Алина Витухновская: "То, что нас не убивает, только портит внешний вид"

Сергей Алиханов

Алина Витухновская родилась в Москве. Ее стихи публиковались в журналах: «Новый мир», «Октябрь», «Арион», «Птюч», «Лилит», «Дети Ра», в газетах: «Известия», «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Независимая газета», «День литературы», «Литературная Россия», «Полутона», «Топос», «Новое время», во многих поэтических антологиях и альманахах.

Алина - автор поэтических сборников: «Аномализм», «Последняя старуха-процентщица русской литературы», «Собака Павлова», «Земля Нуля», «Онегин Твистер», «Чёрная Икона Русской Литературы», «Мир как воля и преступление», «Опустошитель», «Человек с синдромом дна», «Меланхолический конструктор».

Витухновуская - стипендиат литературной Премии Альфреда Топфера, Лауреат Премии «Независимой газеты» «Нонконформизм».

В 1994 и 1997 годах, в общей сложности полтора года, пребывала в предварительном заключении. Общественными защитниками на процессе были поэты Андрей Вознесенский, Александр Ткаченко, Юнна Мориц, прозаик Андрей Битов.

Член Союза писателей Москвы, член Международного ПЕН-клуба.

Явление Алины Витухновской образовывалось и создавалось в творчестве и самим творчеством, нормы изобразительности которого - эмоции, помноженные на внутренне чувство абсолютной свободы. Преобразовывая мир творчеством, Алина Витухновская стирает границы между реальностью жизни и искусством.

«В яростном недовольстве средней школой, и всем тем, что она мне давала, отнимая меня у меня самой, в восьмом классе я выбралась из ее стен, и с тех пор, если кто-то меня и учил, то только сам Господь Бог, да и то вряд ли» - ответила мне Алина на вопрос, что она окончила. И действительно, нельзя найти ни одного, ни единого дактилоскопического отпечатка наставничества ни на одной из страниц ее сборников и книг.

Витухновская борется - и всегда в одиночку! - против стереотипов массового сознания, против жанровых схем, против невзыскательного «среднего» потребителя со слаборазвитым художественным вкусом. Всю свою волю, свой голос и гений Алина противопоставляет средствам массовых коммуникаций. И побеждает!

Алина Витухновская - самоценное и самодостаточное явление мировой культуры, слайд-шоу: https://web.facebook.com/alikhanov.ivanovich/videos/10219846880025411

Творчеству Алины Витухновской посвящено множество статей, исследований, высказываний выдающихся деятелей мировой культуры.

Журналист, общественный деятель и писатель Игорь Дудинский написал: «Алина — абсолютный, стопроцентный гений, ей во многом удалось превзойти энергетику и метафизику серебряного века. Рядом с ней никто даже близко не находится. Она одна олицетворяет собой Абсолютный Олимп Поэзии. И самим фактом своего существования доказывает, что есть еще последние могикане, которые не отделяют «литературу» от собственного образа жизни... за то, что ты пишешь, надо отвечать собственной жизнью, судьбой. Алина, к счастью, из таких...».

Об этом же в начале видеофильма говорит поэт и издатель Дана Курская:

https://youtu.be/J5apPPr31Co

Образам и мыслям, интонации каждой ее строчки присуща первозданность - качество самой природы - поэтому поэзия Витухновской вдохновляет композиторов современности на создание музыки.

Композитор Роджер Редгейт: «Название сочинения «Черные иконы» взято из стихотворения Алины Витухновской, чье творчество представляет собой радикальную реакцию художника на политическую ситуацию. Витухновскую не смогли запугать так, чтобы она ушла в чистый эстетизм. Я вдохновился резким анархическим пафосом поэзии Витухновской, ее утонченным пониманием формы и структуры, как одним из возможных ответов на судьбу современного художника в России...».

Поэт и критик Наталья Рубанова замечает: Алина Витухновская воплощает «соприродный интерес тех, для кого рабфаковская психология принятия любого насилия – ни божественного, ни человечьего – неприемлема ни эстетически, ни физически».

Валерия Новодворская делилась: «Я наконец-то поняла Ваши стихи, я научилась их читать. Это другой язык, другая форма жизни. Вы нашли вход в мир, где нет иллюзий, в мир подсознания Бытия.... Я войти в Ваш мир, например, не могу. Но я могу заглянуть Вам через плечо. А большинство не может. Вы их пугаете. Вы абсолютно свободны и абсолютно правдивы. Вы не знаете страха, а они в нем живут. Вы сделали то, чего не сделал Бодлер. Он написал «Цветы зла». Но он надушил и накрасил. И посадил в горшок, и обвязал ленточкой. Красота не ужасает. Она – иллюзия... В поэзии Вам аналогов нет. Я все знаю о поэзии, хотя сама не пишу. Дали и Босх – аналоги в живописи. Вы очень дорого стоите, Алина. Ваш дар уникален. Хотя и страшен».

Единственно, с кем можно сравнить в истории отечественной культуры явление Алины Витухновской - это с воплощением «великого духовного начала» самой Елены Блавацкой, о которой ее двоюродный брат Сергей Юльевич Витте написал: «если нужно доказательство, что в человеке есть душа, которая не может быть объяснена каким-нибудь материальным происхождением, то Блавацкая может служить этому отличным доказательством; в ней несомненно был дух, совершенно независимый от ее физического или физиологического существования».

Необоримый, всепобеждающи дух творчества Алины Витухновской - в ее стихах:

Фрейдизм

Они висели на весах,

пытаясь выведать в глазах

хоть что-нибудь, хоть что-нибудь,

но в темноте терялась суть.

И совершенный мир вещей

трещал из хаоса щелей.

И кровь стекала со стены.

Учись не чувствовать вины.

Все, что ты есть в чужих глазах -

инстинкт, помноженный на прах

и отраженья в зеркалах.

Родятся духи пустоты.

Они давно с тобой на ты.

Они сомкнут твои мозги.

Пока ты трезв, беги, беги!

А впрочем, господи, зачем

ломать такой некрепкий плен?

Он сам рассеется к утру,

закончив тайную игру.

Пока пусть стынет этот дом,

пусть пьют шампанское со льдом,

пусть видят гости миражи.

Благодари за щедрость лжи!

...А из прищуренных дверей

вам ухмылялся старый Фрейд.

Он редактировал любовь,

он знал пунктиры ваших снов.

Пока вы, устремившись вверх,

летели вниз, минуя век

и удаляясь от земли

под дивный вальсадор Дали,

минуя злую даму треф,

за вами старый Зигмунд Ф.

следил, как будто за жучком

следит жучковый астроном,

когда жучки на небесах

изволят ползать и плясать.

Они

Со мной опять здороваются стены.

С них сползает краска и идет за мной.

Они называют это тенью.

Я называю это тоской.

Не могу приспособиться к этому городу,

Не могу поселиться в чужие горы.

Они называют это глупой гордостью.

Я называю это горем.

За мной опять уходят бродяги.

Я держу кусок неба, вбиваю гвозди.

Я называю это флагом.

Они говорят мне, что это звезды.

Я сжимаю в руках солнца сгусток,

Остатки неба синего с солью.

Они называют это искусством.

Я называю это болью.

Кто-то рисует пустые дороги,

Кто-то чертит мысли по снегу рукой.

Они называют это богом.

Я называю это собой.

***

Я отродье безверья. Я трезвенник правд.

Дармовым атеизмом я издавна сыт.

Я бесстыдно сомнительно чувствую явь.

И она мне в ответ также честно молчит.

Стыдно

Стыдно употреблять слова,

потому что они всеобщи.

Очень стыдно звук умножать на два,

очутившись в месте, где слову проще

возвратиться эхом, нежели замолчать,

как преступнику, пойманному с поличным.

Бесконечно постыдно умение замечать

в постоянных действиях постоянную неприличность.

* * *

не растворяясь неслучайно

в гостях мучительных и гнусных

допить себя по ложке чайной

лениво морщиться - невкусно

я карлик раковая карта

я рыбий дух уже несвежий

меня больной положит в фартук

чтобы чесать лупить и нежить

не исчезая окончательно

хотя крича и тужась

мертвец задевший выключатель

меня брезгливо обнаружит

не дав себе себя заметить

сменять себя на приступ боли

на нем бессмысленные дети

поставят крестик или нолик

* * *

Если хочешь, учись начинаться во сне.

Если можешь, расти на чужие следы.

А не хочешь, живи в промежутках беды.

А не можешь, мешай теплый сумрак в вине.

И за званье платить неизведанным брось.

Спрячь за скудностью окон чистейший бокал,

Чтоб распятый на стенке печальный Христос

Ни за что, никогда, ни о чем не узнал.

Скулы комнаты сдавит простуженный день,

А потом неподвижность едва ль встрепенется.

Ты никто, незачем, никуда и нигде.

Ты конечен. И вечность тебя не коснется.

Если веришь, рискуй возгораться в тепле.

Если знаешь, попробуй другое пространство.

А не хочешь, лиши пустоту постоянства.

А не можешь, закат разводи в хрустале.

И каких-то гостей откровения слей

В мутноватый зрачок, в равнодушье стекла,

И с холодной беспечностью выпить сумей

Их печаль - не твое. Их слова, что зола.

Неуслышанный дважды умеет молчать,

Но умение верить уже не вернется.

Не страдай тем, чего не успеешь зачать.

Стоит ли, если вечность тебя не коснется?

Если видишь, то знай, что не то, что на дне.

Если слышишь, то чувствуй, что это иное.

А не хочешь, живи тем, что рядом с тобой.

А не можешь, забудь — это есть и во мне.

Синей стрелкой наверх не укажется путь,

Потому что она никогда не проснется.

В этом весь ее ужас и вся ее суть

И намеки на ту, что тебя не коснется.

Белый зверь не зашел, постояв у крыльца.

Путь в твой призрачный дом диким лесом порос.

И покинул свой крест изумленный Христос,

Наконец окунувшись в твой взгляд до конца.

И растаяло солнце в безразличье болот,

И река утопилась, лишившись начал.

Сделай так: если кто-то к тебе подойдет,

Чтобы он никогда ни о чем не узнал.

Пусть хрустальный бокал чуть коснется лица,

Пусть затравленный вечер ему улыбнется,

Чтобы он не успел испугаться конца

И подумать о той, что его не коснется.

Всяческая нутрь

Гусеница превращается в бабочку,

Летающую бесцельно и истерично.

Шелестит насекомо живая палочка,

Мучаясь чем-то доисторическим.

Крылья бьются, цвета осыпав.

Суть их - шелуха и прах.

Узором, как изощренной сыпью,

Сумасшедший покрылся страх.

Мохнат, червяковат махаон махал.

Бабочка от себя неслась.

Казалось, разорванный улетал

Слепой, разлипшись веками, глаз.

* * *

Из миллиардного состояния

явился я в халате и под охраной.

Я шел, героически раненный,

Двадцатидвухликий Янус.

«Симулянт!» -

кричала врач пучеглазая:

«Ты обманул весь мир!»

И я торчал как шприц

одноразовый

Из их материи дыр.

И доктор, опаздывающий

на лекцию,

разбрасывал глупенькие листы,

когда я в их дыры вводил инъекцию

всепоглощающей пустоты.

Детское. Картина из чёрных дыр.

Картина из черных дыр.

Мятое тесто краски.

Мальчик из страшной сказки.

Роды и Мойдодыр.

Тучи чужого дыханья.

Облизанная луна.

Преисподни сознанья.

Слепости полусна.

Разбитый на части праздник.

Крошки несъеденных звезд.

На грани бесцветных и красных

Построен мой новый пост.

Кожурища и ножик.

Клювики. Крылья. Пасти.

Из тысячи одиночеств

Одно на уровне счастья.

* * *

Каждой твари свой диктатор!

Каждой паре свой топор!

Почему ты до сих пор?..

Я мучительный предатель.

Я личинка пустоты,

Человеческая нитка.

Мальчик ножиком порви

Кружевную плоти пытку!

Лида — дикая девочка

Лида – дикая девочка,

В графической утонченности

Аристократического Ничто,

В хаосе меховой обреченности,

Как Смерть в постороннем манто.

Визгом тоски зачем-то наушники

С Ником Кейвом включала в мозг.

Анорексичной речью

Рвалась как ниточка,

Как кукольная Кейт Мосс...

Татуирована Кантом

В странных своих местах.

Пустоты константа.

Константа и пустота.

Эвридика Бердслея,

Сбежавшая от Орфея.

Богиня Берроуза,

Опрокинутая в мир березовый.

Принцессою на горошине

В скоморошьей родине без души,

Где пресс матрёшечный,

Где хохломские вши

Рядом с нею мальчик.

Она оборотень без тени.

Утонет мячик.

У Барто. И у Арто Антонена.

Он тот, кто весь в обретенье ее.

А она есть. На ней пальто от Бартенева.

Он поцарапается

О ее рацио.

В ее когтистых кошачьих пальцах

Кажется ему легко потеряться,

Он ее мальчик с-пальчик.

В делирии – Марлен Дитрих,

Или Лили Марлен.

Он очарован дикостью

Ее тонкокостных колен...

Секун-Данте Алигьери

Секун-Данте Алигьери.

Элегантных аллегорий,

Знайте меру, знайте меру,

Агитаторы историй!

Только маузеру разум!

Реставраторы империй,

Уступите Герострату!

Секун-Данте Алигьери.

Ждите истинных инструкций,

Что готовит злой куратор.

Дегустаторов конструкций

Ждет деструкций дегустатор.

Миру – мор! Нерону – троны!

Но историй повторимых

И тиранов утомленных,

Третьих рейхов, третьих римов

Мне приятней, пряней, ядней

Дней суетных обнуленье,

Тленье лун и тел развратных

Размноженье, разложенье.

Торжествующее Множеств

Прекращающим ножищем

Уничтожив, уничтожусь,

Укачусь в Ничто Нулищем.

Мыслитель Бездейства

Мыслитель Бездейства

раскрасил свой ум

И истиной пестрой

скатился с порога.

Ступень облизав,

растворяется шум

И жизнь обезвременить

жуткая проба

Нос

Гоголь – черный ангел

в углу философии.

Мглистой изнанкой

мохнатой гусеницей

немецкого нигилизма

Углубился в ту

черную дыру,

смысла.

нефтяную скважину, олигархическую нежность,

бесконечную тяжесть

...Хайдеровская «Вещь-в-себе»

в той предельной

экзистенциальной оторванности,

Что подразумевает

абсолютную бессмысленность.

как ответа, так и вопроса.

Гоголь – это сон носа.

Рождающий Закономерность

Рождающий Закономерность

Бросал ее под ноги мостовой.

Намек на новый замысел. И верность

Вчерашнему не значит ничего.

Стремясь к эффектам, пользуясь, не платят.

Смеясь о будущем, насилуют свой страх.

И черный человек на циферблате

С куском вселенной в сомкнутых зубах

Пытается поработить пространство взглядом,

Размыть цвета, и вещи разобщить.

Но ненадежный и бессмысленный порядок

Для некоторых еще рискует быть.

Им видится узор неясных соответствий.

Они воткнут свой флаг в пустой небесный свод.

Они не верят в то, что повторенье действий

И слово, и число не значат ничего.

** *

Я вышел из Байрона бешенным Шелли.

Я вышел из гоголевской шинели.

И щели земли, тьма ее влагалищ

Меня не смогли заманить в Валгаллу.

Валгалла зла. И, глодая волю,

Меня влекла к ледяной юдоли.

И Волга шла голубою кровью.

Я жаждал зла, но иной любовью.

Анна Каренина

1

Анна

С кармою Окровавленной.

Анна

Маниакального.

Ты кошмарно-шикарная, Суздально-суицидальная. Ты с надломленной Ценностью

Чувства,

Анна Русского.

Ты непокорно – Гибельная,

Анна идольного.

2

Глубока могилка, Бог убог.

Земля – копилка. Душа – колобок. Тьмы улитки Невозможно липки. Ползут оборотни. От жемчужной Улыбки

Мужчины

В обмороке.

3

Была б ты Магдалиной раскаявшейся, Волчья ягода – малинка!

Ты Герда без Кая.

Ад ласкает снежинку.

Была бы Магдалиной раскаявшейся, Тебе бы дали выжить!

Догвиль любит падших.

Пади же!

4

Странной аристократкой

Старинных, видно, кровей

Ты Русь любила украдкой.

Сольвейг, осоловей!

5

Аристократка на корточках

Барин, твой муж кричит.

Он желает порочного,

Чертом урчит.

Муж твой измучил ужасом

В жасмине сожмись!

Жизнь – кружево.

Он высосет твою жизнь.

6

Зол безмозгло, как клоп зловонный.

Бесы мглистые в хаос-лоб

Шепчут: «Чем ты, Клоп, недовольный?

Ты бы просто себя прихлоп!..

Чтоб есенинским, пьяным, русским,

По-крестьянски перекрестясь,

Так бессмысленно, безыскусно

Опадать в золотую вязь».

Ты репетировал Питер пыток

Ты репетировал Питер пыток.

И повторял, словно репер эхом –

Питертерпитертиерпитерпите!

Ветер выдёргивал слов помехи.

И сгорел сумасшедшим пухом

Скарлатинный оргазм ХаОса.

И как хармсовская старуха

Жизнь беззубо сжевала Осень.

Вещи

(детское), обработано в 2013 г.

В предверье зимы пропадают вещи.

Мозги по утрам попадают в клещи.

Вещи страдают сами.

Они зубами кусают вечность.

Она бессмысленна и беспечна.

Вещи находятся каждый вечер.

Мёртвые с красными ртами.

На косматом ковре, под сутулым стулом,

Даже мёртвые вещи стоят под дулом.

Плесень распада на бледных скулах.

Мы их берём руками.

Только для них и звучит без пауз

Некий заоблачный Bauhaus.

Вещи не постигают хаос.

Сей хаос постигнут нами.

Вещь существует весьма прерывно.

Вещь называется некрасиво.

Слово на грани нервного срыва.

Всё имеет названье.

Но ничто не имеет толка.

Пауза вещи – её поломка.

Вещи обычно живут недолго.

Дольше – воспоминанья.

Память – лишь человечья пытка.

Вещь не в себе, а в тебе забыта

В вещи есть окончанье.

В вещи есть Абсолютная Гибель.

Небытие идеально, ибо

Вещь лишена сознанья.

Но, как зверёк, вещь остатком чувства,

Чует итог свой, в котором пусто.

Вещь – это некроитог искусства.

Вещь иррациональна.

Чем её продлиться? Прорваться духом?

Вещь бездуховна. И всё в ней глухо.

Вещь – почти нереальность.

Нет у нее ни конца ни края,

Нет у нее ни ада, ни рая,

Впрочем, вещь натуральна.

Натуральность присуща и мне и вещи.

Нет у живущих проблемы резче –

Преодоленья себя, как вещи

В рамках продленья жизни,

Где я похожа скорей на призрак,

Что есть лишь образ, но вряд-ли – признак.

«Я» лишено харизмы.

Время похоже на пирамиду.

Время стремится уйти из виду.

Выйти в мёртвую зону.

Мы для себя сочиняем время.

Время само для себя – лишь бремя.

У времени нет резона.

Время так долго себя нам дарит.

Время когда-нибудь нас ударит.

Где-то в дали Дали наблюдает

Времени все сюр-призы.

Там где весь сюр переходит в порно,

Вещь, сквозь распад обретает форму.

Вещь принимает Иную Норму.

Вещь нам бросает вызов.

Хайдеггер, воспевавший вещи,

А не людей – в этом был умнейшим.

В вещи есть гениальность.

Если считается, прав сильнейший,

Мне остаётся лишь пасть пред вещью,

Ибо вещь идеальна.

Я признаю свое пораженье.

Жизнь даётся как униженье.

Вещь придаёт ей ясность.

Я же – с жизнью не сочетаюсь.

Я мучительно вычитаюсь.

Я превращаюсь в разность.

П. (ОТРЫВОК)

Здесь женщиною явь расщеплена

Сирена дна, погибель для Персея.

Мигель Серрано – «В магии она

Дана как дикость, уводящая Орфея».

Во имя истеричной суеты,

Что есть её абстрактное стремленье.

Она - владелец некой пустоты

В отсутствии и смысла и значенья.

Как бы пленительна энергия ея,

Витальность карнавально-тривиальна.

Но простенькая прелесть бытия

Как плесенью покрыта смрадной тайной.

СТАКАН

Я зайду в этот дом просто так, как птенец

залетает от страха в чужое гнездо.

Ты — растаявший сахар, застывший на дне.

Ты — стаканчика тряска в зубах поездов.

Ты — море. И ты угощаешь радушно.

Я выпью тебя через трубочку слез.

А после мне станет здесь скучно и душно.

Ты станешь стаканом окраски берез.

С окурком и пепла следами на теле

ты будешь стоять на столе как укор.

Ну что мне теперь? Может быть, не хотелось.

Но море во мне. Я убийца и вор.

Ну что мне теперь до пустого стакана?

Ну что мне теперь до разбитой посуды?

Что мне до тебя? И нелепо и странно,

что мне не хотелось бы выйти отсюда.

И трудно понять, как пальто паутина

все море уместит в себя молчаливо.

И жалкий твой взгляд не прорвется сквозь спину,

и море не крикнет из ткани пугливо.

Я выйду из дома, как волк из пещеры,

как слово, согретое в серой берлоге.

И ветер к стакану сквозь тонкие щели

летит и стекло мне кидает под ноги.

***

Так пора мертвецов заменяет пору арестантов.

Время догов пришло, как тринадцатый месяц приходит.

И шатаются статуи, уставившись на иностранцев,

И за ум горизонта огромное солнце заходит.

И за ум горизонта заходит огромное солнце

В лихорадости красной болезни, в горячке, в зелёнке

Зараженного леса, и уже никогда не вернется.

Край земли почернеет, лучами его опаленный.

И жена арестанта уходит за ним на край света,

И доходит до точки, до самого черного края.

Там она загорится - армстронговой дрожи Джульетта

И никто не потушит солому кошмарного «рая».

ТО, ЧТО НАС НЕ УБИВАЕТ...

Каждый метафизик знает,

Но никто не говорит —

То, что нас не убивает,

Только портит внешний вид.

Не становятся мудрее

Люди в обществе зверей.

Стану Дорианом Греем,

Да и так уже я Грей.

Бродит нелегальный Гегель,

Русской логики прораб.

Бог, подобный лорду Генри,

Запускающий FaceApp.

Ботокс вколот в ваши лица,

Цементируя навек.

Словно в истину, сквозь Ницше

Входит в ад сверхчеловек.

Все от смерти убегают,

Но никто не убежит.

Все, что нас не убивает,

Только портит внешний вид.

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ)

Увы, история — калека,

Кошмарный сюр, сансарный бред.

Когда пройдет еще полвека

И вам отключат интернет,

Потом пройдет еще полвека.

Не повторилось б все как встарь —

Срок сотый, бедность, ипотека,

Протесты, мэрия, вискарь.