Охота на детей: убежавшая из России гей-пара усыновителей дала первое интервью

Андрей Ваганов и Евгений Ерофеев - однополая пара, которая вынуждена была бежать из Москвы, после того, как государство решило отобрать у них усыновленных детей. Они поженились в Дании ещё три года назад и воспитывали двух приемных мальчиков, однако Следственный комитет РФ вдруг возбудился и возбудил уголовное дело против сотрудников органов соцзащиты, разрешивших Андрею усыновить детей, вынудив их покинуть Россию. С ними встретился корреспондент DW, чтобы расспросить о жизни в России, усыновлении детей и проблемах от которых они бежали. «Новые Известия» приводят самые интересные отрывки из этой беседы:

О себе

- Я Андрей Ваганов, мне 44 года. Я официальный и единственный законный представитель детей. В их свидетельстве о рождении вместо матери стоит прочерк, там фигурирую только я. Хотя Женя тоже воспринимается как родитель, и, разговаривая с детьми, мы выступаем как родители.

Я занимаюсь консалтингом и еще почти четверть века преподаю в разных вузах. В топ-вузах вроде Высшей школы экономики. Когда-то я был заведующим кафедрой, но сейчас я приглашенный преподаватель, которого зовут на нестандартные курсы, скажем так. Откровенно говоря, именно преподавание позволило мне понять, что я хочу детей. Я еще лет 20 назад, еще до тридцатилетия, понял, что моя основная мотивация чтения лекций - это передавать молодым людям знания, уверенность в себе, мировоззрение.

- Меня зовут Евгений Ерофеев, мне 32 года. Я работал всегда только в банках, начиная с 18 лет. На данный момент безработный. Познакомился с Андреем около 10 лет назад, так что скоро наша годовщина.

Об усыновлении

Андрей: Лет пять я об этом думал, в том числе и о суррогатном материнстве. Но потом понял, что такой формат мне не подходит, потому что я не хочу быть воскресным папой. В какой-то момент, мне было около 35 лет, я решил пойти в опеку. Это было практически спонтанное решение. Шел-шел - хоп, и зашел: "Я буду усыновлять". А потом оказалось, что я за три недели все документы собрал. Это реально было очень просто. Я прихожу в туберкулезный диспансер, там очередь двадцать человек, но сам заведующий меня за руку ведет на флюорографию. А расшифровку, которая делается неделю, мне дают за десять минут.

(...)

Единственная проблема была с получением заключения о том, что я могу быть усыновителем. Собрали целую комиссию. Cидят десять женщин, спрашивают, почему захотел усыновить, почему не женат. Я понял, к чему все идет, и спросил председательницу открытым текстом, предполагает ли она, что я буду трахать собственного сына. Она сказала, что этого не говорила. Через десять дней у меня было это заключение.

(...)

Я усыновлял в Коломне, и был там первым одиноким мужчиной-усыновителем. И в нашем районе в Москве тоже первым. А всего в Москве к тому времени - только четвертым. До сих пор у нас в стране считается, что одинокий мужчина усыновить не может.

Это был 2010 год. Денису было три с половиной. Сама по себе процедура выбора психологически невероятно тяжелая. Ты приходишь в казенное учреждение, листаешь сотни фотографий. Я был в каком-то ужасе. После двух походов я сделал паузу на три месяца, понял, что просто не могу выбирать. Это было запредельное что-то. Ты сидишь и выбираешь ребенка - а вот они, и их сотни. Через три месяца я снова пошел просматривать базу данных, и там оказался Денис.

История усыновления второго ребенка была примерно такой же. Я опять пошел в опеку, быстро прошел формальные процедуры, позвонил в Коломну. Сказали, что никого нет. Но через несколько часов перезвонили, говорят, что появился мальчик. Ну и все, это Юра был.

Ему было пять с половиной лет. Юра младше Дениса на полтора года.

О начале проблем

Тучи сгущались постепенно. Было понятно, что ситуация в стране ухудшается. Первая ласточка - закон Димы Яковлева. Я в тот момент начал с Женей разговаривать на тему того, что, возможно, нам надо будет уехать из страны. Женя тогда был категорически против, он делал блестящую карьеру. А потом - закон о гей-пропаганде (закон, устанавливающий ответственность за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних. – прим.ред.), и мы сразу стали людьми, нарушающими законодательство. Ситуация начинала эмоционально ухудшаться. Полгода назад дети обмолвились, что их начали дразнить, мол, родители - пидарасы. До этого никаких вопросов от детей не было.

(...)

Мы - нормальная семья. Мы очень хорошие родители, без всяких скидок. Родители, которых поискать. При том, что есть конфликты и перегибы и мы порой не знаем, как воспитывать детей. Тем не менее мы осознанные родители, поэтому, хотя у нас на балконе и не висит радужный флаг, мы не прятались. Жили обычной семейной жизнью. Не ходили в гей-клубы, потому что не оставалось для этого времени, не боролись за права геев. Я считаю, что бороться за права геев надо после того, как просто у граждан есть права. Если в Москве вы не можете собраться втроем без риска быть задержанным за публичную акцию, ну какой прайд.

Сначала была полиция. У меня Юра на учете в полиции состоит. Он такой житель гетто, нормально матерится, грамотно и к месту. Ждет он исключительно сидя на корточках. Шаблоны поведения были усвоены в первой семье, мы усыновили его достаточно поздно. Пока он не подрастет и волевой компонент не начнет работать, оно прорывается. В апреле-мае он впервые попал в полицию и рассказал, что живет с двумя папами. После этого мы и попросили детей об этом не распространяться.

Тогда в первый раз стало страшно.

Тогда же у детей начались проблемы со сверстниками. Как-то я захожу в детскую и слышу, как один другого назвал геем. И я их посадил и сказал: "Cтранное оскорбление, потому что мы с Женей геи". И Юра заплакал. Он не мог поверить, что их так обзывают, а мы такие. Для них наша семья была такой естественной историей, что они нас как-то не идентифицировали.

Потом позвонил районный следователь Следственного комитета и сказал, что хочет пообщаться со мной и с ребенком. Я спросил Юру, о чем он разговаривал с доктором. Он сказал, что доктор спросил, когда придет мама, на что Юра ответил, что у него два папы. Юра сразу понял: наверное, что-то не то сказал. Я успокоил ребенка, поехали к следователю. Тот час общался с Юрой в присутствии представителя опеки. И, с одной стороны, после разговора следователь гораздо дружелюбнее начал со мной говорить, потому что понял, что подозрения доктора не подтверждаются.

Следователь послал нас на судебно-медицинскую экспертизу. Не буду вдаваться в описание, это очень неприятная и шокирующая для ребенка процедура. Проверка на половые преступления. Мы закончили и поехали домой. И пока мы ехали, уже появились первые публикации в СМИ.

Плюс информация быстро попала к омбудсмену по правам ребенка Анне Кузнецовой. Она вообще жена православного священника. Она и обратилась к Бастрыкину с просьбой разобраться в ситуации. Получилось, что это дело приобрело политический контекст. Следователь мне прямым текстом говорил, что ничего в этом деле нет, он хотел поскорее закрыть проверку и поехать на шашлыки. Но все повернулось по-другому.

О бегстве из России

Андрей: Я пообщался с адвокатом, и тот мне прямо сказал, что с очень большой вероятностью нам придется покинуть страну. Я не поверил. И тут же мне звонит представительница опеки и просит добровольно отдать детей в социально-реабилитационный центр, пока не придут результаты экспертизы. Я снова позвонил адвокату, и тот сказал: "Ну вот, тебе пора". Мы за полтора часа с Юрой собрались и скоро оказались за пределами Российской Федерации. А вскоре перевезли туда и Дениса, который был у моих родителей. В это время уже подключился уголовный розыск. Мне угрожали, что в отношении меня будет заведено дело по статье убийство детей.

Говорят: "Привезите, докажите, что они живы". Мы отказываемся. Они говорят: "Ну, тогда вы их убили".

Евгений: Я остался в Москве один. А через неделю вечером смотрю сериал, и вдруг ко мне стали стучаться. Я сразу понял, кто это. Было страшно. Никто не кричал "полиция, откройте", это все было молча: дверь трещит, у меня было ощущение, что ее могут выломать силой. Через полчаса они прекратили стучать, поехали к моим родителям и там провели обыск. При этом представитель Следственного комитета был пьян. Они искали детей и еще свидетельство о браке на датском языке. Я ночью вышел из дома, переночевал в машине, принял душ в спортклубе, приехал на работу и в течение получаса уволился. И дальше меня друзья вывезли за пределы России. А потом в нашей московской квартире взломали дверь и провели обыск. Пошли обыски у моих родителей, у родителей Андрея и других его родственников.

Как говорил пьяный представитель Следственного комитета, когда проводил обыск у моих родителей: "Наши полномочия крайне обширны". Эта фраза описывает все дело: наши полномочия очень обширны - делаем, что хотим.

Андрей: Мне несколько адвокатов объяснили очень просто. Понимая логику развития ситуации, будет следующее: детей изымают, с ними какое-то время работают психологи, и на основании общения с детьми против меня возбуждают уголовное дело, связанное с насилием. С растлением.

То есть я уехал по двум причинам. Во-первых, я не понимал, как дети могут оказаться в приюте даже на две недели. Хотя адвокаты по семейному праву уверяли, что это будет на годы. Даже если ситуация сложится в твою пользу, их оттуда быстро не вытащишь. Во-вторых, мне прямо сказали, что я буду арестован по уголовному делу, связанному с растлением малолетних. Два человека дали совершенно одинаковую оценку и привели примеры реальных дел. Мне этого хватило, чтобы за полтора часа собраться.

(...)

Законодательство прозрачно и однозначно, и возможности для гей-пар усыновлять не было и нет. Может усыновлять один человек. Это очень важно, потому что с юридической точки зрения Женя - посторонний человек для детей. То есть это не серая зона, это не лазейка. Есть огромное количество реально одиноких гетеросексуальных женщин, которые усыновляют. И риск этой ситуации не в том, что есть мы с Женей или другие гей-пары. Проблема ровно в том, что нынешняя ситуация бьет по всем. И понятно, что если до негативного конца дойдет история с халатностью, то начнется охота на ведьм.