Беседовала Диляра Тасбулатова
Две первых были трагедиями: особенно «Жить», где Сигарев сумел вернуть жанр высокой трагедии на экран. Ибо жанр это сложный, воспроизвести трагедию, в ее античном понимании, в наши времена, когда всё поддается осмеянию, почти невозможно. И если в «Волчке» Яна играла циничную шлюху, бросившую свою дочь, то в «Жить» - молодую женщину, мужа которой убили отморозки прямо в день свадьбы.
Видимо, устав от трагичности нашего существования, Сигарев, наконец, снял черную комедию, которую уже давно разобрали на цитаты: искрометные диалоги в устах таких звезд как Чурикова, Баширов, Троянова и должны были, по идее, «пойти в народ». Безупречная драматургия и особый, хлесткий юмор сделали «Страну ОЗ» «национальным хитом». В авторской версии частенько звучит мат, но для проката его «запикали» - по требованию нашего неумолимого Минкульта. Правда, мат запикан так мастерски, что русский человек все равно поймет, что к чему. Хотя бы по губам.
В том же году Сигарев поставил спектакль «Вий», где Яна Троянова играет Паннычку.
И уже несколько лет Яна буквально живет сериалом «Ольга» - лучшем российским сериалом по признанию критиков.
2017-й стал новым триумфальным для Трояновой: ее назвали «Женщиной года». Вполне заслуженно, между прочим.
В последнее время Троянова не даёт интервью, но для обозревателя «Новых Известий» сделала исключение: говорит, что, дескать, по старой дружбе.
Почему не даёт, узнаете, когда прочтете до конца.
Яна, раньше ты мне говорила, что почти все сценарии, которые тебе присылают, отдают фальшью, картоном, неестественными интонациями. И о том, что нужно ждать следующего фильма Сигарева. А работать хочется здесь и сейчас. Но я вижу повезло, наконец: сериал «Ольга», где у тебя главная роль, считается лучшим на нашем ТВ. Его даже профессиональные критики, которые чураются сериалов как таковых, признали.
Да, мне интересно. Почти пять лет я живу Ольгой, хороший проект. Только им сейчас и живу, можно сказать.
И там живая речь – то, по чему ты страдала, не вынося фальши?
Да, у моей Ольги речь как раз живая, а не бесцветная: я не умею произносить просто слова, талдычить.
Я заметила, ты все время меняешь голос: в «Волчке» на тон выше, в «Жить» - ниже, и говор другой, в «Стране ОЗ» - как-то отстраненно, голос почти бесцветный. Как-то Джек Николсон говорил, что интонация, звук голоса – наше всё. Чтобы проникнуть в суть персонажа, он ищет его через голос.
Я сначала ищу образ: прическу, костюм, походку, пластику, с художником бьюсь над костюмом. И Сигарев мне доверяет: сбросит мне роль, и я ее «делаю». Сама. Голос – да, конечно, ты права, Диля… Голос – это важно. После всего перечисленного - костюма, походки и прочего, я берусь за голос. И через него «залезаю» в своих героинь. Состояние и голос я не разделяю: какое у тебя психофизиологическое состояние, такой и голос. Да, да, голос… Николсон прав (смеется).
И «Волчка», и «Жить» упрекали в «чернухе» - ты настолько там выложилась, что казалось, будто это «документари». В «Жить» высокий класс показала и Ольга Лапшина – возможно, поэтому этого фильма реально боятся, настолько вы играете там без дистанции, «от себя». Многих просто дрожь пробирает. Некоторые так и говорят: ой, я боюсь смотреть.
Без дистанции? Да, можно и так сказать. Настолько, что потом приходится у психиатра восстанавливаться. Иначе мне неинтересно, мне нужно до конца выложиться.
В романе «Театр» главная героиня, актриса, говорит, что это, мол, непрофессионально – эмоции существуют только для сцены. Сердце, говорит, не выдержит…
Волков бояться — в лес не ходить. Не жить, актрисой не быть… Я сама себя проверяю: где выдержу, а где — нет? Ставлю себе сложные задачи, на разрыв, как говорится аорты.
Да, аутентичное исполнение. Уже и не поймешь, игра ли это. Проколов вообще нет, да ты и сама себе цену знаешь.
Да нет, были. И в «Кококо» были, и в «Жить» тоже. Может, зрители и критики не замечают, но мы с Сигаревым точно знаем, где там фальшь проскальзывает. Возможно не столь грубая, но все же.
Ну, понимаешь, я уже давно – Николсона, ха, ведь нечасто встретишь – не видела такого отношения к профессии. Да и Николсону не везет в последнее время: его молодость пришлась на великие фильмы. Сейчас – не то… Он в полпинка все может сделать, это задачи не его уровня.
Не сыпь мне соль на раны, Диля… Я уже тебе раньше говорила, что почти все сценарии, которые мне все эти годы присылали – такая чушь, такой фальшак, такая обобщенная, плоская, бесцветная у персонажей речь, которая никому не принадлежит… А речь должна быть индивидуальная. Я не могу играть «обобщенно»! И я отказывалась, всё время отказывалась. И Сигарева не могу торопить, это было бы нечестно: он до каждого нового фильма внутренне созреть должен.
Ну с «Ольгой» вот повезло же?
Ну да, с «Ольгой» срослось, слава тебе Господи.
Там около ста серий – тяжко, наверно.
Да нет, я люблю и хочу работать. Каждый день, без перерывов на шоппинг и глупости (смеется). Кроме работы меня мало что интересует, вот такой я человек.
Ты как работаешь в принципе? Есть, наверно, роли – ну вроде роли «шалавы» в «Кококо» Дуни Смирновой – где ты делаешь все в полпинка? С одного дубля? Ты ж у нас – медиум…
Ты знаешь, я этот персонаж тоже люблю, хотя, конечно, играть было значительно легче, чем у Сигарева, чего уж там… Я когда готовлю роль для его фильмов, я даже не столько о себе думаю, сколько о нём: чтобы его концепцию, его язык не разрушить… И вот еще что: ну, сыграла я в «Кококо», ну, как бы хорошо сыграла, комически эдак – и все в восторге. Хотя роль простая для меня. А после «Жить» я ведь сама чуть не подохла, два года у меня была депрессия, - так эта роль меня всю вывернула. И что? Кто-нибудь понял это? Я так затратилась, я умирала, а никто не понял ничего, Диля!
Я поняла, Ян, правда, поняла! Настолько, что просто вышла из зала тогда на «Кинотавре» в состоянии шока почти… И многие критики, незашоренные, те, что не боятся трагичности, поняли.
Ну да, критики, интеллектуалы поняли. А «народ» - нет, не понял. Вот что меня просто убивает…
Народ зато понял «Страну ОЗ». Народная комедия, настоящий национальный хит.
Да, я сначала сомневалась, насколько народный. Но потом выяснилось, что фильм смотрят по Интернету, причем под Новый год, это же новогодняя комедия как-никак.
По телику ее почти ведь не показывали?
По ТНТ как-то. Но больше фильм смотрят в Интернете.
Новогодняя черная комедия – то, что сейчас надо.
Ну, не знаю, насколько «черная». Для меня она светлая. И, несмотря ни на что, к этой моей девочке в конце приходит как будто Бог, в ипостаси Гоши Куценко, и спасает ее.
Ты мне как-то говорила, что это твоя девочка – образ России. Такой пришибленной страны, страны, которая сама себя мало осознает.
Да, помню. Что России, что этой моей девочке хоть кол на голове теши. Все по фигу… Россия, кстати, всегда такой была, не только сейчас: я когда смотрю хронику времен царской России, то там такие же «матрешки» идут, как сейчас люди вокруг: с застывшими выражениями лиц. С пустыми какими-то глазами…
Как Веничка Ерофеев говорил про глаза соотечественников – эти пустые глаза «не обманут».
Обманут, и ещё как обманут…И тем не менее и я сама, и Сигарев – плоть от плоти этой страны. Мы совсем-совсем русские, хорошо это или плохо. И из этой среды, которую увидели зрители в нашем новом фильме: мат-перемат, отношения разрушены, полная деструкция. Это наши родственники, друзья, знакомые: люди без логики, без цели, непредсказуемые, тупые, жестокие…
Мы с Сигаревым как-то пообщались плотно, на Минском фестивале: он мне напомнил Андрея Платонова. Его талант, как раньше говаривали, из «гущи народной», он как бы – поэт России и в то же время ее «обличитель» - хотя это слово, конечно, не совсем точное. Поэт и одновременно сатирик, в общем.
Он вообще мастер комического: не все знают эту его сторону. Он скетчи пишет безумно смешно. Он ведь тоже - и любит Россию, и все равно всё в ней видит, и ужасное, и прекрасное. Ни на кого не смотрит свысока, снобизм ему противен - и в то же время не питает иллюзий по поводу своей страны.
Ты там в кадре в одном эпизоде с самой Чуриковой. Ее выход – это, конечно, чудо, блеск, я чуть не подавилась от смеха (Чурикова играет в этом фильме мамашу отмороженных придурков – прим. автора)
Вообще-то случилось чудо: что называется, сила мечты. Я ведь, некогда трудный подросток, которого ненавидели взрослые и на самом деле чуть не погубили, все время зависала в кинотеатре: ну, в перерывах между нашими хулиганскими проделками. И моим идеалом была как раз Чурикова. Еще Мордюкова, Русланова, Любочка Полищук и Гурченко. Я их фильмы по сто раз видела и подражала им.
И тут попадаешь с Чуриковой на равных в один фильм?
Ну да, ощущения нереальные. Присутствие гения на площадке как-то так сильно дисциплинирует. Но я даже не о том. А о том, что я вот тоже такая: оттуда, из Советского Союза. Советская я. Той культуры, той актерской школы. И рада этому.
А как Панночка тебе далась? Спектакль мне очень понравился – перед твоим появлением поджилки тряслись, хотя это ведь не кино, спецэффектов не было.
Зато образ есть, как мне кажется.
Сигарев много говорил, как косвенную речь в прямую перевести: у Гоголя ведь не так много диалогов. Мне еще понравились его неологизмы: сделанные из украинизмов. Интересно: например, какие-то «борщехлёбы». Тоже работа с языком. Как в его дебюте, «Волчке»: наивные люди думают, что это документальная речь, речь улицы, однако это сложнейшая работа с текстом. Новая проза такая.
Спасибо, что заметила. Да, это непросто: все выверено на самом деле до микрона.
Будешь ли ты еще играть в театре?
Не знаю. Я ушла из «Табакерки» еще до смерти Олега Павловича. Потому что поняла, что театром нельзя заниматься время от времени, ибо театр – это служение. Театр не дает такой уж большой известности, это не карьера, а именно что служение. Как сейчас для меня служение – работа в сериале «Ольга». Нельзя заниматься сразу несколькими вещами – я по крайней мере не могу.
Ну да, если относиться к своей профессии серьезно. Входить в роль, думать о своей работе как о служении… Тогда, конечно, сложно. Вам обоим это свойственно. Не знаю, насколько уместное сравнение, но так друг друга понимали Мазина и Феллини – хотя он строг с ней был, добивался полного растворения в роли… Как-то, помню, Сигарев говорил интересные такие, мистические вещи. Что он, например, разговаривает с персонажами. И пока они сами с ним не заговорят, он не может ничего написать. Как будто он за ними записывает… Как медиум.
А он и есть медиум. Иногда ходит бродит по квартире и говорит мне, что я вот, Ян, что-то не могу ничего, они со мной больше не хотят разговаривать… То есть это он про персонажей.
У вас в принципе, мне так кажется полное взаимопонимание. Вы и на митинги вместе ходите… Не боишься, что при нынешнем раскладе тебе могут перекрыть карьеру?
Смотри, коль скоро ты мне задаешь такой вопрос, значит, ты сама принимаешь существующий порядок вещей. (Этот пассаж обязательно оставь в интервью – я требую).
Нет, не принимаю. Пассаж оставлю.
…вот почему я не хочу давать интервью, журналистов интересует все что угодно: личная жизнь, какая-то чепуха, то да се - всё, кроме главного. Я для тебя делаю исключение – по старой дружбе. Понимаешь, я никого не осуждаю – может, кто-то боится, сидит дома, и его можно понять. Вон какие сроки дали ребятам лишь за плакат в защиту погорельцев… Сама я никогда не хотела быть ни политиком, ни активистом. Но я хожу потому что чувствую, что так нужно. И ходят многие молодые – ты как-то обмолвилась, что их мало, что только Ахеджакова, Басилашвили и еще кто-то из старого поколения говорят правду и протестуют. Но это далеко не так: ходят и молодые, Саша Паль, Гриша Добрыгин, Никита Кукушкин – они тоже участвуют в митингах, защищая фигурантов «Московского дела»… Сегодня, кстати, день гибели Анны Политковской, ты помнишь об этом? (интервью состоялось 7 октября – прим. автора).
Разумеется, помню, Яна. Я одно время даже работала с ней в одной редакции, в «Новой газете».
Да что ты? Надо же. Вот кто настоящий человек и настоящий журналист.
Таких мало и это, по-моему, естественно…
Я не требую от всех героизма, конечно. Но и разговаривать о всякой ерунде с журналистами тоже не хочу.
Я понимаю тебя.