Как известно, среди арестованных за участие в московских протестных акциях есть несколько студентов, которым грозят реальные уголовные сроки. По этому поводу в сети не утихает жаркая дискуссия. Спор идет о том, как должны реагировать на случившееся профессорско-преподавательский состав и руководство ВУЗов. Одни публично поддерживают своих студентов. Другие осуждают и «бегут впереди паровоза», критикуя и требуя расправ над «бунтовщиками» и им сочувствующими. Третья группа (самая многочисленная) предпочитает уйти в сторону/отмолчаться. Мол, вопрос неоднозначный, зачем втягивать университеты/институты в политические конфликты, данная история нас не интересует, мы ни с теми и ни с другими.
В частности, интересные размышления опубликовали политологи Алексей Макаркин и Борис Межуев.
Так, Макаркин резко раскритиковал позицию Алексея Навального, в том числе написав:
«Алексей Навальный написал обширный текст. И от этого текста пахнуло тоталитаризмом.
Любой, кто пишет об арестованных в Москве, по мнению Навального - хороший человек. А любой молчащий – «уже подозрительный и никогда не сможет рассчитывать на наше полное доверие». По этой классификации я человек хороший – чем совершенно не горжусь, так как подобное поведение абсолютно нормально и не более того. Но вот слово «подозрительные» появилось в политическом лексиконе в якобинской Франции, когда Loi des suspects позволил истреблять таковых с минимум формальностей. Правда, зверям не отдавали, а отправляли на гильотину, что некоторые в тогдашний просвещенный век первоначально считали даже гуманным (потом ужаснулись). Повторять нечто даже отдаленно напоминающее этот опыт совершенно не хочется.
Читаешь про то, что надо больше говорить об арестованных, об их жизни, характерах, увлечениях, семьях – и соглашаешься. Да, так и надо. А потом смотришь чуть дальше – и спотыкаешься об абзац: «Как минимум в Вышке и в Бауманке надо создать инициативные группы и, распределив работу, методично поговорить с КАЖДЫМ студентом. Рассказать о произошедшем, предложить поставить подпись в поддержку, позвать на митинг. И просто получить огромную ведомость с переписью: кто за, кто против». Каждым – выделено, чтобы никто не пропустил ненароком.
Надо сказать, что такого и большевики не всегда допускали – чтобы каждый студент вынуждался к выражению своей позиции, и эта позиция была доведена до всех. Даже в период борьбы с космополитизмом можно было уклониться, представить справку о болезни, напиться в конце концов (см. «Казус Кукоцкого»), но не пойти на собрание по проработке. Здесь же не уйдешь, не спрячешься – по ватсапу достанут. И за этим праведным желанием помочь невиновным виден стиль Робеспьера, начинавшего, как известно, в качестве искреннего гуманиста, желавшего улучшить мир. А закончившего безумной резней.
Дальше предлагается провести собрание делегатов – возможно, в Вышке. В последние дни идет полемика о том, должны ли университеты быть вне политики. Я, как человек для Вышки новый, старался держаться от нее в стороне. Теперь же выскажусь. В университете должно быть место объективному политологическому анализу. В университете может быть место частным взглядам преподавателей и студентов, если они носят характер дискуссии, а не агитации. В университете может быть место общественным дискуссиям. Но в университете нет места политическому действию.
Политические сходки в зданиях учебных заведений гибельны для нормального университетского образования. Политические сходки могут быть выгодны только тем, кто не понимает ценности образовательного процесса. Здесь смыкаются революционеры и реакционеры. Первым нужна популярность и достижение своих целей любой ценой, вторые же всегда готовы использовать политизацию для разгрома ненавистных им академических свобод и водворения на их место всеобщей умеренности и аккуратности.
Свобода не достигается посредством хождения строем, пусть даже из самых благих побуждений (которыми иногда вымощена дорога известно куда). Ценность свободы – в возможности высказать другое мнение, пусть даже неприятное. Или не высказывать мнения вообще. Если Алексей Навальный этого не понимает, то он недалекий человек, слепой вождь, увлекающий людей в пропасть. И идти за ним туда могут люди, лишенные критического мышления. Если понимает, то выполняет роль провокатора, не столь уж нетипичную для тех, кто пошел в революцию.»
***
Политолог и преподаватель МГУ Борис Межуев признал, что университетскому сообществу всей страны пришла пора определиться и четко выразить свою позицию:
«В московских протестах неприятно решительно все: и агитаторы, и контрагитаторы, и журналисты, зовущие молодёжь в бой и затем прикрывающиеся своими удостоверениями, и "Мы просто гуляем", и ректора, осуждающие студентов, и революционные лидеры, осуждающие ректоров, и правоохранители, винтящие детей с рюкзаками, и лидеры госкорпораций, затем оправдывающие детей с рюкзаками, и Улицкая, читающая плохие стихи, и Тарантино, снимающие посредственные киноленты. Ощущение какого-то большого позора.
Тем кто за протесты и тем кто против протестов, хотелось бы обратить внимание на одну деталь, если бы в городе разворачивалась всамделишная революция и если бы в стране осуществлялся бы реальный переворот в пользу силовиков, силовики бы не ловили несчастных детей с пластиковыми бутылками, а первым делом бы прикрыли телеканал "Дождь". А поскольку он беспрепятственно вещает, то в городе происходит не революция и в стране происходит не переворот, происходит что-то иное. На мой взгляд, что-то нехорошее. И чтобы это нехорошее прекратить, следовало бы вернуть всех этих незарегистрированных кандидатов, выпустить всех из тюряг и настойчиво призвать медиа-сообщество прекратить провоцировать молодежь. Но поскольку ничего этого сделано, очевидно, не будет, эта движуха в Москве будет продолжаться.
Тяжелое положение академического сообщества - ВШЭ, кажется, раскололась и находится в кризисе. С одной стороны, давление радикальной части профессорского корпуса и вожаков студенчества, с другой, по видимому, каких-то структур власти. МГУ пока вне этого давления, но не исключаю, что дойдет дело и до нас. В какой-то степени эта история меня даже радует - действительно, это тот случай, когда нельзя отсидеться и нужно внятно сформулировать свою политическую позицию, что академическое сообщество старалось не делать. Есть вообще у этого сообщества какая-то внятная позиция по поводу происходящего в городе и стране или нет? Либеральная, консервативная, реакционная... Любая. Нельзя людям, возглавляющим элитные клубы и претендующим на элитный статус, ее вообще не иметь.
***
Арестован студент Вышки. Арестован, я так понимаю, за сопротивление полиции на несанкционированном митинге. Ему грозит уголовное дело и тюремный срок. Возможны 4 позиции преподавательского состава
Добавление: оппозиция обвиняет власть в беззаконии - незаконное снятие кандидатов с выборов, а власть обвиняет в этом оппозицию - призыв к незаконным митингам. Может быть, на это 4 точки зрения. Власть всегда права, оппозиция всегда права, власть обычно права, но в этом случае неправа, оппозиция обычно права, но в этом случае неправа. Две позиции радикальные, две умеренные. Не обязательно занимать радикальную, можно и умеренную. Но невозможно найти какую-то пятую.»
***
Решать этот вопрос не в политической, а в нравственной плоскости предложил ростовский преподаватель Игорь Царейкин:
«Моя личная позиция следующая (естественно, без претензий на абсолютную истину). Есть корпоративная, цеховая, академическая(любой термин правомерен) солидарность. Есть студенты, сидящие в тюрьме. Есть давние традиции отечественного академического сообщества. Вопрос находится, на мой взгляд, исключительно в нравственной плоскости. Можно разделять/категорически отвергать взгляды задержанных, можно считать их героями/безграмотными радикалами, умными/глупцами и т.д. Однако это вторично, не в политике дело. Все четко сформулировал Булгаков устами профессора Преображенского много лет назад: «.. - Ну вот-с. А бросать коллегу в случае катастрофы, самому же выскочить..., простите... Я - московский студент, а не Шариков. Филипп Филиппович горделиво поднял плечи..»