Александр Мясников - о тибетском чуде: трофическая язва у жены прошла за одну ночь

«Если ты работаешь врачом, ты видишь присутствие Бога. Насчёт Бога - всё это очень серьёзная вещь.

А в школе я, кстати, был председателем кружка атеистов. И первая моя книга на эту тему была «Библия для верующих и не верующих». Всегда я, в общем-то, придерживался позиций атеистических.

А потом, спустя годы, в Африке, когда стал лечить людей, у которых была кома, церебральная кома и так далее, я понял: ты можешь делать для человека всё, вот буквально всё, но решаешь - не ты, а кто-то другой.

Постепенно ты в жизни начинаешь приходить к тому, что судьбами нашими, жизнью и смертью, не ты руководишь. Ты можешь стараться, да, но решаешь всё равно не ты и это видно. Любой врач, который имеет дело с тяжёлыми больными, это видит.

Просто совпадением все эти вещи не объяснить. Потому что, когда это повторяется очень часто, это уже не совпадение.

Нам кажется, что медицина всесильна, но говорить об этом можно лишь по незнанию. А на самом деле, мы очень мало что можем. Мы не понимаем, кто мы, для чего мы живём. А раз мы этого не понимаем, как же мы можем врачевать?

Мы просто «механистически» работаем на каком-то суперпримитивном уровне. Нам кажется, что мы уже далеко «продвинулись» - уже ведь клонируем геном, туда-сюда… Послушайте, но какой геном? Мы только сейчас осознали, что в человеке 20-30 000 генов! А в кишечнике у бактерии совокупное число генов - 3 миллиона!

Мы только сейчас обнаружили, что всеми нами управляют бактерии кишечника.

То есть, понимаете, вот какие мы открываем для себя вселенные. И мы создаём антибиотики. А я, кстати, вообще не исключаю, что эпидемии сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний это есть результат широкого применения антибиотиков.

Мы против себя настроили свой микробиом и теперь выясняется, что самый главный фактор для инфарктов, инсультов и онкологии - это микробиом (сообщество микроорганизмов, населяющих конкретную среду обитания, или совокупность генов микроорганизмов такого сообщества - прим. НИ). Вот почему нельзя давать детям антибиотики.

Словом, мы очень мало знаем о себе. Мы пока такие, знаете, цирюльники, как были в Средние века, которые и кровь пускали, и зубы вырывали.

Мало мест в мире, где я не был, но самое необъяснимое со мной произошло, несомненно, на Тибете. Я неоднократно рассказывал про это.

Поехал туда с женой и сыном. Лёня во Франции в мединституте уже учился. Но там так устроено: на 1 курс принимают всех, а дальше зачисляют только 340 человек. И если ты не попал в эти 340, а поступало 4000, то идёшь потом ещё раз, а с тобой идут поступать опять и все те, кто не попал в первый год. Так даётся повторный шанс. И если ты опять не попал в эти 340 человек, то в медицине во Франции тебя уже не будет. Ты больше не имеешь права поступать. Два раза не попал – всё, уходи. Один раз сын не попал, а на второй раз оказался 341-ым.

Династия… 200 лет… Всё прерывается...

А жена тогда уже год болела трофическими язвами. Лечилась и в России, и во Франции.

Я ей сказал, что ехать с нами на Тибет ей просто нельзя. Тебе же отрежут ногу, говорю. Но она решила ехать. В Пекине практически не ходила, оставалась в гостинице.

Потом прилетаем на Тибет, идём в главный храм – Джаханг. Сопровождающий показал нам, кто там самый главный, к кому обычно обращаются люди. И жена подошла, попросила здоровья себе и удачи сыну.

На следующее утро она меня зовёт, или сюда, говорит, показывает свою ногу… Все язвы затянулись, даже следа нет!

Я посылал эти фотографии к себе в больницу и во Францию. Врачи не верили! И этого действительно просто не могло быть.

Я брал с собой в поездку целый чемодан перевязок, систем, всяких антибиотиков, потому что – ну, где бы нам там, в Китае, всё это искать пришлось бы? И вот я этот чемодан просто бросил там. Нам было бессмысленно его тащить дальше. Так он на Тибете и остался.

Причём, ведь накануне посещения храма мы побывали у тибетского врача, мало ли, вдруг что-то посоветует. Так он прямо сразу сказал: нет-нет, это не ко мне, это только к хирургу уже, я не возьмусь. Но вот такая вещь потом случилась.

А когда мы уже вернулись домой, приземлились, включаем телефоны и сын говорит, смотри, пап, пришло письмо на электронную почту – сообщают из института, что выбыл один человек, и пишут, что если вы сохранили желание, мы зачисляем вас на второй курс!

А когда мы приехали на дачу и я стал обрывать страницы календарика, которые накопились за этот месяц, и дошёл до 8 июля, понял: в день, когда мы были в храме, на этом нашем российском календарике был изображён храм Джоханг! И там было написано: Лхаса, Тибет. Вот что хочешь, то и думай!

Я не знаю, как это объяснить. Так не бывает. Но всё это было.

После того случая в храме тибетском, я же ещё пошёл в путешествие. К священной горе Кайлас. Высота 5000 м. Странные вещи там творились со мной. Я понимаю всё: возможно, это была гипоксия, избыточное воображение…

Но оттуда я вернулся другой, не знаю, как объяснить случившееся. Сын тогда ничего не заметил, а я вот, да, пришёл другой.

Помню это жуткое и странное состояние, когда мы добрались к подножию Кайласа. Это было уже ночью. Палатка. Ничего не видно. Чтобы идти дальше, вставать надо было в 6 утра. Выхожу из палатки, а сын был в другой. И вот вижу эти первые лучи света, которые высвечивают Кайлас.

И реально передо мной вдруг, как в калейдоскопе, начали мелькать лица людей, которых я когда-то любил и которые уже когда-то умерли…

Это было не то, что жутко, нет, это было так, словно твою душу пустили на проектор и показывают... Это было явление кратковременное. Даже собака моя, Марго, была там. Полусобака-получеловек…

А тут сын подошёл ко мне, свет уже исчез. Ты чего-нибудь видел, спрашиваю у него. Он ответил, что не видел, - пошли, пап, нас уже ждут.

Тайга - это единственное место, где я просто человек, а не доктор, в смысле, знаменитый.

Там люди настоящие. Таёжники. Они не предадут. Надо будет – будут нести меня. Надо будет - я их буду нести.

Это люди, у которых в жизни было всё. Их судьбы – шекспировские пьесы. Просто фантастические. Придумать такое невозможно. А они всё это пережили и живут дальше.

И ни один не жалуется, что ему чего-то не додали, что низкая зарплата, что всё плохо и нечем кормить семью.

Все они считают, что мужик должен кормить свою семью и не ныть. И они кормят и не ноют, они работают.

Один из них сказал мне однажды – сам себя боюсь. Только появилась семья, дети. Но я, говорит, по старой памяти, если вдруг что, боюсь сорваться, и всё по-новой тогда начнётся. Обуздать себя сложно. Это ведь такие места - за слово там могут и убить, за оскорбление.

Они кстати, читают мои инстаграм, видят, что мне порой пишут в комментариях. Саша, говорят, ты только скажи нам! "Знаешь, что за такое делают?!"

Такие династии, как наша, надо беречь. Родители должны настраивать детей на профессию.

Я своё призвание понял давно. Но самое интересное в жизни - это преодоление. Вот телевизор, СМИ – всё это для меня стало чем-то новым. Телемедицина, санпросвет…

А недавно я пошёл летать, научился управлять. Я поднимаю железо. Кому всё это надо, кроме меня самого? Но так я преодолеваю себя. Еще один килограмм, и ещё…

Каждый раз это как открытие жизни, чего-то нового – и я от этого просто балдею. Честно.

Мешает мне только понимание, что уже «коротко осталось». С другой стороны, это всему дополнительную остроту придаёт.

Так что - нельзя терять время впустую. И я не хочу и не могу его терять.

Поэтому я жадный до всего.

У меня вообще возраст такой, когда уже ничего не надо. Мне не нужна карьера, я не хочу быть министром, мне не нужны дворцы.

Лучше всего я сплю в обычной охотничьей избушке, в спальном мешке - на полу. Единственное, хорошо, чтобы в печку постоянно не подбрасывали, а то дышать нечем будет.

Словом, сейчас я на том этапе жизни, когда, наконец, стал делать то, что хочу и могу. И получаю от этого огромное удовольствие».