно испортилось
Нет, резвость и живость те же
Нет, смертельно бухать умею
И разбиваться с разбегу об стену
Но ни плоского живота
Ни острого подбородка
Ну ты понимаешь
Жаль, что я помню, каким был
Ты тоже не изменилась
В траурном зале памяти
Где наши тела и эхо
За то время, что мы не виделись
Нет, я не постарел
Стал махровым графоманом
Мучимым снами и сверхидеями
Неопределенностью
Едким одиночеством
И это я еще не постарел
Я еду все в том же танке
В скафандре космонавта лечу
Как эмбрион
Запертый в теле, в судьбе, в жизни
На автопилоте характера
По орбите привычек
Лечу прямо к смерти
Куда мы летим все вместе
Куда не летим мы с тобою
Мы вместе не существуем
Только в далеком прошлом
Где мы не умрем
Скоро можно будет праздновать двадцать лет со дня разлуки
Той любви, которую никто не помнит
Даже улицы города
Где я метался обезумевшим факелом
Поджигая костры мятежников
Фонари
Огни домов
До девятого этажа
Только я один во всем мире по-прежнему тебя ненавижу
И веду с тобой диалоги
Нет, я разговариваю не сам с собой
Нет, я разговариваю не сам с собой
***
Я просто уста, в которые вложена боль,
Такая же, что мечется в тесноте
В устах у прекрасной горячая сильная плоть
И рвется глотком на слово и высоту.
Я просто уста, разбитые о темноту,
О гвозди сырых сигарет и куска край,
Разорванные тобой в соединеньи ног,
Куда поскользнулся я как в священный рай,
Распахнутые навстречу и запах смешался в кровь,
Развернутые туда, откуда не умереть,
И ветер оттуда, где кончилась пустота
Приносит мне детский новорожденный рев.
Я просто устал от входа и выхода губ,
От жизни и смерти входя-выходя из тебя,
От языков, умирающих по одному
И от зубов в сырости и темноте рта,
Куда мы придем сильным внутри толчком
На счастье и боль разбрызгивая свой страх.
Кто-то после меня сырость возьмет с губ
И скользящая плоть разотрет меня в дым и прах.
Я просто уста, где боль и – красота
Горящих Богов, выжигающих из костей
Алые губы, в которых перекрестил,
Перекрестил и отпустил – в уста.
***
Лежали у моря и ждали счастья...
И ковыряли песок ногами,
И разливалось по телу блаженство
И безмятежно кричали птицы...
Лежали у моря и что-то шептали,
Палило солнце, лучи играли,
И сонно плыли в глазах картины
Секунды боли, высот и неги...
И плавали рыбы в воде тягучей,
Высокое небо синело в космос,
Он написал на песке ее имя,
Она его - водой на спине загорелой...
И было тихо, спокойно, жарко...
И было просто, любимо, сильно,
Лежали у моря и ждали счастья,
Не замечая, что рядом с ними...
Прикосновением кожи жаркой
И дуновением ветра нежным...
***
Как будто это режущая сладость
На языке родство твое с другими…
Внутри остались смехом и тугими,
В их густоте как мягкая осталась…
И страшно будоражит этот запах,
Немного чуждый и немного липкий,
Их судороги я обожаю криком
И раздираю вцепленные лапы…
И в этом яростном отчаянном зверье
Огонь хлестал, сорвал и надругался…
Но полыхаешь новая прекрасно
В отравленном идущем по земле…
Как будто это режущая сладость
На языке смертельным естеством…
И холодом взрывает рождество
Отчаянное, мертвое, как радость.
***
В том ли этих ножек красота и милость,
Их загадка, сладостная тайна в том ли,
В этом ли их прелесть, любовь и томность,
Что все убегают от меня куда-то…
В этом-то и чудо, что идут красиво,
Так же, как живешь ты – высоко и сильно,
Так же, как шагаешь. Вас, неразделимых,
И люблю за то, что живете – быстро –
Блеском, шагом, красками - бег и искры!
Я за то люблю, но где же, где же
Вас остановить и поймать в охапку?
Чтобы целовать и отпустить – снова...
Я ж не говорю, что нет, не хватило
Часа в целом дне на то, что – любимо –
Словно колдовство... Но красота твоя – бьется
Сказочным фонтаном! Ты играй, вейся...
По земле горячей, как мои руки.
НА КРАСНЫХ ШЕЛКАХ
В шелковистом красном я сегодня промок бродить
По твоим коридорам словно дрожащий взрыв,
И лететь ударом в тело и на звенящий отрыв,
И поскальзываться и падать в костры внутри…
Как в промокшую мякоть вонзать ножевую жесть,
В собственное тело и как блеск кричать.
На короткий вздох одеяло воздуха приручать,
Чтобы как ребенка до слез обжечь…
А потом на руках засыпающего качать,
Ласково смотреть как смотрит со стороны смерть…
И рассказывать, как прекрасно сгорать жить,
Как ужасно здесь и прекрасно сметь…
Как порхать воздушно и горло сжимать
И стирать до боли стервенелую жуткую дрожь…
И под свежий корень и хруст мокрой косою сжать
Криком и яростью сочную тела рожь.
И когда перехватит горло мясного сердца кусок,
Падающего в темноту утреннего дня,
Вот тогда и застынешь как самый чистейший сок
На губах богов, пробующих неведомого огня…
Этих бледных отсветов на красных наших шелках,
Этих походок легких, где в руку вдета рука,
Этих невероятно больных миром и городом: «люблю» и «пока»
И поцелуев на твердых как лбы щеках…
Я сегодня снова в красном тугом промок,
Под каблуками цокания ногтями в стекло грозой…
Исковеркала наизнанку и вывернула до зубов,
Оглушила визгом в глаза и теперь легко…
ЧЕРЕЗ ДОРОГУ
Расшатала осень зубы листьев и упали.
Встретились безумные люди.
Рассказали всем, что не бывает жизни
Друг без друга. И правда не бывает!
Отхлестала веткой первая ссора.
Но схватил за руку кристальный ветер.
Раны снова глубоки и остры и больно.
Но от тебя получать их всегда счастье.
Так и получилось вопреки законам.
Так близки боль и счастье! Подруги.
Всем сестренкам по серьгам. А друзьям – зависть.
Детям по конфетке. И жить вечно.
ТРАМВАЙ
На оборотной стороне трамвая
Расплылось завтра что-то мне родное...
Все было в нем и все он понимал,
Но только жизни ни листа не взял
И годы провалились стороною.
А за трамваем крики пыльных звезд
И тыльных оборотов на два шага...
И как-нибудь после кошмарных поз
И перегноя черного от грез
Спокойно я однажды лягу.
Как осень поздняя трамвай уже затих.
За поворотом вижу я плаща
Фасон которого меня и заберет...
И ветер поколышет этот стих
И даже стих со временем пройдет,
Чтоб никому идти не запрещать.
Мы не были не брат, не сын, не мать,
Не сестры, не любимые – я с краю
Минуту полежал и убежал.
Немножечко я другом был трамваю.
Но он уехал. В общем-то плевать,
Что здесь он никогда не проезжал.
***
Не надо сниться мне, мои родные люди,
Тем более, что можете лишь сниться...
И странно просыпаться, находиться
Тому, кто жив во снах потусторонних.
Не надо приходить к моей душе
И я вас скоро отпущу на волю.
Мне так уютно здесь и хорошо
На проклятом пороге этой боли...
Раз не пожил, так значит проживу,
Пусть холодны январские морозы…
Родные, приходите наяву,
Пока не поздно...
НОЧЬ Н
Да, дорогая, вчера я был планетой.
Понял, что смерть как лишение
Девственности дрожащей и глупой
Орудием тела, дороги – как приближение.
Да, дорогая, родился я этим утром,
Которое двигает солнце всегда из разных
Деревьев и мест. Ему ничего не снится.
Ангелы – да, это наши таксисты
Змейных дорог и пешеходов заразных...
Да, дорогая, не помню твои ресницы.
Я вчера снова пил из бутылок натужных
За всех твоих мужчин прошлых и настоящих,
Которые были тебе облаком и одеялом.
За женщин своих, сколько их перемяло
Тело мое – сотни ненужных
Против одной. Ставка жетонов тела
На карте страны, где вновь крысы и тараканы.
Да, дорогая. Скучаю так сильно словно
Жаркими стал глазами твоими. На грани
Этих зрачков и цвета, который тоже
Был поначалу одно лишь слово
Может быть ласки, а может быть чьей-то брани.
Меня вчера по весям шатало снова,
Выбросил телефон и бумажник...
Чтобы быть чистым – перед Богом
Блестящих дорог – мы с дождем ходили босые.
Честное утро словно коса – звонко.
В нем затаились лесные паны...
Меня приютили в семье – словно
Большое созвездье я спал на кровати с ребенком.
Он тихо дышал, вынутый мужской сутью
Из глубины женской багровой раны.
СЫНУ
Нежный мой, немного обидчивый,
С тонкой кожей головастик мой ласковый…
И от мягких поцелуев крошечных
Все потрескались грубые щеки отцовские.
От тебя сегодня пахло ягодой
Маленького мужичка пота ароматного,
Ты меня сегодня встретишь топотом
И обнимешь свежими крепкими веточками.
И захлебываясь торопясь рассказывать:
Снился тебе папа, твой герой красочный,
Сказочные слезы – глаза как градины,
Как придумать лепетом оставить папочку!
А когда уйдет, губки сдвинуты
Нежной этой кожей и силой души маленькой,
Не покажешь ты, что обиделся
И играть останешься так задумчиво
В этой темной комнате обрывком веревочки,
Всем рассказывая про отца великого,
Спрашивать у матери – почему несчастного,
Мама удивится, что знаешь многое
И не знаешь большее и ненужное,
Взрослое дурное. Ручку не вывихни.
Я беру тебя. Нет, не вывихну.
Ты же моя капля. Вечной горести.
Ты сегодня был таким растрепанным…
Ты сегодня пахнешь домом и ягодой.
НА УЛИЦЕ
Не бросай в меня черные липкие палки
Эти десна блестящие, душные струи
Сладострастно влетают в слабые дыры
И взрывают на тлен и дрожание тела…
Не рычи на меня темнотой своей раны,
Что течет и кусает в жидкую полость,
Не бросай эти дряблые мокрые платья,
Что пропахли чужими слезами и дрожью…
Смоляной чернотой ты забрызгала веки,
Искусала внутри всю розовость кожи,
Не бросай в мою мякоть остывшие дыры
И кипящие руки и части тягучего мяса…
И не трогай меня, грязной земли прохожий,
Ты оставил кусок черной оторванной мути,
На пожатой руке запах висит обрывком
И немеет рука, промокшая липким соком…
Оставляя тяжелый дышащий телом воздух,
Что стекает густой перекипевшей слизью,
Ты изляпал меня этой заразой жидкой,
Что у ней зачерпнул родственником и братом…
Через них она выжгла огромную черную стаю
Позабытой капели пахучего жаркого мяса,
Выдыхая его тихим покорным стоном,
Засыпая на радость в шипящие кости чужие…
Вытекая водой обессилевших темных улиц,
Они лепят в меня мертвые жрущие палки,
Передайте же ей мои белоснежные струи
Раскаленным касаньем об угли ее горловые…
И пусть будет густая как дым, сестрою,
Вырывая на голос и источая крики,
Между пальцев срывая голосом перепонки,
Наше мягкое дома и самое дорогое…
РАССВЕТ
Вот и ты пройди все родовые пути,
Без ножей, но с ночью одной святой
И пусть в горло врывается естество
Окровавленной головой напролом иди...
На мечи холодных покойников-дней,
На басовые милые говорки отцов,
Не запеленать голос и твою тропу,
Чтобы не учился ужасным ты...
Ты придешь, я знаю, сразу за мной,
Ты придешь, я видел руки и карандаши,
Ты как все будешь сыном мне,
Но никто не признается больше в том...
Ты наточишь нам золотые резцы
Мать кровавую конечно же оболжешь,
Сладость новую вылижешь, что с тобой
Почему-то пришла создавать рай...
А сейчас ты мокрый пока щенок,
Говоришь с теми, кому пришлось
Убегать от муторных дней и тьмы,
Да не слушай их, а приди Христом...
Без ножей, полосующих руки вдоль,
Без осколков мелких стеклянных слов
Ты придешь и будет у тебя бык,
Ты придешь и небо накроет стол...
А пока неведома изнутри речь,
Ты стучишь и бьешься веной в руке,
Чтобы ничего не было без тебя,
Сохраним тебе красных овец рассвет...
Будешь тоже именем наречен,
Обречен на удивительную любовь,
Не жалей, что разрезали вдоль тебя
На святые куски между рек ее...
Только в ней твоя правда, дела и стыд,
Потому что в ней и боль и смерть,
Разорвешь, разбивая горынычево яйцо,
Руку в кровь, но не бойся живых побед...
Все потому что знаю, что говорю,
Все потому что сын и тоже умрешь,
Это не важно, в крови разбудили муть,
Это не важно, ты только иди как день...
Вижу тебя, не вспоминай меня,
И не пиши кровью застывших лиц...
Я завещаю, начерти новые имена
На камне мягким и теплым своим живым...
Будешь мне смерти слепым клинком
В белую грудь, в самую ее даль,
Только убийцей можешь взойти на трон,
Для жизни трогая девственную мою...
Приходи чем-нибудь как все мы,
Тоже будешь солдат и надо в рай,
Ты патрон и пуля для многих вслед,
Так и надо всем, кто тебя привел...
Посмотри, удивительный здесь рассвет,
Только ради него можно уже прийти,
Я почему-то зову тебя сильнее сил,
Значит, идешь в неведомые края....
Ну вот и здравствуй, дорогой сын,
Обязательно счастливы будете все,
Я обожаю тебя, мой светлый муж,
И тебя ласкать, верная ты жена...
Ты не узнаешь, что я когда-то был
Не различишь в разгорающихся цветах,
Ты только облако, только сырое дно,
А я прошел и за то поцелуй меня...
Ну вот и все, и были просты пути,
Ну вот и все, что было не обернуть,
Теперь страдай и мучайся как огонь,
И прореви правду единственную свою…
МОЛИТВА
Навязчиво переставляю стулья...
Все кажется, что если тот предмет
Поставлен будет так и не иначе,
То горе страшное стремительно придет.
И поворачиваю, переставляя так,
И так мне кажется, что связано все это...
И поворот ключа - ее измена
И скважина замочная - живот.
А если попадется вновь опять
Пятно на двери белое - так ранит
И внутрь души заходит неизбывной
Неодолимой болью этот гвоздь.
Конечно, все вокруг заражено,
В особенности все дверные ручки,
Неизлечимой и невидимой болезнью
Насильники детей нас заражают...
И этот цвет на людях, на одежде
Предметов этих, на автобусах и книгах,
И этот цвет несет мученья ада
И непременную погибель всех родных.
Переставляя неизбывные предметы,
Пересекая все пороги снова, снова
И вытирая эту точку грязи
Я расставляю ровненько предметы,
Чтоб иногда не погибали люди,
Чтобы я сам когда-нибудь не умер,
И чтобы мне не причинили боли,
И чтоб ее не били на глазах -
Держу я палец очень-очень ровно
И заклинаю фразой, что отлично
И закрываю глаз, чтобы не видеть
И трогая и отгоняя странность,
Я вспоминаю имена предметов,
Я называю их как они были:
Окурок и бумага и ботинки,
А это - дверь, а это - просто мусор.
И я считаю, трогая их грани,
Нет, не до двух - ведь это дважды небыль
И дважды жизнь моя пересекалась,
Но вот до трех - Отца и Сына, Духа.
А до шести - ведь это точка зверя
И я стою и трогаю, считаю...
До девяти - счастливое из чисел,
Но сбился я и если по три девять...
Опять все это - снова числа зверя,
Но если снова три - то это будет
Число и дата смерти его точной...
Я встряхиваю голову и снова.
Ну вот и ручка так легла неверно
На лист бумаги - страшно, неудобно...
Я обещаю все предметы эти
Когда-нибудь расставить идеально!
Конечно, это просто, просто ручка
И лист бумаги, стих и - мое имя...
Но мне идти и там, я знаю точно,
Неправильно все снова разбрелось...
***
Черные вихри в комнате кружат -
Глазные тени!
Приторно смерть приходит
В листья летом,
Осень немеет в яркой зелени сочной,
Горе приходит в самом зените жизни!
Крутят зрачки веревки нутра и мрака.
Когда - не важно, тем более безмятежно...
Важнее мне кроме тебя, смерть,
Зачем же -
Прелесть и жизнь бьется, трепещет робко?
Эти хмельные тени - так безымянны!
Что же мне делать с моей любовью?
С этой удачей плотной
И красотой дикой?
Надо любить - тебе не понять это,
Надо любить и уходить к родам.
Черные вихри застыли открытым зовом.
Я поглупел и постарел - смирился.
И об того, кто сильнее, все зубы выбив,
Теперь я люблю тех, кто любит - просто.
Но иногда двигаю горы - верой...