Власть тьмы и тьма власти: спектакль «Театральная история» стал провидческим

Диляра Тасбулатова

Я второй раз его посмотрела: всё так же блестяще, темпераментно остроумно, издевательски точно и пр.

Правда, времена изменились: за этой фразой должно, по идее, следовать сожаление, что, дескать, наша жизнь так стремительно меняется и, таким образом, спектакль, увы, неизбежно устарел.

Вы будете смеяться (хотя этот тот самый случай, когда не до смеха), но в случае «Театральной истории» всё случилось с точностью до наоборот: спектакль именно сейчас стал, что называется, актуальным. Увы и ах.

Ну сами посудите: кто бы мог подумать всего каких-то четыре года назад, что театру будет навязываться ортодоксальное православие или неумолимая цензура, или то и другое вместе, плюс власть денег? Да что там четыре: роман-то написан восемь лет назад (!!!). Издан в 2013-м, и пережил несколько изданий (это для справки).

Конечно, живя здесь, в России, в обстановочке, максимально приближенной к боевой, можно всего ожидать – но чтобы так скоро? Удивительное дело: из чего следует, что у Артура дар предвидения, прямо как у Достоевского, почти по нотам расписавшего в «Бесах», что будет с Россией…

Вот предвидение – и есть, наверно, главное и в его романе, и в спектакле, поставленном по его мотивам молодым режиссером Искандером Сакаевым. Написанный изощренно, со многими разветвлениями сюжета, полифонично, как сказал бы умный критик, - роман, повторюсь, ценен именно предвидением, где в роли визионера выступил совсем еще молодой человек.

Интересно, что прочитав вначале книгу, я не очень представляла ее сценически: переводить прозу на язык жеста, пластики, реплики, наделяя актеров еще и авторским голосом (а в романе около пятисот страниц!) – задача, как говорится, не из легких. Более того – порой невыполнимых: «литературный театр» далеко не всем удается, пьесу, конечно, играть в разы легче.

Так что, как говорят в юбилейных речах (хотя до серьезных юбилеев ни драматург, ни постановщик пока не доросли) – тут прямая заслуга режиссера, Искандера Сакаева, сумевшего транспонировать интеллектуальный текст в феерическое, виртуозное действо.

Хороши и актеры: Филипп Котов, Денис Яковлев, Александр Карпенко, Иван Лакшин, Вано Миранян, Алевтина Даниленко, Антон Даниленко и Андрей Сергеев. Самая сложная роль, наверно, у Дениса Яковлева, играющего режиссера подневольного театра, некого Сильвестра Андреева: ибо он в своем роде alter ego и Сакаева, и Соломонова, да заодно и сгусток, концентрат противоречий. Ему бы и лицо сохранить, и театр не потерять (известная, хм, дилемма новейшего времени); и вроде как самого-то на авангард тянет, да вот и хозяин театра вдруг, ни с того ни с сего, скоропостижно впал в православие (как иронически говорят в спектакле), причем самого что ни на есть ортодоксального толка – то нельзя, это нельзя… Самому Ипполиту Карловичу, правда -, как это принято у привластных клерикалов - можно всё, от разврата до пьянства. В общем, бедному режиссеру Андрееву и податься-то некуда: направо пойдешь, угождая продвинутой публике – погонят из театра, где ты Царь и Бог, налево, поближе к власти в лице хозяина, - потеряешь и публику, и уважение общества.

Ловушка, в которую теперь многие угодили, можно даже и имен не называть, сами всё знаете.

Кстати, тут и автобиографический мотив: чтобы никому не «потрафлять», Артур уволился отовсюду, стал свободным художником, то бишь писателем, и будучи уже «на свободе с чистой совестью», мужественно отказался писать по роману в год, то есть поставить себя на поток, как того хотело одно известное издательство.

Вообще сложное произведение – о почве и судьбе, об актерском эгоцентризме, о Театре как о высоком искусстве, каковое обязано считаться с низкими истинами; есть здесь даже и детективные моменты, и саспенс, и «политика», и многое другое…

О романе много говорили, понравился он и выдающимся театральным режиссерам, и сатирику Виктору Шендеровичу, и многим другим:

Владимир Мирзоев, режиссер:

Обычно литература питает театр, как мать младенца. Но иногда, крайне редко, бывает наоборот. «Театр» Сомерсета Моэма, «Театральный роман» Михаила Булгакова, «Степной волк» Германа Гессе. Роман «Театральная история» попадает в разряд этих редкостей.

Виктор Шендерович, писатель:

Артур Соломонов написал смешной, злой и нежный роман про театр, который он ненавидит с такой силой, на какую способна только любовь. Прочтите, не пожалеете!

Кирилл Серебренников, режиссер, художественный руководитель Гоголь-центра:

Когда журналист берется писать книгу, то мотивации бывают самые разные — «не могу молчать» или «хочу рассказать вам интересную историю», или «хочу доказать, что тоже могу». Я знаю талантливого, точного, честного Артура Соломонова, я знаю его гражданскую позицию, поэтому его первый большой роман, где есть и детектив, и «театр», и попытка выразить время, — точно будет интересен умной публике. Каковы его мотивации к написанию этой книги — поймете по прочтению.

Валерий Фокин, режиссер, художественный руководитель Александринского театра:

В романе так точно многие вещи подмечены – по актёрской психологии, по невероятному эгоизму, по желанию остаться хорошим во всех ситуациях, а это невозможно, но, тем не менее, очень хочется; по нереализованным амбициям, которые есть всегда у людей театра, и, как правило, эти амбиции — ложные… Художественный руководитель театра Сильвестр Андреев мне не напомнил никого конкретно, но, вместе с тем, напомнил очень многих. На меня он тоже в какой-то степени похож. Хотя мне кажется, что я все-таки поумнее — не в плане интеллектуальном, а в плане поведения. Но совершенно точно подмечено, что режиссер, любой режиссер – человек сумасшедший, одинокий и растерянный.

Обозреватель «Новых известий» Диляра Тасбулатова попросила создателей спектакля рассказать читателям «Новых Известий» обо всем об этом.

Артур Соломонов:

- Роман предвидение – редкий не то чтобы жанр, это вообще редкое свойство - написать такой роман, предвосхищающий какие-то важные общественные события. Как родилась идея романа?

- Разумеется, я писал роман, не намереваясь предсказывать и пророчествовать (смеется). Поначалу это была исключительно театральная история - про несчастного актера, маленького человека, который мечтает вырваться за пределы своей жизни, доказать всем и себе самому, что не такой уж он и маленький. Когда в тексте появились священник и недоолигарх, роман стал выходить на более широкий простор, но это было определено логикой развития сюжета и моим ощущением от сегодняшнего дня. Я имею в виду то время, когда роман был написан.

- 2011 год?

- Ну да. Но вообще-то я думаю, что ради продвижения или доказательства какой-то идеи романы не пишутся. Если тебя разрывает какая-то пламенная страсть или не дает покоя мысль, ты можешь написать колонку, статью или пост в соцсетях.

- Ну а что, по-твоему, может сподвигнуть на роман?

- Что? Если ты воспринимаешь современную жизнь как очень сложный процесс, в котором на равных основаниях и с равным правом сражаются самые разные люди, одержимые некой идеей или страстью - тогда есть смысл писать роман. Конкретно в этом романе мне было важным дать слово и возможность действовать каждому, кто вступил в сюжет. Например, необходимо было показать и мечту, и страдания священника, отца Никодима, который мечтает захватить власть над театром. Если бы он был просто банальным лицемером, одержимым волей к власти и страстью к деньгам, это было бы неинтересно - ни мне, ни читателю. Тем более, что таких карикатур предостаточно не только в искусстве, но и в жизни.

- У тебя так получается, что весь мир – поистине театр. Ибо театральные интриги в твоем романе как будто отображают состояние страны. Главная тема, мне кажется - повсеместное лицемерие. Ну и побочные мелодии – режиссер как тиран, и таких было много в истории кино и театра. Театр как капсула, закрытое от посторонних взглядов пространство и в то же время - разомкнутое в мир. То есть модель мира. Почему именно через театр ты решил «поставить диагноз» больной нашей стране?

- Я считаю, что театр очень подходит для описания современного общества, и мне повезло, что благодаря учебе в ГИТИСе и тому, что я был некогда театральным критиком, писал в разные издания, смог неплохо изучить это искусство и людей, которые его создают. Театр, конечно, во многом совпадает с современной жизнью. По очень многим параметрам совпадает… Мы сейчас наблюдаем вокруг бесконечное разыгрывание каких-то ролей и очень легкую, быструю их смену: прямо на наших глазах человек может вдруг поменять и взгляды свои, и образ действий - как артист, которому поручили играть новую роль. Эта легкость перемен, и как бы игровое - а в каком-то смысле, страшное - отстранение от своей сущности и есть примета нашего времени.. И в то же время – это очень театральный случай. В театре актеры готовы отдать свою свободу, вручить ее режиссеру, предоставить свою душу и тело для экспериментов. Такова профессия. Взаимоотношения режиссера и труппы во многом подобны отношениям народа и диктатора. Кроме того, в театральном пространстве (не только во время спектаклей и репетиций, но и в театре как учреждении) на всем происходящем лежит оттенок некоторой нереальности или даже "сюрреальности". В последнее время у меня возникает такое же ощущение не только от театра, а от нашей жизни в целом. Если у нашей реальности есть автор, то он решительно уводит ее в гротеск, в абсурд.

- Все, конечно, помнят сцену в «Гамлете», как король не выдержал происходящего на сцене. То есть театр оказался в роли обвинителя – причем для того, кому всё что божья роса. Чувствуют ли условные прототипы, что ты нарисовал их сатирические портреты? Или они не ходят на такие спектакли?

- Обычно встреча с прототипами, то есть с теми, на кого театр направляет свои сатирические, так сказать, стрелы, не происходит. А если и происходит, то "прототипы" себя не узнают. Это всегда, в их восприятии, будет спектакль про кого-то другого, смешного и неприятного. Ну и я, конечно, не верю в такое уж прямое действие театра, да и любого другого вида искусства: пришел на спектакль скупец, посмотрел спектакль о жадности, вышел из зала в слезах и стал круглосуточно щедрым, так что ли? Потому что для него это не скупость, а особые отношения с миром, система взаимных расчетов, и далеко не только финансовых; и если вдруг это качество из него изъять, то может рухнуть сама основа характера…Хотя я уверен, что участие искусства, особенно театрального, в формировании общественной психологии очень велико. В этом смысле Россия выгодно отличается от многих стран, театр здесь очень важная часть социальной жизни.

- Ты мне как-то говорил, что тебе предлагали, как молодому успешному писателю, контракт – по роману в год. И ты отказался, ибо по заказу писать не можешь. В связи с этим: насколько писатель как ты думаешь – профессия, ремесло, а насколько – вдохновение?

- Это самый сложный момент - установить равновесие между ремеслом и вдохновением, как и равновесие между свободой высказывания и его точностью. Я пока такое равновесие обретаю редко (смеется). А в случае с заказом по роману в год... Я вообще сначала подумал, что это шутка, и засмеялся в ответ на "заманчивое" предложение. Но очень быстро понял, что никто со мной не шутит.

- Сложно ли было интерпретировать прозу в пьесу? И скажи, твой роман с театром ведь продолжается?

- Я сразу сказал, что инсценировку для спектакля писать не стану, и меня никто не уговаривал. Потому что инсценировка - это интерпретация, а режиссер уже знает, что он возьмет из большого текста, а что придется оставить вне сцены. Создателям инсценировки удалось совместить бережное отношение к тексту с абсолютной свободой, и в итоге режиссер и артисты сделали самостоятельное произведение на основе романа. "Роман с театром" продолжается в нескольких планах: как я уже сказал, отвечая на предыдущий вопрос, театр и театральность мне кажутся очень подходящими для описания и понимания современной жизни. Потому действие моей недавно написанной пьесы "Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича" тоже происходит в театре. В пьесе показано постепенное проникновение "бациллы сталинизма" в современного человека - до такой степени, что артисты, играющие роли советских политических деятелей, Сталина, Берию, Хрущева, постепенно превращаются в них. Превращаются с азартом, с восхищением. Кстати, несколько месяцев назад в Театре.Doc прошла читка этой пьесы. Исполнителями главных ролей были Максим Суханов и Юлия Ауг.

Совсем недавно мой "роман с театром" принес еще один сюрприз: пьесу "Благодать", остросатирическую, в постановку которой я уже не верил, и вдруг в Татарстане, в маленьком городе Буинске, ее поставил очень талантливый молодой режиссер Ильшат Мухутдинов. Вообще, надо сказать, что в театральной России еще происходят чудеса, и к таким чудесам я отношу смелый, очень интересно развивающийся театр в маленьком татарском городе с населением в двадцать тысяч человек, где благодаря усилиям директора Раиля Садриева и его артистов проводятся международные фестивали, где ставят современные, злободневные пьесы и классику, куда приглашаются на постановки режиссеры со всей страны. Ну и ближайший эпизод моего "романа с театром" вот какой - уже через неделю на замечательном фестивале "Камерата" в Челябинске будет представлена пьеса "Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича" и спектакль "Театральная история".

- Что, по-твоему, подвластно писателю? Иным кажется, что они могут ВСЁ. Особенно тем, кто начинает и кругом расстилается огромное не паханное поле – делай, что хочешь. С возрастом хотя ты еще молод, это ВСЁ начинает показывать свой норов: всё, да не всё. Как-то так. Другим словами – ты боишься чистого листа?

- Главное - не испугаться того, что ты с этим чистым листом сделал. (смеется)

Искандер Сакаев:

- Скажи, сложно ли было работать именно над этой пьесой? Там у тебя, как я понимаю, гротеск перемешан с реализмом, то есть условный Мейерхольд должен был опираться на социальное?

- Да нет, несложно, скорее интересно. Причем чем я больше погружался, тем интереснее становилось. Там скорее всего самая сложность была на первых порах, когда роман только начали превращать в инсценировку, и от очень много пришлось отказаться (до сих пор жалею, но зрительский формат подразумевает комфортность восприятия). Гротескность в способе существования актеров, кстати, продиктована самим построением романа, а реалистичность задана реалиями жизни.

- Российский театр сейчас вроде как на подъеме, несмотря ни на что. На цензуру в первую очередь. А у вас с Артуром еще и спектакль о цензуре – ну отчасти…

- С цензурой в современном российском театре всё как-то странно. О ней много говорят, а страждущие прав и свобод так вообще - вопиют. Но… То ли я не так стражду прав и свобод, то ли цензуры в театре нет, то ли я с нею сам ни разу не сталкивался, - не знаю. В общем, не чувствую пока ее давления. Единственный раз такое было в Иране - перед показом на фестивале другого моего спектакля «Забывчивость/Фарамуши»: товарищи из какого-то исламского комитета попросили рассказать о содержании.

- И что?

- Да ничего, я рассказал, и они, довольные, ушли.

- О каком театре ты мечтаешь? Что это за театр – скажем так, идеальный? Трибуна, или, наоборот, чистое искусство, или то и другое? И какой театр ты бы взял в путеводные звезды?

- Все жанры хороши, кроме скучного, все театры нужны, кроме мертвых. Ну а я мечтаю о подлинно живом театре, где художественные и политико-идеологические декларации (манифесты, программы и т.д ) любых направлений и оттенков не подменяют собою собственно само художественное высказывания. И не заменяют, не вытесняют театр как таковой.

- Ясно. "Театральную историю" хвалили очень многие известные люди: Серебренников, Мирзоев и другие. Хотя спектакль очень оригинальный и не вписывается в определенные рамки, все ведь работают в своем каком-то жанре. Можно ли сказать, что ваш спектакль на стыке жанров?

- Хвалили роман, и поэтому, ставя спектакль, мы стремились не испортить и сохранить две его главных составляющих - многоуровневость воздействия на неокрепшие и закосневшие умы и полифонию выразительных средств автора. Видимо, от этого - некая хаотичность игры и чрезмерность в состыковывании формы и содержания...

- В кино режиссер – часто тиран, я это точно знаю. Меньше знаю, каковы режиссеры театра. Однако слышала, что существуют театры-лаборатории, где очень жесткие ограничения, где актеры страшно боятся режиссера. Театр-секта в общем. А ты каков?

- Я разный, наверное. Думаю, я - обаятельный тиран–манипулятор (смеется). В кино (по первому образованию я кинорежиссер), думаю, был бы тотальным, одержимым контролем за всем и вся тираном - там ведь и деньги большие, сиречь ответственность, и вечное отставание от графика. Плюс в кино вечно задействовано так много случайного народа, что поневоле нужно быть тираном, только это и работает. В театре несколько проще - случайных людей меньше, зато фанатиков, готовых рубиться за идею и получающих мазохистский кайф от процесса, больше. И, конечно, сектантский вариант развития в театре очень соблазнителен, примеров тому в русском репертуарном театре не счесть. Но выгоднее в конечном счете эдакое обоюдное «изнасилование по любви», когда все соучастники процесса изъятия души и выворачивания тела понимают: да, сейчас больно и несколько ненормально, но в итоге всем будет хорошо и мы увидим небо в алмазах (если доживем).

Денис Яковлев, исполнитель роли Сильвестра Андреева:

- Денис, я видела вас только в одном спектакле, где, однако, вы показали огромный спектр свои возможностей – от умения подражать до пластики. Наверно, изматывающее занятие?

- Да, спектакль требует мощнейшей физической и эмоциональной выкладки, а по-другому здесь и нельзя, иначе всё превратится в пересказывание текста. Поэтому все артисты в нашем спектакле работают на пределе. Ведь это не просто бытовые персонажи, как может показаться на первый взгляд, скорее - архетипы, очень выпуклые и яркие. И чтоб донести до зрителя то, что вложено драматургом и режиссером, необходимо выйти за пределы своего Я. Что мы, и конкретно я, в общем-то, и делаем - честно и самозабвенно… Поэтому спектакль имеет такую ошеломляющую зрительскую отдачу. А за счёт этой отдачи я - подозреваю, что и коллеги - генерируем свою потерянную и разбросанную клочками по сцене энергию… В общем, происходит тот самый энергетический обмен, приводящий в результате к духовному катарсису: когда в финале, на поклонах, артисты и зрители десять минут аплодируют друг другу! Вот ради этих ошеломляющих минут, мне кажется и стоит заниматься этой невероятной профессией.

- В жизни вы не очень похожи на актера: ведете себя очень скромно: актеры, из тех, кого я лично знаю, любят немного покривляться. Это что: пока не требует поэта к священной жертве Аполлон? Иными словами - всю свою бешеную энергию вы оставляете для сцены?

- Знаете, в реальной жизни я стараюсь существовать в «эконом» режиме. И так в ней полно стрессов и негатива, что б ещё что-то выдавливать из себя напоказ… На сцене я становлюсь как бы со-творцом, приобщаясь к этой божественной энергии, которая подхватывает и несёт к невиданным далям, извините за пафос. Ну, случае твоего верного направления игры: ты иногда даже не знаешь, что и как будет в финале действа, порой даже и представить не можешь. Поэтому каждый спектакль – живой, пульсирующий организм. Ну а после спектакля идёт период накопления и осмысления. У меня не так их много, спектаклей, и каждый, получается, на вес золота.

- Да что вы? Актер вы очень разнообразный, сильный, с огромным диапазоном...

- Ну вот так… И потому, раз спектаклей немного, я всегда к каждому из них очень тщательно готовлюсь, приводя своё психофизическое состояние в необходимый тонус и настраивая на нужную энергетическую волну. «Каждый спектакль как последний»- этот девиз у меня остался ещё с института (я закончил СпбГАТИ). И никогда не жалеть себя на сцене, а иначе кто пожалеет зрителя, заплатившего за билет?!(смеется)

Актер, как учили классики, это и он сам, и его персонаж в одном лице. В кино или даже в театре были такие, вроде Жана Габена, кто привносил в роль собственно себя, со всей своей психофизикой. А вот скажем Басилашвили может всё – большой диапазон. Вам интереснее менять «личины» или бы мечтаете об одном амплуа?

- Я не люблю это слово - «амплуа». Считаю, что актёр должен быть универсальным. Если не получается, то надо к этому стремиться! Если не стремитесь, то в этой профессии делать вам в общем-то нечего… Я могу смело заявить, после двадцати лет творческой деятельности – я универсален. Без ложной скромности: могу сыграть всё и вся. От острохарактерных буффонадных персонажей до невероятной трагедии. Палитра безгранична. Я благодарен моему другу, соратнику, могу смело заявить - моему режиссёру - Искандеру Сакаеву, который подарил мне целую галерею разнообразных по диапазону ролей. За многолетнее наше сотрудничество мы выпустили ряд спектаклей в разных театрах Москвы. И в каждом из них Искандер делал доминирующую ставку на меня, безгранично доверяя и облекая мой необузданный дух в таких персонажей, как Войницкий в «Дяде Ване» (кстати, спектакль вошёл в лонг-лист Золотой маски»), Мёбиуса из «Честного афериста», идущего три года на аншлагах в Театре Наций (история выпуска этого спектакля - это отдельная история), Сильвестра Андреева из «Театральной истории» и ряд других работ. Он создал меня как актёра, дав прочувствовать на проживании главных ролей свою психофизику, свой актёрский пульс, ощущение сцены, зрителя, времени и пространства.

Вместе мы сила! Конечно же до Искандера в формировании моего актёрского «я» участвовало много актёров и режиссёров, с кем мне довелось сотрудничать - это и Валерий Фокин, с которым пять лет я творил бок о бок в Центре Мейерхольда, и Владимир Епифанцев, который вывел меня на большую сцену после моего скандального ухода из Доронинского МХАТа, и Людмила Гурченко, с которой я играл на протяжении пяти лет в антрепризных спектаклях, и Теодор Терзопулос, греческий гений античной трагедии, заставивший меня выйти из зоны комфорта и на разрыв аорты играть «Персов»; и Николай Рощин, ныне главный режиссёр Александринки, а в прошлом главный авангардист театральной Москвы, с которым мы объехали весь земной шар, и Павел Сафонов – режиссёр-романтик, спектакли которого идут сейчас во всех модных московских театрах, подаривший мне не главные, но чудесные роли в чудесных спектаклях, и многие-многие другие, о которых можно очень долго и взахлёб рассказывать.

- Ух ты… Я не настолько театральный человек, многого не видела, интересно! Ну а кино?

- В кино же немного другая ситуация, там, как правило, отталкиваются от внешнего. Поэтому с кино сложновато и главных ролей пока не было. Но всё, что запечатлено со мной объективом камеры, остаётся навсегда: можно пересмотреть и сделать соответствующие выводы. Много чудесных кинорежиссёров, обративших на меня внимание, много ролей, небольших, но ярких, за которые мне не стыдно, потому что я не хочу и не умею врать в своей профессии.

- Это заметно. Спасибо за интересный разговор.