«Окончательное решение еврейского вопроса»: выходит новая книга о Холокосте

Филипп Сэндс – профессор права, практикующий юрист-международник, президент британского ПЕН-клуба, комментатор программ BBC и СNN. «Восточно-западная улица» – очень личная детективная история. На примере четырех судеб – нациста Ганса Франка и трех евреев из маленького города подо Львовом (Герша Лаутерпахта, Рафаэля Лемкина и собственного деда) – автор исследует возникновение и развитие новых правовых концепций, которые позволили дать определение беспрецедентным злодеяниям Третьего рейха. Изучая архивы, общаясь с сыном Франка и размышляя об истории своей семьи, Сэндс очень увлекательно и эмоционально описывает малоизвестные события 1940-х годов и их последствия.

«Новые Известия» публикуют фрагмент из этой книги (перевод с английского Любови Сумм):

«В октябре 1940 года Франк съездил в Берлин. Фюрер пригласил его к себе домой на обед — обсудить будущее вверенных ему территорий. Среди гостей были Бальдур фон Ширах, новый губернатор Вены, и Мартин Борман, личный секретарь Гитлера. Франк отчитался о ходе работы в генерал-губернаторстве. Записанные Борманом итоги встречи перечисляют первые успехи: «Рейхсминистр доктор Франк проинформировал фюрера о том, что его деятельность в генерал-губернаторстве можно охарактеризовать как весьма успешную. Евреи Варшавы и других городов заперты в гетто, а в скором времени от них будет очищен Краков».

Усилия Франка удостоились похвалы. А что с теми евреями, которые, как Рита и Малка, оставались на старой территории Германии или в Австрии? Четверо сотрапезников обсудили роль Франка и его правительства, особенно его готовность оказать помощь в «транспортировке» этих евреев на восток. Поначалу Франк выразил обеспокоенность, но быстро капитулировал: «Рейхсляйтер фон Ширах, сидевший по другую руку от фюрера, сообщил, что у него в Вене все еще остается более 50000 евреев, которых доктор Франк должен принять. Партайгеноссе доктор Франк возразил, что это невозможно. На это гауляйтер Кох заметил, что он еще не вывез ни поляков, ни евреев из дистрикта Цихенау и что эти евреи и поляки будут, разумеется, приняты генерал-губернаторством», — фиксирует Борман.

Франк больше не спорил. Было принято решение вывезти венских евреев на подвластную ему территорию. Франк вернулся в Краков, размышляя о скором прибытии новых подданных. Придется делать что велено.

Вскоре подвластная Франку территория расширилась. В результате нападения на Советский Союз в июне 1941 года (операция «Барбаросса») немецкая армия завладела той частью Польши, которая прежде досталась Советам (в том числе бывшей австро-венгерской Галицией), и все эти земли были 1 августа 1941 года включены в генерал-губернаторство. Заполучил Франк и Лемберг, который превратил в столицу дистрикта Галиция во главе с собственным губернатором Карлом фон Ляшем. Франк воспользовался своими полномочиями для того, чтобы спасти нескольких арестованных в Кракове интеллектуалов, но на профессора Лонгшама де Берье в Лемберге¸ наставника Лаутерпахта и Лемкина, его милосердие не распространялось. Лонгшаму пощады ждать было не от кого.

Расширение территорий принесло новые проблемы. Вермахт быстро продвигался на восток, по землям, где жило множество евреев, и в итоге их численность в генерал-губернаторстве достигла 2,5 миллионов (а если добавить «полукровок», то и 3,5 миллионов). Их будущее Франк готовил рука об руку с Гиммлером, и, даже если эти двое не во всем были согласны, оппортунист Франк всегда предпочитал не доставлять начальству хлопот. Гиммлер решал, Франк исполнял.

В декабре Франк известил собравшихся в Вавельском замке ближайших сотрудников, что в Берлине состоится конференция, которая и обсудит будущее евреев. Ванзейская конференция под руководством обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха станет началом «великой еврейской миграции». В качестве представителя Франка на нее отправится госсекретарь доктор Йозеф Бюлер, сообщил Франк своему кабинету. Он призвал коллег избавиться «от всяческой жалости» и не оставил у них сомнений в том, что подразумевается под термином «миграция»: «Мы обязаны уничтожать евреев всюду, где их обнаружим, всегда, когда это представляется возможным», — пояснил он. Это необходимо для сохранения структуры Рейха. Читая эту дневниковую запись, столь добросовестно внесенную секретарями, я задумался: неужели его секретарям не приходило в голову, что фиксировать такие планы на бумаге не очень разумно?

…Отчет о конференции составил Адольф Эйхман: ее итогом стало решение «очистить жизненное пространство немцев от евреев законными средствами», с помощью метода, обозначаемого как «принудительная эмиграция». Был подготовлен список евреев, всего 11 миллионов, из них 20 процентов находились на территории Франка. «Предстоит прочесать всю Европу с запада на восток», — сообщил Бюлер Франку, вернувшись из Берлина. «Эвакуированных» из Австрии евреев — их оставалось всего 43700 человек — доставят в «транзитные гетто», а затем повезут на восток, в генерал-губернаторство. Стариков из Германии и Австрии сначала отправят в гетто для пожилых людей в Терезиенштадт. Среди этих стариков окажутся мои прабабушки Малка Бухгольц и Роза Ландес.

Франк, желавший сыграть в этой истории заметную роль, поделился своим энтузиазмом с Бюлером, и тот доложил Гейдриху и другим участникам Ванзейской конференции о безусловной поддержке со стороны своего начальника. Генерал-губернатор будет в восторге, заявил на конференции Бюлер, «если окончательное решение этого вопроса начнется в генерал-губернаторстве». Во многих отношениях территория бывшей Польши подходит для такой задачи: налаженная транспортная система, много рабочих рук, так что устранение евреев возможно осуществить «в темпе». Административные органы генерал-губернаторства готовы оказать необходимое содействие, сказал Бюлер, завершая свое выступление на Ванзейской конференции просьбой.

Протокол Эйхмана зафиксировал — если свести к сути — это недвусмысленное предложение: давайте же решим еврейский вопрос как можно скорее, и окажите честь — позвольте нам быть в этом первыми.

Вернувшись в Краков, Бюлер доложил Франку, что его предложение было принято с искренней благодарностью. Его возвращение совпало с приездом в Краков итальянского журналиста Курцио Малапарте, посланного газетой «Коррьеределласера» взять интервью у Франка. Генерал-губернатор, питавший слабость к Италии и считавший Муссолини личным другом, радушно принимал корреспондента в Вавеле, пригласил его на ужин, где присутствовали высшие чины генерал-губернаторства с женами. Среди почетных гостей находились Отто Вехтер, губернатор Кракова, и только что вернувшийся из Ванзее Йозеф Бюлер.

На Малапарте сильное впечатление произвела организация вечера, гости в туго облегающих серых мундирах с красными повязками и свастиками. Франк восседал во главе стола на высоком стуле с прямой спинкой и угощал всех прекрасным вином. Поблизости сидел Бюлер. Малапарте запомнились черные блестящие волосы Франка, высокий цвета слоновой кости лоб, выразительные глаза с тяжелыми густыми ресницами — и раскрасневшиеся щеки Бюлера, потные виски, глаза, блестевшие почтительным восторгом. Всякий раз, когда Франк задавал вопрос, Бюлер первым бросался с ответом, перекрикивая других, подольщаясь к начальнику, восклицая: «Ja, ja!»

Знал ли Малапарте, что Бюлер недавно побывал на Ванзейской конференции? Заговаривал ли Бюлер о Гейдрихе, о согласованных мерах, о «тотальном решении еврейского вопроса в Европе»? Эти вопросы итальянский журналист не затрагивает в статье, которая была опубликована в «Коррьеределла сера» 22 марта 1942 года. О евреях он почти не упоминает, лишь мимоходом — о вызвавшей некоторые трудности конфискации собственности, зато не жалеет красок для Франка: «Человек высокого роста, сильный, энергичный, — писал итальянец, — с изящным ртом, узким орлиным носом, большими глазами, величественным лбом, подчеркнутым ранней лысиной».

Вероятно, Франк, хорошо знавший итальянский язык, остался доволен таким описанием самого себя, вождя, «восседающего на троне Ягеллонов и Собеского». Возрождалась старинная польская традиция королевского величия и рыцарственности. «Главное мое желание, — так воспроизводил слова Франка журналист, — возвысить польский народ до почетного места в европейской цивилизации».

После ужина они удалились в частные покои Франка. Развалившись на венских диванах и в огромных обитых мягкой кожей креслах, мужчины курили, выпивали, разговаривали.Двое лакеев в голубых ливреях перемещались по гостиной, предлагая кофе, спиртные напитки, сладости. Рог изобилия: на зеленых с золотым узором лакированных венецианских столиках громоздились бутылки выдержанного французского коньяка, коробки гаванских сигар, серебряные подносы с засахаренными фруктами, знаменитый ведельский шоколад.

Франк провел Малапарте в свой личный кабинет с двойной лоджией: одна с видом на город, другая внутренняя, с окнами на ренессансный двор со множеством лестниц. В центре кабинета стоял широкий стол красного дерева, совершенно пустой, отражавший огни свечей. Когда я семьдесят лет спустя осматривал это помещение, стола давно уже не было.

— Здесь я размышляю о будущем Польши, — сказал Франк итальянцу.

Вместе они вышли на внешнюю лоджию полюбоваться городом внизу.

— Это немецкая крепость, бург, — пояснил Франк, указуя воздетой рукой на тень Вавеля, резко проступавшую на ослепительной белизне снега. Малапарте описал в статье лай сторожевых собак — караул, охранявший маршала Пилсудского в его гробнице глубоко под полом замка.

Ночь была очень холодная, у Малапарте даже слезы выступили на глазах. Они вернулись в кабинет, где к ним присоединилась фрау Франк. Она подошла к итальянцу, мягко дотронулась до его руки.

— Пойдемте, — позвала она. — Я раскрою вам его тайну.

Они вышли из кабинета через боковую дверь и попали в маленькую комнату с голыми белеными стенами. Это и есть «орлиное гнездо», пояснила Бригитта, место уединенных раздумий и принятия решений. Здесьнет ничего, кроме пианино «Плеель» и деревянного табурета к нему.

Фрау Франк подняла крышку пианино и провела рукой по клавишам. Малапарте обратил внимание на толстые пальцы, вызывавшие отвращение у мужа (к тому времени отношения между супругами испортились).

— Прежде чем принять важное решение или когда он устает, грустит, иногда прямо в разгар важной встречи, он закрывается в этой келье, садится за пианино и черпает отдых и вдохновение у Шумана, Брамса, Шопена или Бетховена, — пояснила она по-итальянски.

Малапарте примолк.

— Он ведь необычайный человек, правда? — шепнула фрау Франк, и ее жесткое, алчное, покорное лицо засветилось любовью и гордостью. — Он гений, великий гений с чистой и нежной душой, — сказала она. — Только такой художник и может править Польшей.

В тот вечер в Кракове Франк не играл на пианино. Через несколько дней Малапарте имел случай послушать его игру в Варшаве, куда генерал-губернатор отправился, чтобы встретиться с Гитлером, обсудить неудачи на Восточном фронте и кадровые перестановки на своей территории. Гиммлер и Франк договорились перевести Отто Вехтера, губернатора Краковского дистрикта, на 180 миль к югу, в Лемберг, и назначить его губернатором дистрикта Галиция. Карл Ляш отстранялся от должности — его обвиняли в коррупции, к тому же ходили слухи о его любовной связи с фрау Франк и даже о том, что именно он — отец маленького Никласа.

В первый раз, когда я встретился с Никласом Франком, мы устроились на террасе отеля «Якоб» в пригороде Гамбурга, с видом на Эльбу. Была ранняя весна, и после целого дня слушаний в суде — в Гамбурге находится Международный трибунал по морскому праву — мы сидели с бутылкой рислинга и большой тарелкой немецких сыров под благоухающей сенью дерева.

Никласу было тогда семьдесят три года, но в его бородатом эмоциональномлице проступал тот ребенок с ранних фотографий. Он производил впечатление человека ученого, доброго, вежливого, но со стальным стержнем, с сильным характером и твердыми взглядами. Ему было три года весной 1942-го, когда Малапарте посетил Вавельский замок, так что итальянского журналиста он не запомнил, но его статью о своем отце читал. Это я выяснил из книги, написанной Никласом в 1980-е годы и послужившей причиной нашей встречи. В 1987 году он опубликовал беспощадную книгу «Отец» (Der Vater), нарушив негласный закон, требовавший, чтобы отпрыски нацистских главарей чтили своих родителей и не выносили сор из избы. Сокращенный перевод на английский был опубликован под названием «В тени Рейха» (правда, Никлас позже сказал мне, что переводом недоволен, огорчен тем, какие именно главы было решено сократить). Книгу я нашел в Сети — десять пенсов плюс пересылка — и прочел за выходные.

…Несколько недель спустя мы с Никласом встретились в Гамбурге. Я сразу полюбил этого славного человека с хорошим чувством юмора и острым языком. Он рассказал мне о детстве в Кракове и Варшаве, о жизни в Вавельском замке, о том, каково иметь такого отца, как Ганс Франк. В начале 1990-х годов Никлас с журналистским заданием поехал в Варшаву, чтобы взять интервью у Леха Валенсы, недавно избранного президентом Польши. Валенса принял его в Бельведере, в той самой комнате, где Малапарте слушал, как Франк играл на пианино.

— Помню, как я бежал вокруг стола, папа сидел по другую сторону, и я хотел, чтобы он меня обнял. Я плакал, потому что он называл меня fremdi— «чужак», словно я ему не родной. «Ты не из нашей семьи», — сказал мне отец, и я зарыдал.

Должно быть, на моем лице выразилось недоумение, и Никлас пояснил:

— Лишь позже я узнал, что мой отец считал меня не своим сыном, а сыном своего ближайшего друга Карла Ляша, губернатора Галиции, который недолгое время был любовником моей матери.

Об этом Никлас узнал из писем и дневников матери.

— Она была настоящей писательницей, — сказал он. — Фиксировала все разговоры, в том числе разговор с моим отцом после того, как Ляша застрелили.

(Обвиненный в коррупции Ляш был смещен с должности губернатора Галиции весной 1942 года, когда его преемником стал Отто Вехтер, и то ли был тайно казнен, то ли совершил самоубийство.)

…Чувства Никласа к отцу и другим членам семьи не смягчились с годами. Сестра Франка Лили торговала семейными связями.

— Она являлась в концлагерь Плашов под Краковом, — вспоминал Никлас. — После того как краковское гетто было уничтожено, тысячи евреев отправили в Аушвиц, а остальных — в Плашов. Наша тетя Лили приходила в Плашов и говорила: «Я сестра генерал-губернатора. Если у вас есть ценные вещи, которые вы сможете мне отдать, я спасу вашу жизнь».

Откуда ему это известно?

Из писем матери.

По мнению Никласа, Бригитта Франк до 1933 года относилась к евреям неплохо. Даже после прихода нацистов к власти она продолжала иметь с евреями дело, покупая и продавая шубы и украшения, сопутствовавшие ее новому статусу. Это раздражало отца: «Нельзя же так, — говорил он. — Я министр юстиции, я скоро выгоню всех евреев, что ты с ними возишься».

А каковы были отношения самого Никласа с отцом? Ему запомнился лишь один момент близости — в том Вавельском замке, в ванной комнате отца, возле глубокой ванны.

— Я стоял рядом с ним, когда он брился, и он вдруг намазал пеной мой нос. — Эти слова Никлас произнес ностальгически. — Единственный личный, интимный момент, какой мне запомнился.

Позже я вместе с Никласом посетил Вавельский замок, мы осмотрели личные помещения Франка, семейные комнаты, ванную. Остановились перед зеркалом, и Никлас продемонстрировал мне, как отец, нагнувшись к нему, маленькому, посадил каплю пены ему на нос.

— Почти ничего не изменилось, — заметил Никлас, осматривая примыкавшую к родительской спальне ванную. Над дверью красовалась вырезанная в камне латинская надпись XVI века Tenditinarduavirtus («Устоит в превратностях доблесть»).

…В Бельведерском дворце, варшавской резиденции Франка, Малапарте присутствовал на обеде в честь Макса Шмелинга, немецкого боксера, который в 1936 году отправил в нокаут Джо Луиса в двенадцатом раунде боя на стадионе «Янки». Франк хотел выговориться.

— Дорогой мой Малапарте, — так, согласно роману, обратился к итальянцу хозяин, — немецкий народ стал жертвой чудовищной клеветы. Мы не раса убийц… Ваш долг честного и беспристрастного человека — поведать миру правду. Вы можете с чистой совестью засвидетельствовать, что немцы в Польше — это большая, мирная и деятельная семья… Вот что такое теперь Польша: честный немецкий дом.

— А что происходит с евреями? — поинтересовался Малапарте.

— Подумайте! — вклинился в разговор Людвиг Фишер, губернатор Варшавы. — Свыше полутора миллионов евреев живут теперь там, где до войны размещалось всего триста тысяч человек.

— Евреям такая жизнь нравится! — подхватил глава пресс-службы Франка Эмиль Гасснер и расхохотался.

— Мы не можем заставить их насильно жить по-другому, — добавил Франк.

— Это было бы против права нации на самоопределение, — усмехнулся Малапарте.

Франк готов был признать, что отведенное евреям Варшавы место несколько тесновато, но «грязь» — это уж их естественная среда обитания.

— Жаль, что они мрут как крысы, — добавил он и, понимая, что такие слова легко могут быть истолкованы неверно, уточнил: — Это просто констатация факта.

Затронули и проблему детской смертности.

— Сколько детей умирает в варшавском гетто? — спросили губернатора Фишера.

— 54 процента, — с поразительной точностью ответил за него Франк. Евреи, сказал он, дегенераты, они не умеют растить детей, в отличие от немцев.

И все же о ситуации в Польше складывалось дурное представление,требовалось его исправить.

— Стоит почитать британские и американские газеты, и поверишь, будто немцы в Польше только и делают, что с утра до вечера убивают евреев, — продолжал Франк. — Вы вот пробыли в Польше больше месяца и разве можете утверждать, будто при вас хоть один волос упал с головы еврея?

Малапарте не сообщает, что он ответил, когда Франк поднял хрустальный бокал, в котором смешал шампанское с красным вином в традиционный напиток немецких охотников «Кровь турка» насыщенного темно-красного цвета.

— Пейте без страха, милый мой Малапарте, это же не еврейская кровь. Prosit!

Обсудили устройство варшавского гетто.

— В гетто они пользуются полной свободой, — заявил Франк. — Я никого не притесняю.

И никого он не убивал.

— Убивать евреев — не германский метод. Это было бы тратой времени и сил. Мы депортируем их в Польшу и запираем в гетто. Там они вольны жить как хотят. В стенах польских гетто они живут, словно в вольной республике.

Тут Франку пришла в голову новая мысль:

— Вы уже побывали в гетто, майн либер Малапарте?

…Этот выезд в гетто был светским мероприятием в сопровождении жен, друзей, а то и детей… Я спросил Никласа, что он думает об этом рассказе Малапарте о поездке в Варшавское гетто. Мог ли Франк в самом деле прицелиться и выстрелить в еврея? Никлас сказал, что его мать читала «Капут»:

— Я помню, она устроилась на диване, читала и очень сердилась на Малапарте. Он писал, что у моего отца очень длинные пальцы; у него действительно были длинные пальцы. Или он о маминых пальцах говорил?

— О пальцах вашего отца, — ответил я.

Пальцы Бригитты показались ему толстыми. Никлас кивнул, улыбнулся во весь рот.

— Мама разволновалась, не могла усидеть на месте, очень была расстроена. «Это неправда, — твердила она. — Он никогда не убивал евреев лично». Для нее это было утешением, оправдывало отца в ее глазах — что он никого не убивал «лично».

— Не убивал «лично»? Так этот визит в гетто — правда или вымысел?

— Мы все бывали в гетто, — ответил Никлас тихо, стыдясь.

Он помнил поездку — вроде бы в Краковское гетто, которое построил Вехтер.

— Мой брат Норман бывал в Варшавском гетто, сестра Зигрид— в Краковском. Я ездил с матерью в Краковское гетто.

Потом он поделился со мной копией домашнего кинофильма под заголовком «Краков», снятого по поручению его отца. Образы семейной жизни и генерал-губернатора за работой перемежались редкими моментами в гетто. В одной короткой сцене камера задержалась на девочке в красном платье. Глядя прямо в камеру, девочка улыбалась. Эта прекрасная, немеркнущая, полная надежды улыбка запала мне в душу. И красное платье — этот образ подхватил режиссер Стивен Спилберг в фильме «Список Шиндлера». То же гетто, такое же платье — вымысел, факт. Возможно ли, чтобы Спилберг видел этот фильм, если, как сказал мне Никлас, тот не был в общем доступе? Или это еще одно совпадение?»