О бедном Вайнштейне замолвим слово

Диляра Тасбулатова

Суд, грозящий пожизненным заключением, еще предстоит. А пока в окружении укрепленного отряда охраны, чтобы, видимо, этот дедушка на костылях не дал дёру прямиком в пампасы.

Американское судопроизводство имеет свойство длиться без конца, такая вот ерунда. Как и в нашем случае: сексуальный скандал разгорелся два года назад, а суда всё нет как нет. Недаром Трумэн Капоте в романе «Беспощадное убийство» описал мучительную процедуру ожидания, годами - например, казни. Роман документальный, и Капоте редко позволяет себе вкрапливать в текст философские максимы, хотя заметно, что иногда ему так и хочется. Так вот, описание кошмара ожидания он делегирует преступникам, не позволяя себе разражаться тирадами по поводу садизма бесконечного затягивания дела.

Преступники же хотят одного – чтобы их побыстрее отправили на тот свет, вжик, и готово. Ждать, говорят они, страшнее: когда за мной придут? Завтра, ранним утром, разбудив и потащив на виселицу? Послезавтра, через месяц, год, десять лет? Иные и по двадцать ждут, такой вот казус. Только это уже не жизнь: возможный приговор превращает жизнь в ее подобие, то есть - в ожидание. Тезис о том, что человека отличает от животного лишь одно – знание что он смертен – в этом случае приобретает зловеще-пародийный оттенок. Время останавливается, нарушая свое предназначение – двигаться, идти, течь. Но в этом случае оно стоит на месте, как часы без стрелок: в фильме «Мертвец идет» сделана попытка осознать этот кошмар с христианской точки зрения – не подвергать человека пытке застывшего времени, более того – простить, а смертную казнь, как пережиток прошлого, отменить.

Такого ведь и врагу, сиречь маньяку, не пожелаешь – а у Капоте речь как раз идет о двух отморозках, вырезавших всю семью и ни разу о жертвах не всплакнувших; но, заметьте, они и по себе не плачут, мечтая, чтобы их побыстрее вздернули.

Если включить игру критического воображения (а Капоте, повторюсь столь аскетичен, что толковать его можно и так, и эдак – это же роман-док.), то, видимо, Капоте ставит диагноз не только самим преступникам, людям совершенно пустым (а где пусто, там и дьявол, свято место пусто не бывает, известное дело), но и судебной системе Америки в целом. Отголоски беспощадной критики Америки были и в «12 разгневанных мужчинах», где люди торопились на ужин, отправляя человека, возможно, невинного, на электрический стул.

Но вернемся к нашему герою. Еще недавно богатый и знаменитый, а ныне разоренный дотла и преданный родным братом, с которым они и создали студию Мирамакс; преданный и Тарантино, своим идолом, другом и собутыльником, который даже не пискнул в его защиту, ненавидимый всей страной, больной и пр., он еще и подвергнут пытке ожидания.

В его случае (казнь ему надеюсь, все же не грозит - надеюсь, что не грозит и пожизненное, хотя об этом уже поговаривают) можно было бы надеяться, что за два года может многое измениться, а нравы - слегка смягчиться; могут найтись и новые свидетели, опровергающие обвинения наиболее рьяных.

Как описано у Капоте (по поводу не только конкретных его героев) – правосудие в США столь запутано, что порой зависит от адвоката и суммы его гонорара, от политической конъюнктуры, от того и сего, - много привходящих, в общем. Впрочем, как и всюду (о нас я вообще не говорю, тут право сильного в приоритете), но и в Америке это иногда доходит до абсурда.

И что же мы видим? Маразм, как говорится, крепчает, а вместе ним крепчает и фигура сладострастного продюсера, который уже стал не просто очередным охальником, а ни много ни мало врагом народа.

Казнить, нельзя помиловать, и никто в Америке, стране фундаментальных ценностей, не путает место запятой. Звереет народ, прямо на глазах звереет– больше всех ярятся женщины, и, поскольку их гневные интенции мы читаем в соцсетях на русском, то, стало быть, это наши женщины, некогда самые традиционные женщины Европы, вмиг превратившиеся в агрессивных «феминисток».

…Я тут как-то писала, что и сама феминистка (объясняю в сотый раз, что это такое – право на аборт, карьеру и участие в выборах), только в связи с Вайнштейном и другими, уже совсем ни в чем не повинными жертвами новой идеологии «масс», этот термин приобретает иное звучание. Архаическое – новоявленные амазонки хотят положить на алтарь своей независимости всё новые и новые жертвы.

Здесь опять нужно оговориться – я могу предположить, что Вайнштейн виноват, наверняка виноват, он интриган, хам, протекционист и вообще не самый лучший человек на свете. Кстати говоря, мнение о его вкладе в американское кино не столь однозначно: скажем, писатель и кинокритик Сергей Кузнецов, два года назад, по горячим следам написавший оду Вайнштейну, считает времена Мирамакса романтическим периодом новейшей истории американского кино (и я с ним совершенно согласна). Зато критик Волобуев, американист, хорошо знакомый с предметом, или Алексей Медведев, один из самых интеллектуальных аналитиков кино, американского в том числе, считают Вайнштейна очередным фейком, чья слава держалась исключительно на Тарантино. Остальные проекты он якобы заваливал, ссорился с крупными режиссерами, протаскивал своих на «Оскар», лоббировал, навязывал свою волю, гасил таланты - и вообще был нехороший человек типа монстр (вот где вы видели «хороших», я вам просто завидую, товарищи).

Я излагаю это только ради объективности (а не потому, что боюсь дикого скандала в комментариях под моей статьей – вперед, девушки) – так сказать, для баланса, мы всем дадим слово, ваша честь, только не перебивайте судью или покиньте зал суда (судья здесь вовсе не я, как вы могли бы догадаться: судьи у нас по обе стороны океана, один другого, то есть одна другой, непримиримее). Сакраментальный вопрос, а судьи, мол, кто, давно не задается: у нас тут демократия, каждый человек нам дорог, каждый человек нам интересен и за изнасилованную официантку мы вас так же призовем к ответу, как за кинозвезду. Можете не сомневаться.

Ну уж нет, позвольте все же усомниться: за витриной этого нового дела Бейлиса официанток, которых безнаказанно употребляют в подсобках, тьмы и тьмы, но мы о них никогда не услышим.

Вернемся, однако, к Вайнштейну в качестве продюсера – даже его недоброжелатели не могут оспорить, что начинали братья Вайнштейны с нуля, что именно они продвигали арт-кино, что именно им принадлежит честь релиза фильма «Секс, ложь и видео», с его горькой чеховской интонацией и неожиданным лиризмом, что именно они доказали пуританской Америке, что «Повар, вор…» Гринуэя и «Свяжи меня» Альмодовара, шедевр о закоулках женского подсознания - не какое-то там порно, добившись для них широкого проката.

Ну и, конечно, Тарантино, главный козырь Мирамакса, - тот, кто с помощью братьев стал символом десятилетия, возродив «черный романтизм», и, как выразился Плахов, «пламенеющий постмодернизм», приправленный шутейным цинизмом.

Так что у нас там в анамнезе?

А в анамнезе у нас, думаю, вот что: да, «старик» превысил свои полномочия, да, он, как несколько наивно пишет один критик, «разменял свой талант на похоть и злоупотребление властью», да, обнаглел, да, зашел слишком далеко.

Боюсь, однако, что не раз бывало в мировой истории, таких как он, много. Просто карта так легла: в американском обществе, да и в культуре в целом назрел вопрос о жертве и расправе, показательной порке большого белого мужчины, символа власти и репрессивного, извините за выражение, дискурса.

Скверно другое: начало этого процесса, тотального, известного, всепроникающего, сломает жизнь не одному человеку, полетят и другие головы. Это как снежный ком, не остановишь, Салемские ведьмы, азарт толпы, склонность к охоте.

Да головы уже и полетели – Кевин Спейси, дирижер Ливайн, Вуди Аллен… Самое страшное, что это и есть, под видом борьбы за «нравственность», одна из форм тоталитаризма, и история с Кевином Спейси, которому едва не сломали жизнь, тому свидетельством: в стране окончательно победившей демократии никто почему-то не озаботился доказательной базой, обвиняя огульно, по доносу. А это ведь наиболее опасный симптом, который может коснуться всех, и гонителей в том числе. Обоюдоострое оружие.

Я уже не говорю о разрушении культуры, о возвращении пуританского духа, об убожестве политкорректных «эвфемизмов» и пр.

Черт с ней с культурой, людей жалко.