Никто не хочет уступать: старейший пассажир метро жалуется на сограждан

Советский и российский географ, теоретик географии и публицист Борис Родоман опубликовал воззвание, непосредственным образом связанное с 85-летием со дня открытия Московского метрополитена:

«Я, Борис Родоман, родившийся 29 мая 1931 г., считаю себя старейшим пассажиром московского метро. Не в том смысле, что там не ездят люди старше 89 лет – нет, таких ещё наберётся несколько сотен. А в том, что я вошёл в метро в день его открытия 15 мая 1935 г. Вероятность найти ещё одного такого «ветерана» среди оставшихся в живых ничтожна. Даже если кто-то из них спустился в это подземелье 16 мая, он мне уступает первенство.

Я вошёл в метро, конечно, не один, а с родителями – мне тогда было без двух недель четыре года. На станции «Смоленская», в киоске перед лестницей, ведущей на платформу, мне купили фигурную шоколадку в форме рыбки. Такие вещи не забываются.

Я так полюбил метро, что мечтал устроить его у себя дома, в комнате, в нашей коммунальной квартире. И не игрушечное, а в натуральную величину. Я хотел, чтобы рельсы проходили рядом с моей кроватью. Я и сейчас помню эту картину – шпалы и рельсы, уходящие в тоннель. Вероятно, у меня ещё не сформировались правильные представления о размерах вещей и расстояниях. Так, например, луна казалась мне диском с диаметром около 30 см.

Когда я вхожу в вагон и сажусь на свободное место, меня охватывает гордость. Я вспоминаю все типы вагонов и сидений. Я видел и знаю то, чего не видел и не знает ни один нынешний работник метрополитена, не говоря уже о чиновниках – хозяевах города, которые на метро не ездят, а посещают его только в дни торжественного открытия новых станций. Да и об инженерах, конструирующих поезда и станции, иногда создаётся впечатление, что сами они этим видом транспорта не пользуются.

В московском метро нет барьеров (тонких, прозрачных, не обязательно высоких), которые бы отгораживали платформу от пути. Намеренное сталкивание людей на рельсы – модное увлечение террористов-любителей, как и наезды на толпу в автомобиле. Ежегодная гибель нескольких десятков человек, упавших на пути, запланирована! Можно заранее заказывать мешки и гробы, они не пропадут. И мало ещё поездов со сплошным проходом через все вагоны и с ветвистыми штангами-поручнями посередине.

Если свободных мест нет и мне никто места не уступает, меня охватывает чувство горечи. Не уступают чаще, чем уступают. Бывало, что и всю дорогу я стоял в часы пик, минут 40.

Если я стою около дверей (которые не открываются на следующей станции), а место освободилось в середине пространства между дверями, то я не кидаюсь его занять. Ведь добежать до него я скорее всего не успею до того, как его кто-нибудь займёт, а то ещё меня и отпихнут. От такого унижения на весь оставшийся день настроение испортится.

Говорят: чтобы уступали место, надо брать с собой палку. Но она будет зря занимать мне руку, её я рано или поздно потеряю, точнее, оставлю где-нибудь, скорее всего, в супермаркете, где её и пристроить негде, и в корзине возить неудобно...»

Остается добавить, что, допустим, в подземке Нью-Йорка места, выделенные для пожилых людей и инвалидов снабжены табличкой с предуведомлением о том, что занимать их кому-либо не относящемуся к этим группам пассажиров запрещено законом. И эта мера действует куда лучше, чем надписи в московском метро.