Бойся и молчи: когда страх смерти становится инструментом управления

Алина Витухновская, писатель, публицист

О смерти можно говорить лишь в контексте, определенном со стороны или сверху, например, обсуждая смерти известных личностей, героев прошедших и нынешних войн, ну или на худой конец, смерть неких общих знакомых или родственников, что также желательно делать в довольно узком кругу. Социальные сети — не в счет, ибо там это идет под маркером обычного «житейского» или даже контркультурного трэша и потому формально является дозволенным.

Само по себе проговаривание, вербализации смерти в России — сродни оккультному, мистическому ритуалу, которым предписано заниматься только специально обученным людям — церковникам, патологоанатомам, телевизионным мистикам-шарлатанам, врачам, полицейским, военным и наконец, журналистам. Простой же человек — эта ежедневная пища смерти - не должен произносить ее имя всуе. Не положено, «не по масти», чтобы «не накликать» ее прежде времени, наверное.

Страх смерти, присущий, пожалуй, каждому живому существу на инстинктивном уровне, в общественном измерении представляет собой сегодня такой же управляемый конструкт, как и любая другая табуированная и замалчиваемая тема, параметры которой можно настраивать так, как это будет выгодно, и прежде всего — выгодно политически.

Героизация смерти, чрезвычайно полюбившаяся всякому тоталитарному государству, будет актуальна всегда, и в особенности тогда, когда сводки клюквенных новостей и сочных пропагандистских полос заполняются гневными отповедями вперемешку с истеричными воззваниями, и не дай «бог» — победными реляциями. Но как правило, прошлых, нарисованных кровавыми чернилами «побед».

На днях актриса еще советского кино, а ныне известная телеведущая Лариса Гузеева, цитирую «...поделилась планами своих похорон.» Отлично, что тут скажешь, значит она может себе это позволить. «Ведь я этого достойна!» — как сказала бы яркая девица из рекламного ролика. Актриса пожелала, чтобы на церемонии прощания с ней все скорбели. «Хочу, чтобы на моих похоронах все бились об стенку, рыдали, чтобы сожалели, чтобы умирали от горя. Вот так я хочу, чтобы оплакивали и рыдали», — отметила Гузеева. Звучит ее заявление довольно постмодернистски, как будто она действительно этого бы хотела, как будто ей будет уже не все равно, если конечно, не предположить некую жизнь Гузеевой после смерти. Но будет ли там, в «аду», российское телевидение и не будет ли это чересчур даже для «ада» — уже совсем другой вопрос.

На миру, как говорится, и смерть красна. Да не то слово. Смерть в России как шоу — это не только криминальные сводки, это и гламурные сториз умирающих шоу-див, и заявления Царя-Солнца о всеобщем вознесении после глобального ядерного конфликта, случись таковой завтра.

В стране, где невозможно планировать жизнь, а точнее — не имеет особого смысла это делать в силу отсутствия у граждан элементарных прав, свобод и экономических преимуществ, планирование смерти лицами, кормящимися нефтяными объедками с барского стола, выглядит по-настоящему и комично, и сюрреалистично. Казалось бы, зачем монструозной медиа-обслуге беспокоиться о том, что во-первых — неизбежно, а во-вторых — подлинно демократично, в отличие от всевозможных иерархическим систем, в которых человек вынужден барахтаться при жизни?

По идее, все жители России должны славить смерть, мечтать о ней, содрогаться перед смертью — но не от страха, нет, а от восторга, предвкушения долгожданной встречи с нею — с финальным, завершающим смыслом всей своей жизни, в которой его так не доставало. А ведь когда-то у артистов, в том числе и советских, было принято веселиться и радоваться на похоронах усопшего коллеги — хлопать в ладоши, отпускать едкие шутки-прибаутки, не то подбадривая покойника, покинувшего сей бренный мир, не то уже репетируя собственный отход. Пусть это был и странный, но в целом довольно смелый для того исторического периода обычай. Какие сейчас наступили времена, видимо, такими сделались и новые традиции.

На ныне опальном, бездуховном и тлетворном Западе, оказывается, уже давно и прочно существует такое понятие как «deathcleaning», от слов «death» — «смерть», «cleaning» — «уборка» или «шведская уборка». Это когда человек, даже не будучи непосредственно при смерти, не имея явных или скрытых, маячащих на горизонте смертельных угроз, планово, можно сказать, буднично готовится уйти из жизни, оставив после себя минимум неудобств родственникам. То есть, занимаясь приведением всех принадлежащих ему вещей в полный порядок — от бытовых моментов до юридических вопросов. Чем кстати, он сберегает нервы как себе любимому, так и, что немаловажно, всему своему окружению.

Также можно признать и эвтаназию, о которой я уже писала, вполне достойным способом запланировать свою собственную смерть без мучений, агонии и лишних стрессов для родных. Данная процедура, как вы уже догадались, в настоящем является доступной в тех обществах, в которых большинство жизненных вопросов уже решены цивилизованным путем.

Не нужно быть пророком, чтобы понимать, что та же эвтаназия в нынешней России невозможна хотя бы уже потому, что поднимется такой лютый вой всевозможных «жизнелюбов», как официозных, так и «рядовых», которые будут с пеной у рта, как и подобает типичным защитникам традиционных ценностей, доказывать вам истинную святость ваших предсмертных страданий и ставить в пример абсолютную благостность вони всепоглощающей и безысходной жертвенной мудрости. Они будут готовы буквально убить и растерзать вас за то, что вы не только посмели взвешенно рассуждать о смерти, но даже и ее запланировать! В их глазах вы тут же сделаетесь злостным нарушителем закона, сумасшедшим, еретиком, отступником, преступником, раскольником и экстремистом, ибо решились отнять у их «божества» и его наместника на Земле — государства чрезвычайные высшие полномочия по лишению вас жизни.