Российские СМИ и социальные сети продолжают обсуждать жестокий приговор участникам процесса так называемого дела «Сети». Глава правозащитной организации «Агора» Павел Чиков обратил в своем канале внимание на то, как в стране год от года ужесточается наказание инакомыслящим:
«Обратите внимание, как растут сроки по резонансным делам.
Самый строгий приговор по публичному делу был в 2005 году по первому делу ЮКОСа - 10 лет 10 месяцев Ходорковскому и Лебедеву. Он читался как личная месть и расправа, но не как планка и стандарт. И системой такие сроки тогда не стали.
Сенатор от Калмыкии Левон Чахмахчян в 2008 году был приговорен к девяти годам лишения свободы. В 2009 году бывшему главе главного следственного управления СКР Дмитрию Довгию на основе вердикта присяжных был вынесен приговор 9 лет колонии. Он казался чрезмерно строгим и неадекватным.
Даже самые строгие приговоры по громким делам публичных персон не превышали 10 дет.
После медведевской оттепели в 2012 «двушечка» Pussy Riot звучала запредельно жестоко.
В 2013 по Болотному делу 4,5 года Максиму Лузянину по особому порядку казались расправой (остальным явно собирались назначить больше, но под общественным давлением не стали).
В 2015 сроки 10 лет Кольченко и Афанасьеву, тем более 20 лет Олегу Сенцову и в 2016 году 22 года Надежде Савченко выглядели абсолютно неправдоподобно и воспринимались как перевод судьбы дел в дипломатическую плоскость двусторонних отношений с Украиной (хорошо, что так в итоге и вышло).
Но уже в 2018 губернатору Никите Белых шокирующе назначены 8 лет строгого, столько же министру Улюкаеву. И тогда казалось, что сталинские «10 лет без права переписки» вернулись.
При этом почти сразу же и этот рубеж был преодолен. Губернатору Хорошавину суд дал 13 лет.
В 2019 майор Захарченко получил 12,5 лет, а губернатор Республики Коми Гайзер - 11 лет.
И вот наступил 2020 год, сроки стали превышать 15 лет. Дело «Сети» в Пензе - до 18 лет. Даже генералам СКР запрошены до 17 лет колонии.
Такая же динамика по религиозным делам. По делам сторонников запрещенной Хизб ут Тахрир (террористическая организация, запрещенная в РФ) сначала сроки не превышали 10, затем стали 16-18, а теперь и вовсе больше 20 лет суды назначают. С делами Свидетелей Иеговы (организация запрещенная в РФ) также виден тренд в сторону роста.
Магистральные дела с запредельными сроками лишения свободы тянут за собой потолки и по менее тяжким делам. Вот «ростовское дело» о массовых беспорядках 6,5 лет Сидорову и Мордасову. И вот Синице 5 лет за твит.
Репрессии, возможно, становятся менее масштабными, но зато гораздо более жесткими...»
Другой известный правозащитник Лев Пономарев обратился к своим читателям с воззванием: «Страна, не отдавай своих детей монстру!
Мы слышали подробнейшее описание пыток, которое звучало в зале суда под протокол, о том, как от сильного тока крошатся зубы и наполняется рот кровью. Мы видели, как об обнаружении следов пыток заявляли питерские члены ОНК, как выводы о сильных ожогах электрическим током подтвердила независимая судебно-медицинская экспертиза. Мы видели, как глава Совета по правам человека говорил непосредственно Путину, что расследовать пытки боятся, потому что пытает ФСБ.
Это не просто несправедливо и жестоко, это открытый вызов всем, кто считает себя думающим человеком. Планка жестокости поднята как никогда ранее высоко. Что дальше? Будем провожать молодых ребят на пожизненные сроки или на расстрел, примерзая к железной ограде суда?
Те, кто инициировал дело "Сети"*, те, кто пытал молодых ребят электрическим током, сегодня сказали: "Мы будем делать, что хотим. Но что на это скажете вы? Вы просто утретесь, крики "Позор!" не в счет. Пытать можно. Сопротивляться – нельзя. Захотим, дадим 6 лет, захотим – 18. Захотим – и вы будете террористами, сознаетесь во всем".
Как до этого дошло, как это стало возможным? Задумайтесь. Каждый из нас должен сделать больше, чем делал до сих пор. Никто не имеет права быть в стороне, иначе мы все окажемся в бездне.
Мы уже неоднократно убеждались в том, что власть вынуждена отступать тогда, когда возмущение ее действиями выходит за пределы сообщества гражданских активистов и правозащитников. Когда имена политзаключенных и названия уголовных дел обсуждают далеко за пределами страны. Когда на площадях стоят тысячи возмущенных людей. Мы знаем, что это точно работает, так почему же мы это не используем?
Я обращаюсь ко всем, кто имеет выход на аудиторию. Расскажите о деле "Сети"*, включайтесь в общественную кампанию, боритесь, как за конкретных молодых людей, так и против пыток и всевластия силовиков в целом.
Электрический ток и огромные тюремные сроки – так власть борется с молодыми. Молодые выходят на улицы, распространяют информацию, приходят на суды к своим сверстникам. Но где же взрослые? Страна, не отдавай своих детей монстру. Вызов должен быть принят...»
На этом фоне особенно убедительно прозвучало последнее слово Дмитрия Пчелинцева, получившего самый большой срок из всех своих «коллег» по процессу - 18 лет:
«Уважаемый суд, участники процесса. В принципе, всё, что я мог бы сказать, было уже неоднократно сказано, как мной, так и другими в процессе на судебном следствии, в прениях сторон. Наверное стоит сказать только о том, что все-таки, наверное, мы виновны. Но только виновны, конечно же, не в терроризме. Не только мы, а мы все, присутствующие здесь в зале суда, и те даже, кого здесь нет. Потому что, наверное, мы делали что-то неправильно, раз допустили, что у нас в стране такое возможно. И мы, видимо, очень долго двигаемся куда-то не туда, раз пришли… вот сюда. Я хотел бы сказать, что у нас в стране, конечно, очень тяжело с правосудием, именно сейчас. Раньше, может быть, было лучше. Я никогда особо не интересовался ни политикой, ни правосудием, ничем таким. В принципе, в основном потому что мне не было это сильно интересно, и я не думал, что когда-либо может стать, что я когда-нибудь с этим столкнусь.
Но, однако, посидев два с лишним года в одиночной камере, я анализировал, как я вообще здесь оказался, и что меня сюда привело. И естественно я мог сделать только один вывод, который, я думаю, очевиден всем, — мы действительно делали что-то не так всей страной. И чего-то не делали, хотя должны были, даже обязаны. И, как сказал правильно Илья Александрович, наша страна, точнее не совсем наша, а та, которая была на ее месте до нас, победила фашизм, и люди, победившие фашизм, также до сих пор живы, живы их потомки. Мы — их потомки.
И, знаете, в Германии, насколько мне известно, с правосудием таких трудностей нет, хотя в свое время у них был там третий рейх, и людей сжигали в печах. Просто у нас не было своего нюрнбергского процесса. И все следователи, которые выносили смертные приговоры и приводили их в исполнение, они потом выходили на пенсию, они спокойно старились и умирали в кругу семьи в теплой постели, и всё у них было в порядке. И у их последователей было всё в порядке.
А сейчас мы имеем то, что когда меня задерживают и бьют током, после этого сотрудники ФСБ едут и отмечают столетие своей организации. То есть они прямо указывают на то, что они чувствуют себя приемниками НКВД. И всем прекрасно известно — не было никакого понятия: ни правосудия, ни справедливости. Был просто бандитизм. Наша сейчас задача, наверное, — остановить это и сделать шаг в сторону разума. Потому что, если мы будем двигаться дальше на автопилоте, совершенно не понимая вообще куда мы идем, и, соответственно, мы не можем предугадать к чему это нас приведет.
Мы можем сейчас остановиться вообще, посмотреть, где мы есть (сами знаете, большое видится на расстоянии). Нужно сделать шаг в сторону и посмотреть на то место, где мы остановились. И подумать, что мы можем сделать, для того, чтобы двинуться в правильную, нужную, сторону. Может быть, конечно, не сразу, может быть с нами это не работает и не сработает. Может быть это не сработает и в ближайшие пару лет.
Но однажды все равно придется признать эти ошибки, однажды все равно придется провести нюрнбергский процесс, потому что травмы, я полагаю, только так и залечиваются. У меня всё.»
* Запрещенная в РФ организация