Людмила Бутузова
50 000- постояльцев - граждане старше 60 лет, система ПНИ не отпустит их до конца жизни. Те, кто помоложе и не прикован к постели, мечтают вырваться на волю и «стать как все». Борис Васильев, инвалид детства и обитатель психоневрологического интерната № 9 из Ленинградской области, попытался, но оказалось, что и государство не спешит выпускать его из своих объятий, и общество принять не готово.
Васильеву 43 года, 25 из них прожил в ПНИ №9. Было несколько побегов. Возвращали, наказывали, «усиливали терапию» - так, по словам Бориса, называется лошадиная доза психотропных препаратов, которые делают человека безвольным и «удобным для медицины».
«В итоге, в феврале я снова сбежал. Живу где придётся, ем что найду, но из последних сил ищу пути и людей, кто мог бы мне помочь обрести свой законный угол. Я очень хочу, чтобы закончился этот ад, и я смог бы жить по-человечески как гражданин Российской Федерации».
Письма такого содержания от имени Бориса Васильева рассылают по СМИ его друзья – тоже бывшие пациенты системы ПНИ, но как бы более удачно из нее вывернувшиеся. В квартире одного из них – Александра Жирякова – Борис сейчас нашел временный приют, второй – Александр Прохоров - хлопочет за него «по линии правозащиты» - т.е. направляет друга в нужные инстанции и добавляет красок к жизнеописанию в интернатах. У самого Бориса с образованием не очень: «Читать-писать умею, но вот так, чтобы разбираться с законами и самостоятельно бороться за права человека, - пока не получается, приходится обращаться за помощью».
К слову, низкий образовательный уровень проживающих в психинтернатах лезет в глаза всем, кто хотя бы раз открывал сюда дверь. Однако чиновники Роструда, под чьим присмотром находятся эти богоугодные заведения, утверждают, что в процентном отношении «статистика образованности» в психушках ничем не отличается от российской: документ о среднем образовании имеют около 15 000 пациентов, о среднем профессиональном — 8000, с высшим образованием 2000 человек. При этом 3,5 тысячи граждан, живущих в ПНИ, официально трудоустроены. Короче вы поняли: в процентном отношении горе от ума у нас общее.
Из школьных лет нашему подопечному запомнился первый класс –«у меня тогда хорошо пошло, учился на отлично, а потом не до того стало». Борис сирота, родители от него отказались при рождении, и он их никогда не искал в отличие от многих детдомовцев, кто в детстве бредил семьей и хотел с ней воссоединиться. «Бредни» всегда заканчивались плохо, - говорит он. – Не знаю никого, кто нашел своих предателей и был бы этому рад. Всем стало только хуже. У меня и так ад, хуже уже не надо».
С раннего детства проживал в Петродворце, в детдоме № 1. По его воспоминаниям, это грустное местечко: «Почти каждый день я переносил многочисленные унижения и издевательства, как физические, так и моральные со стороны обслуживающего персонала и даже других воспитанников детского дома. Меня заставляли делать работу санитарок, но я отказывался. Из-за этого и санитары, и воспитанники надо мной издевались: топили в ледяной воде, били палками, а затем объясняли начальству, что я наказан за домогательства к санитарке. И вдобавок отправляли меня в психдиспансер №7, где насильно пичкали психотропными средствами. Не выдержав таких издевательств, я сбежал из детского дома, но меня нашли и применили еще более жестокое наказание. Когда мне исполнилось 18 лет, меня перевели в интернат № 9 по адресу: Санкт-Петербург, Красное Село, улица Красногвардейская, дом 1. У меня появилась надежда, что жизнь моя изменится к лучшему. Но администрация детского дома №1 написала на меня ужасную характеристику, поэтому в новом месте меня встретили как отпетого хулигана. Издевательства и унижения продолжились. Меня избивали и пичкали психотропными препаратами. А еще часто закрывали в холодный карцер, где я лежал на холодном бетоне. Я опять сбежал и какое-то время жил с бомжами в подвале. Но администрация ПНИ №9 меня отыскала, насильно привезли обратно, где санитары меня избили, сломали несколько пальцев, и, чтобы никто не услышал, заткнули мне рот грязными носками... Угрожали расправой, если я кому-то расскажу о случившемся».
Опустим дальнейшие подробности из рассказа Бориса. Они страшные. Но по большому счету речь все-таки не о количестве грязных носков, засунутых в рот бессильному и зависимому от санитара инвалиду, и не о воспитательных мерах в карцере, которые лишь усиливают ненависть «получателя услуг» к своим мучителям. Главное Борис высказал: личность в ПНИ не представляется ценностью, попавший туда человек становится просто вещью, - обременительной и ненужной , с которой соответственно и обращаются. Можно даже не запоминать фамилию - похрен, скоро умрёт и привезут нового.
А если это будете вы? Не дай бог, конечно, но… О своей будущей старости и немощи думают даже такие сильные люди как Ольга Романова из «Руси сидящей» и Нюта Федермессер из фонда паллиативной помощи. Уж их-то, прошедших через огни и воды человеческого бесправия и бессилия, мало что пугает. А вот же – ПНИ, скрытый от глаз, опасный и малопонятный мир – «никто не застрахован туда попасть, не лишне знать, к чему готовиться».
В июне нынешнего года на заседании Совета по правам человека при Президенте РФ прошел «день открытых дверей ПНИ». Эксперты подготовили внушительный черный список того, что там происходит. «Новые Известия» ознакомились. Теперь ваша очередь вздрагивать.
Так, среди широко распространенных нарушений прав и свобод людей в интернатах называются лишение свободы передвижения внутри учреждения (запертые этажи, невозможность выйти на прогулку во двор или в гости в соседнее отделение); насильственное помещение в изоляторы на длительный срок; невозможность для маломобильных жителей интернатов передвигаться даже по палате или коридору — персонал не хочет или не успевает их вывозить. Кроме этого, недееспособным гражданам запрещают выходить за пределы интерната в сопровождении волонтеров, а дееспособным не выдают пропуска и лишают права выходить из учреждения. В отделениях ПНИ отсутствуют городские телефоны, у большинства жителей интернатов нет мобильников, так что связаться с внешним миром и рассказать о каких-то нарушениях они не могут. Администрация отбирает у жителей ПНИ паспорта и страховые полисы, не разрешает знакомиться с личными делами и медкартами, поэтому многие жители не знают, лишены ли они дееспособности, какой у них диагноз и какие препараты они принимают. Вместе с лишением дееспособности люди в интернатах автоматически лишаются всех прав — они не могут обратиться в суд, вызвать адвоката, не имеют права делать покупки, у них отбирают карточку, на которую они получают остатки пенсии. Штатные юристы не оказывают в полной мере услуги подопечным в ПНИ: у многих сирот есть вопросы о полагающихся им государственных квартирах; многие жители, лишенные дееспособности, хотят знать, кто и как распоряжается их жильем.
Полное отсутствие личной жизни. Многих женщин вынуждают делать аборт, часто проводится стерилизация. Медики зачастую не обращают внимания на жалобы, даже когда состояние становится критически тяжелым. В ПНИ практически невозможно отказаться от навязываемого лечения — персонал заставляет открывать рот и принимать толченые препараты. Распространена практика массового лишения дееспособности граждан в ПНИ на выездных заседаниях суда, во время которых граждане даже не приглашаются к судье. За один день лишают дееспособности несколько десятков человек. Многие жители интернатов говорят, что в суде не были, а о лишении дееспособности узнали только когда переставали получать пенсию.
Питание в интернатах невкусное, молодые жители ПНИ рвутся на свободу, чтобы купить что-то вкусное в магазинах, на голод жалуются даже пожилые люди, неприхотливые в еде. После ужина жители ПНИ не могут выпить чаю — чайников в большинстве комнат нет, заварки тоже. В ПНИ человек лишен личного пространства, не имеет собственных вещей, одежда выдается ему без учета размеров и предпочтений. Для мытья больных используют душ Шарко. Людей выстраивают в ряд и поливают мощным напором воды. В большинстве учреждений люди живут в комнатах по 5–7 человек, при этом один санузел рассчитан в среднем на 16 пользователей. Перегородок нет, все надобности справляются на виду друг у друга.
В каждом интернате есть изоляторы для вынужденного карантина, но они используются исключительно как карцеры для непослушных пациентов. Поводом для наказания могут стать жалобы на условия проживания, на качество питания, на плохое самочувствие; любые жалобы и просьбы к персоналу внутри интерната; жалобы членам проверяющих комиссий или различным органам вне интерната; конфликты с персоналом, с другими проживающими, отказ принимать лекарства или пищу, попытка отстоять свое право на покупку некоторых вещей через интернет за свои деньги; настойчивые просьбы выяснить причины лишения дееспособности и просить содействия в ее восстановлении...
Достаточно, чтобы гнездо кукушки не казалось раем? Нет? Тогда плюсуйте сюда откровения врача, который 15 лет «тихо сходил с ума вместе с пациентами», а потом написал об этом в одном анонимном телеграмм-канале:
«Когда я попал на эту работу, я думал, что самым страшным испытанием станет контакт с больными: постоянное созерцание искалеченных тел, искривленный разум, страхи, которые видят только пациенты… Я ошибался. Самое страшное, что я увидел в таком месте - это персонал. В основном, это касается санитаров. Иногда, медсестер и врачей. Средний возраст санитаров, который там работает - около 45 лет. Это люди, которых изрядно потрепала жизнь, прошедшие через тяжелые и неприглядные препятствия. Престижная работа им не светит. Но, по их меркам, зарплата в ПНИ очень хорошая, а "вредный стаж" дает возможность выйти на пенсию раньше на 3-5 лет, поэтому и идут. Поэтому и держатся за свои места, не взирая на то, что администрация ПНИ, по факту, считает их тем же инвентарем, что и пациентов, а работа выпивает у них все силы, нервы, время, здоровье.. Куда выливается вся накопленная агрессия, злоба и ненависть? Конечно, на пациентов. И вот это страшно. Система с поразительной легкостью ломает тех, кто там работает. Вне ПНИ вы можете быть прекрасным собеседником, добрым и отзывчивым человеком. Приходя на работу, вы становитесь злобным, шипящим созданием, которое исключительно грубо может среагировать на любую выходку тех, кто не понимает даже, что делает. Скрепя сердце, вы заставляете себя заботиться о больных, убирать за ними, кормить их. Но вместо сострадания и участия испытываете только усталость и озлобленность. А еще страх. Все боятся, что у их детей могут родиться такие же уроды, боятся, что стоящий за ними больной кинется на него, просто потому, что у того что-то переклинило в мозгу. Он боится, что сам станете таким вот дементным овощем, который пускает слюни и дерется из-за рубашки, которую надо отдать в стирку. Страх и ненависть заставляют его вместо того, чтобы аккуратно пересадить человека из коляски на постель, швырнуть его на ту же постель, вызвав жуткую боль в дано не гнущейся спине. Они говорят вам, что лежащий на полу человек сам это заслужил и вам не стоит утруждать себя поднимать его. Что можно просто накормить г-ном (в прямом смысле, да) того, кто опять, не ведая того, что творит, обгадил полпалаты. И это страшно. Потому что выйдя с работы, он становится другим, и чудовище внутри него засыпает. Чтобы вновь проснуться тогда, когда он вновь переступит порог интерната».
«Местом украденных судеб» называет российские псиноневрологические интернаты правозащитник общественной организации инвалидов «Новые возможности» Сергей Колосков, и он имеет ввиду не только тех, кто там живет, но и тех, кто их обслуживает. Из своих семидесяти лет тридцать Колосков борется за реформу ПНИ. Увы, за это время в системе мало что изменилось, она по-прежнему не только калечит и уничтожает человеческие жизни, но втягивает в этот процесс все остальные институты и само общество.
- В 2015 году в России вступил в силу федеральный закон "Об основах социального обслуживания граждан в РФ" (ФЗ N442), который наполнил понятие социальных услуг более современным гуманным содержанием, в том числе для жителей ПНИ, - рассказал Колосков. - К сожалению, закон не сильно изменил ситуацию в интернатах. Они по-прежнему живут по нормативно-правовым актам советского времени. В этом заключаются две страшные для людей вещи. Во-первых, «советские» интернаты – это помещения, где одновременно живут от 500 до 1500 человек, управлять таким коллективом можно только с помощью насилия, иначе просто не справиться. Наконец, постоялец интерната лишен выбора, где ему жить, дверь на входе закрывается навсегда. Стало быть, у ПНИ нет нужды бороться за пациента и самому меняться в сторону более качественного предоставления услуг. Вот поэтому три десятка лет мы неустанно говорим: без выстраивания системы сопровождаемого проживания в России настоящая реформа ПНИ невозможна.
В чем суть «системы сопровождения»? В создании для людей с инвалидностью небольших домов квартирного типа в жилых поселках или городской среде, где они не будут изолированы от общества, как сейчас, а будут наравне со всеми заниматься бытом, делать покупки в магазине, посещать учебные и культурные заведения, сохраняя при этом необходимое медицинское и психологическое сопровождение. На такую форму реабилитации людей с ментальностью давно и успешно перешли в западных странах. Робкие попытки есть и у нас. В частности, петербургская благотворительная организация «Перспективы» в 2015 году построила в поселке Раздолье Ленинградской области дом для семи молодых людей с инвалидностью, ранее живших в интернатах. Уровень их сопровождения высокий, так как у многих подопечных серьезные нарушения развития. «Перспективы» содержат дом на благотворительные средства — это старейшая организация Петербурга, имеющая партнеров и ресурсы для долгосрочного проекта. Другая петербургская организация ГАООРДИ открыла дом на 19 мест в черте города — дом расположен в жилом квартале и встроен в социум, его жители ходят в местные магазины за продуктами, на спортивную площадку к дому приходят играть дети из соседних домов. С прошлого года ГАООРДИ получает региональную субсидию за оказываемые социальные услуги. Но большинству НКО в стране, которые хотели бы открыть такие проекты, не удается договориться с властями о финансировании. Делать это без поддержки властей НКО боятся — на кону жизнь и судьба людей, и если собственные деньги у организации закончатся, ей придется вернуть подопечных в интернат.
- Будет ужас, мы боимся даже думать-об этом, - поделился с «НИ» питерский правозащитник Вадим Глузский. - Многие жители ПНИ не готовы к самостоятельной жизни — не умеют готовить, убирать за собой, планировать расходы. Причина в том, что в ПНИ для них готовят, за ними убирают, вместо них ходят в магазин. Именно таких мы берем на сопровождение. Через полгода их не узнать – это другие люди, с другими интересами. Вполне самостоятельные, даже ищут работу и находят ее. И не подумайте, что хватаются за то, что подвернется. Один прибился к бригаде плиточников, ходил за ними по пятам, перенимал, хорошо получалось, его взяли на постоянку. Другой вместе с подругой открыл бизнес – делают декоративные штучки на продажу, развивают моторику. Они прекрасно понимают, что в один момент эта жизнь может закончиться. Переживают: «Лучше бы я умер в детстве, чем снова интернат.».
Общественные организации в России уже несколько лет добиваются от властей законодательного закрепления термина «сопровождаемое проживание». В феврале 2018 года 49 представителей социально ориентированных НКО написали письмо президенту, и он поручил правительству разработать предложения по законодательному закреплению предложенной формы. Однако Минтруд убедил правительство, что такие изменения не нужны, все нормы, необходимые для внедрения сопровождаемого проживания, якобы, уже есть в федеральном законе о социальном обслуживании. И что? Да ничего! В том же году Минтруд утвердил программу по строительству, реконструкции и ремонту ПНИ стоимостью 43,6 млрд рублей, которая предусматривала строительство 100 интернатов более чем на 17 000 мест. Подсчитав расходы государства на строительство новых ПНИ, родители решили, что они гораздо выше, чем возможные расходы на альтернативное сопровождаемое проживание. Например, строительство ПНИ на 128 мест в деревне Алферовка Воронежской области обошлось бюджету в 400 млн руб.— более 3 млн руб. на одно место. При этом новый интернат далек от современных стандартов — в нем мест уединения, нет личного пространства, спальни рассчитаны в среднем на четыре человека.
В центре города Владимира тоже запланирована громадина ПНИ из расчета 3 млн.рублей на одного будущего пациента. Общественники в голос кричат: в городе можно купить квартиру на шесть жильцов общей площадью 180 кв. м за 7 млн руб. Таким образом, на одного человека с инвалидностью будет потрачено 1,2 млн руб., а жить он будет в отдельной комнате. «Создание в обычном жилом фонде квартир, обеспечивающих человеческое существование инвалидам, обойдется в два-три раза дешевле, чем планируемое Минтрудом строительство ПНИ-общежитий. Не говоря уже о том, что у многих инвалидов имеется своя жилплощадь, откуда их изымают в переполненные ПНИ, вместо того чтобы наладить их сопровождаемое проживание по месту жительства»,— пишет в Госдуму и в правительство союз инвалидов России.
- Все упирается в обыкновенную чиновничью алчность , - говорит юрист и правозащитник Центра «Право на жизнь» Кирилл Осколков. – Мусолить альтернативное проживание инвалидов можно сколько угодно, но без законодательной воли система ПНИ никогда не откажется от финансовых потоков, которые рекой текут сюда из госбюджета и из пенсий пациентов. Системе это выгодно. Выгодно и другое – как можно больше инвалидов признать недееспособными или –есть такая хитрая формулировка – «неготовыми к самостоятельному проживанию». И тогда человек у тебя в руках пожизненно, вместе с бюджетным финансированием. У нас в Красноярском крае ПНИ обнаглели до крайности – уже в интернат берут при условии, если человек соглашается на «недееспособность». Государство этому потакает. я бы даже сказал, и само в этом заинтересовано не меньше - ведь «недееспособным» не нужен ни социальный дом с отдельной комнатой, ни дополнительное сопровождение, детдомовцев. «неготовых к самостоятельному проживанию» можно до бесконечности держать в интернате «для их же блага» или вовсе не говорить о положенной от государства квартире. Цинизм и коррупция так тесно сомкнулись, что обиженным судьбой людям просто не вырваться из замкнутого круга.
Это плохие новости для нашего знакомца из Ленинградской области Бориса Васильева. Для него уже и так замкнутый круг все больше похож на строгий ошейник. Ну представьте: человек лет двадцать мог бы жить в собственной квартире, а до сих пор на привязи у казенной койки. Как так вышло? Друзья высказывают предположение, что детдомовские начальники либо наказали хулиганистого сироту, при выписке не объяснив, что ему положена квартира, либо сами ее отжали «у дурака» . Борис о кознях не догадывался, из детдома идти ему было некуда – только в интернат для взрослых в Красном Селе. Так на двадцать пять лет он в оказался в знаменитой «девятке». Знаменитой тем, что здесь в одном месте со строгим режимом содержания находятся 1100 человек с ментальными особенностями. Есть тяжелые пациенты, которые прикованы к постели и вообще не осознают окружающую действительность. А есть такие, как Борис – вполне адекватные, рукастые, из которых всякие умения так и прут: может и поштукатурить, и постолярничать, и страничку в соцсетях завести. Интернет его в общем-то и просветил.
«Три года назад случайно узнал, что как сироте мне положена от государства жилплощадь. Я обратился за помощью в юридическую контору, где мне объяснили мои права, и составили список документов для получения жилья. Я уже хотел подать эти документы в соответствующие органы. Но администрация интерната №9, как-то узнав об этом, вызвала меня на допрос и под угрозами заставила отдать эти документы. Они даже угрожали сотрудникам юридической конторы, вынуждая их отказаться от помощи мне. А меня в прямом смысле выкинули на улицу зимой, зная, что мне негде ночевать. Я умолял охрану пустить меня погреться, но меня не пускали по приказу администрации интерната. Пустили только тогда, когда я согласился по их приказу встать на колени и извиниться перед руководством, а также дать ложные показания против себя и отказаться от желания бороться за свою жилплощадь. На самом деле я хотел закончить этот ад, реализовать свои права и жить по-человечески как гражданин Российской Федерации.Я успел обратиться к председателю комитета СПб по соц.опеке Ржаникову Александру Николаевичу. Он, выслушав мою историю, обещал помочь в моем непростом деле. А также знакомые правозащитники посоветовали не сдаваться».
Вот три года он и не сдается. Пишет, звонит, ходит по инстанциям, собирает справки, ругается с интернатом, который, как ему кажется, специально ставит палки в колеса, чтобы подольше задержать его у себя. Но дело, похоже, не не только в коварстве опекунов. Когда подавал документы в администрацию Красносельского района, была уверенность, что квартиру дадут если не сразу, то вот-вот. Его поставили в очередь. Сейчас перед ним 6509 человек на получение жилья.
Как же так? Сирота ведь, за 25 лет, пока не знал, что ему «положено» по закону, сколько людей вперед себя пропустил. Оказалось, что его «незнание» не имеет никакой силы. В комитете по социальной политике, куда Борис ходит уже как на работу, ему объясняют: федеральный закон о предоставлении сиротам жилья был принят в декабре 1996 года, а Борис справил совершеннолетие в июне 1995-го. Постичь эту закорючку мужчина не в силах. Надо сказать, что корреспондент «Новых Известий» тоже не постигла, пришлось обращаться в комитет за дополнительным пояснением. Ответили развернуто:"Ему не могло быть предоставлено жилое помещение в связи с отсутствием данной нормы в момент выпуска из детского учреждения". А что дальше? Есть что-то обнадеживающее? Есть, - сообщили в комитете. - Сироты имеют пять лет на то, чтобы получить жилье или встать на очередь. Жилье им могут дать и позже, но обратиться для постановки на учет необходимо до того, как им исполнится 23 года. Борис этот срок пропустил. Приехали…
Оптимальным решением для таких неудачников, как Борис, был бы формат сопровождаемого проживания. Борис о таком формате не слышал. Но даже если он захочет переехать в квартиру с сопровождением, то это окажется даже сложнее, чем получить жилье от города. Таких квартир Питере раз-два и обчелся, да и сколько они еще протянут на благотворительности.
Анна Удьярова, юрист общественной организации "Перспективы", говорит, что история Бориса довольно типична.
- У нас вообще суровое законодательство, а для людей с ментальными нарушениями оно просто казуистическое. Но они обязаны его знать и самостоятельно отслеживать все изменения и поправки. Когда люди с этим сталкиваются, они приходят в отчаяние. Обычно в таких ситуациях разбирается суд, но до него не так-то просто дойти. Требуется куча справок, архивных запросов и медицинских документов. Собрать их бывает нереально, интернаты, если и помогают людям, то неохотно.
Васильев за три года изрядно измотавший себе нервы и ни на шаг не приблизившийся к заветной квартире, считает, что интернат вредит ему специально. Хотя по версии администрации, она-то как раз шла навстречу, помогла собрать необходимый пакет документов. У мужчины своя правда: его права нарушены, ведь если бы ему кто-то сказал 24 года назад про жилье, если бы помог встать на очередь, то его жизнь могла бы сложиться совсем по-другому.
- Я хочу семью! Вы не представляете, как я этого хочу, - прорыдал в трубку Борис Вячеславович. – У меня осталась девушка в интернате… Надо ее забрать. Но нет квартиры - нам не дадут соединиться. Видеться запрещают, настраивают против. Они лишили меня всех прав! Я столько терпел….
Квартира должна была стать наградой за все страдания. Ожесточила еще больше. Васильев выходил на пикет к Смольному. Разбрасывает свою историю по соцсетям, люди сочувствуют, ставят лайки. Но это не влияет на скорость получения долгожданной квартиры. А вот страхи нарастают Всплывает то один, то другой тонкий момент. Человека из ПНИ не поставят на жилищный учет без справки о том способен ли он обустраивать свой быт самостоятельно. А может он это делать или нет, решает специальная комиссия. Характеристику должен написать интернат. Васильев с ними уже разругался, со скандалом выписался. Ну и кто ему теперь даст справку? Он же фактически бомж – крыши над головой нет, без прописки не берут на работу, ночует и столуется у такого же инвалида как и сам. Загогулина, да еще какая! Борис в отчаянии: все рушится! Так и не дождешься своего угла с цветком на подоконнике…
Сотрудники ПНИ №9 зовут Бориса вернуться. Разместили пост на странице интерната, зная, что он туда заходит. Вроде, нормально начали: «волнуемся за тебя, Борис!»
- Ну и остановились бы на этом, -я бы, может, им и поверил, -непримиримо говорит Васильев. – Нет, они опять очерняют: «дурные компании, злоупотреблял, дрался, тонул в озере»… Из положительного всего две строчки: принимал участие в культурной жизни, выезжал на экскурсии. А про работу где? Я столько лет дворником ишачил.
Возвращаться не хочет: «Я просто устал подчиняться и перед всеми отчитываться. Хочу жить как все, у себя дома».
Сосредоточился пока на этом в переписке с чиновниками.