По гамбургскому счету: в России вышли в свет «Попутчики» Фридриха Горенштейна

«Попутчики» Фридриха Горенштейна (М.: Захаров. 2020. Составитель Ю. Векслер) впервые вышли книгой в России как раз в тот момент, когда каждый оказался наедине с самим собой в гораздо большей мере, чем мог предполагать.

Анна Берсенева

Чтение из-за этого становится занятием несколько истерическим, а от советов «почитать позитивное» уже с души воротит. Определения «позитивный» и «негативный» давайте оставим анализу на коронавирус. А вот почитать имеет смысл то, что требует вдумчивости, на которую у нас, пролистывавших книги как ленту соцсети, вечно не хватало ни времени, ни способности ко внутреннему усилию. Книга Фридриха Горенштейна - из их числа.

Гамбургский счёт существовал всегда. Сколько орденов ни цепляли к пиджакам литературные функционеры, как ни стремились представить маргиналами авторов, творчество которых не укладывалось в советский идеологический эталон, как ни лишали их возможности публиковаться, но коллеги-то по перу прекрасно знали, кто писатель, а кто обладатель пропуска в стол заказов Союза писателей. Когда в 1980 году Фридрих Горенштейн уезжал в эмиграцию, место в русской литературе уже было закреплено за ним навеки. (Не стоит стесняться пафосности этого утверждения, ведь оно - правда). Хотя опубликовать ему к тому времени удалось единственный рассказ «Дом с башенкой». Впрочем, «только» - едва ли подходящее слово, если знать, что фильм по этому рассказу хотели снимать Вайда, Тарковский, Алов и Наумов. Вообще, в кино гамбургский счёт проявился по отношению к Горенштейну более зримо: по его сценариям Андрей Тарковский снял «Солярис», Андрей Кончаловский «Первого учителя», а Никита Михалков «Рабу любви». Для Тарковского, который считал его гением, он написал и диалоги в «Андрее Рублеве».

Книги же свои Горенштейн впервые увидел изданными лишь в Европе. Но вот что важно: когда разрушился железный занавес, многие запрещенные при советской власти тексты, войдя в единый русскоязычный контекст, словно бы поблекли. Тексты же Горенштейна сияют все ярче.

Как много неочевидного знает он о мельчайших деталях жизни!..

«Конечно, повседневные подробности бывают разные: и травящие сердце, и веселящие сердце, и просто существующие, которых не замечаешь, настолько они реальны и противоположны общеизвестным истинам. ... Добавлю лишь, что я вообще детали и подробности в человеке люблю больше, чем самого человека в целом. Потому что, как мне кажется, детали в человеке - Божьи, а общая конструкция - дьявольская. Да и мир наш прекрасен своими деталями, а в целом ужасен и печален, как дух изгнания. Изгнания из плодотворного Божьего хаоса в бесплодный перезрелый порядок», - написал Горенштейн в повести «Попутчики». Эти слова дают представление не о повествовательных предпочтениях автора, а о механизме жизни, проявляющем себя в каждой ее детали и, главное, в человеке.

Дмитрий Быков считает, что «рекомендовать его прозу можно тем читателям, которые догадываются о своём внутреннем неблагополучии, но не могут сформулировать проблемы. Горенштейн все назовёт своими именами, вытащит наружу все ваши постыдные желания и страшные воспоминания». Не могу согласиться! По-моему, Горенштейн уникален не способностью писать о постыдных желаниях (на это как раз мастеров пруд пруди), а талантом соединять бесчисленные, кажущиеся то необъяснимо избыточными, то ошеломляюще яркими детали и подробности таким образом, что из них образуется смысл. Настоящий смысл, главный смысл. В его книгах нет ничего второстепенного, вот чем они поражают. Сущность жизни, сущность человека - он пишет только о них.

При этом умеет обманывать будничностью. Едут по Украине ночным поездом «Киев-Здолбунов» два попутчика, один другому рассказывает о своей жизни - что может быть банальнее такого сюжета? Только вот читаешь первую же фразу: «22 июня 1941 года - самый чёрный день в моей жизни. В этот день, в пятом часу утра вернувшись из поездки, я обнаружил в почтовом ящике принесённый почтальоном накануне отказ одного из московских театров принять к постановке мою пьесу «Рубль двадцать», - и сразу понимаешь, что банальности от этого текста ожидать не надо. И действительно, жизнь Александра Чубинца, рассказанная им самим, обрушивается на читателя так, что не очень-то понятно, как самому после этого жить. Или, наоборот, силы после этой истории удесятеряются, потому что редко встретишь такого, как Горенштейн, мастера настоящего, античного в своём трагизме катарсиса. Да и сама жизнь Чубинца - все, через что ему пришлось пройти во время Голодомора, войны, послевоенного бесправия, - объективно являет собою трагедию даже при том, что, как пишет Горенштейн, «нам не найти в современной трагедии древнего величия. Ибо современные гигантские зверства творят не злые боги и обезумевшие титаны, а мелкие смешные изверги на основании теорий, придуманных в пивных и кафе».

И даже когда Горенштейн рассказывает не о трагедии народа, а об эталонно обыденной жизни советской Астрахани, куда приезжает «человек более чем средних лет, вдоволь поживший, столичный интеллигент с положением в обществе, защищенный сатирическим цинизмом от возвышенных нравственных понятий» (повесть «Астрахань - чёрная икра»), или об уж вовсе мизерной суете тетки, бегающей по магазинам (повесть «С кошелочкой»), - в каждой его фразе видна работа того же самого механизма, который приводит в движение античную трагедию.

И именно поэтому книга Горенштейна при всей ее абсолютной житейской достоверности привязана к обстоятельствам места и времени не более, чем «Федра», «Гамлет», «Преступление и наказание» или «Скучная история».

В ХХ веке русская литература дала миру великих писателей и великие произведения. «Попутчики» Фридриха Горенштейна относятся к ним по гамбургскому счету.