Интересно в эти дни было в Москве: погода, конечно, переменчивая, но все-таки стало теплее – самое время для прогулок.
И – так совпало – в Первопрестольную пожаловал сам Тарантино.
И, прям с самолета, попал в объятия министра нашей культуры, какая она ни на есть, тов. Мединского: он-то и прогуливал нашего «тихого» американца по всяким разным достопримечательностям.
Достопримечательностей у нас тут много: Кремль вот, например, Царь-пушка, колокол этот…
Ну, и по мелочи.
Как говаривал Чаадаев: «В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил. Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью»
Ну, знаете ли, мало ли кто что скажет, хоть даже и сам Чаадаев: не по помойкам же его водить.
Хотя, как вы знаете, этот мистер-твистер помоек не боится, поскольку и сам - певец дна жизни: сколько мы уже перевидали бодрых убивцев в его фильмах.
…С другой стороны, я понимаю, что нам, блогерам, лишь бы посмеяться: хоть два пальца покажи. Ну, приехал, ну, знаменитость, ну залез в колокол, ну потрогал пушку – что тут такого-то?
Да, собственно, ничего такого.
Кроме все-таки личности сопровождающего: вы как хотите, ребята, но нет ничего смешнее в этом сочетании, Тарантино и Мединского, прям вот лед и пламень, стихи и проза, настолько эти два товарища из разных опер.
Да и что уж так сразу – Мединский?
Почему именно Мединский?
Кто его откомандировал, да еще и дали внеурочный отгул, библиотечный типа день: а на хозяйстве кто тогда остался?
Да и мало у нас, что ли, всяких умников, да еще бегло лопочущих по-английски: страна, хоть и малость пародийная, все же пока еще культурная.
С традициями.
Чайковский у нас был, балет был, Пушкин был.
Ансамбль "Березка" есть.
И никто у нас этого всего не отнимет.
Ни нашего всего, ни Чайковского, этого «заядлого», как сказал когда-то Игорь Иртеньев, композитора.
И вот теперь я, больше мне делать нечего, - как тот директор завода резиновых, кажется, изделий у Довлатова, который не хотел лысого в Америку отпускать (еще подумают, говорил, что у нас тут все лысые) сижу, понимаешь, и переживаю: что о нас теперь подумают?
Потому как человек этот, Мединский, - скучный, прямо скажем, тоскливый, на все пуговицы застегнутый: он, может, и не пьет даже. Наверняка не пьет. И матом не ругается – это я точно знаю.
А Тарантино ругается, и еще как: сама слышала на прессухе в Каннах, как он слово нехорошее то и дело, по-хулигански так (Мединскому бы точно не понравилось бы) вставляет то и дело в свою стремительную речь.
Ну любит он это слово, у него там в каком-то фильме оно 193 раза (пишут таблоиды) звучит.
И я вот думаю – сказал ли ему тов. Мединский, что у себя на родине он это слово (ну русский его аналог) запретил?
Наверняка скрыл.
То есть налицо, товарищи, обман и введение в заблуждение: пушка пушкой, колокол-колоколом, музеи и иконы – все это прекрасно, кто бы спорил, но слово-то зачем запрещать?
Оно нам родное, это слово: как и Пушкин, и заядлый Чайковский, и иконы (ой, простите), и музеи Кремля.
Недаром Тарантино так его любит (ну, не наше, а свое, наше ему непонятно пока): а человек он культурный, образованный, и это вовсе не шутка.
В прошлый приезд, один из, секретно отправился на могилу Пастернака, где мы его и застукали, между прочим (я тогда с папарацци всюду бегала, всех застукивала, никто от меня ускользнуть не мог, как ни старался).
Но это он сам допер, Пастернака он читал и хотел на его могилу – ради чего даже как раз от Кремля и увильнул.
А тут, получается, принудили: Мединский взял за руку и отвел к пушке.
По протоколу.
А по протоколу, конечно, тоска.
Такие вот дела, товарищи.
PS
Вот и Дмитрий Волчек свидетельствует из Локарно:
Поучительная история произошла в первый день кинофестиваля в Локарно. Небеса проведали, что Тарантино встречался с Мединским, и обрушили свой гнев на Локарно, где тарантинин фильм собираются показывать на главной площади. Площадь пуста, синефилы разогнаны из небесного водомета. Не встречайтесь с Мединским, друзья! В следующий раз Господь обрушит на нас содомскую огненную серу.
А вот мое старое интервью, из которого видно как Тарантино любит ругаться матом.
Квентин Тарантино, известный ниспровергатель и скандалист, разразился новой картиной, только что вышедшей и в прокат. Уже из одного названия – «Бесславные ублюдки» – ясно, что это будет черт знает что: и предчувствия вас не обманут. Боевитые евреи, которые мстят фашистам, разбивая им бейсбольной битой головы и снимая с этих разбитых голов скальпы; скалящийся «антифашист» Брэд Питт; Гитлер, как будто наскоро загримированный для домашнего розыгрыша или юмористической новогодней передачи; идиотский фильм про героя, убившего 300 американцев, который смотрит в парижском кинотеатре верхушка Третьего рейха….
И так далее и тому подобное. С ума сойти: в буквальном, а не переносном смысле. Тарантино же, обожающий шокировать публику, радостно поеживался от такой реакции: ну да, типа, ну, типа, я свихнулся, так что теперь? На самом деле вместо «типа» он без конца во время интервью произносил свое непременное «мать твою!». На разные лады. Жаль, думали мы, что в сдержанном английском, бедном на мат, для выражения тарантиновских эмоций есть всего одно слово – fuck. Будь Тарантино русским (или русскоязычным), в его распоряжении была бы более богатая палитра.
Трудно назвать ваш фильм «антивоенным»…
Ну да, мой фильм не совсем чтоб антивоенный… Хотя и не «военный» в том смысле, который в него вкладывают режиссеры-постановщики батальных сцен и сцен ужасов. Все эти оторванные ноги и руки, кишки наружу, красивая смерть на поле боя…
Зато у вас – снятые скальпы…
- Ага, я еще хотел, чтобы были отрезанные уши: сняли скальп, отрезали уши и пошли дальше.
Бр-р-р…
Но продюсеры не дали – хорош, говорят, куражиться! Уши вырезаем! (Хохочет) И таки вырезали! Нет теперь отрезанных ушей! Только «вырезанные»!
И правильно сделали. \
Не-а, с ушами было лучше, честное слово, но было лучше!
Говорят, однако, что продюсеры были недовольны первой версией.
Ну, не то чтоб недовольны там или довольны… Но кое-что я все-таки переделал. Это вообще-то редкая возможность – когда тебе дают что-то переделать: обычно, если фильм отпечатан и готов, к нему уже нельзя прикоснуться.
Вы намекаете на то, что у вас больше возможностей, нежели у других режиссеров?
Да я не намекаю, а прямо говорю, что у меня и вправду большие возможности: ну, не так чтоб неограниченные, но все же кое-какой административный ресурс в моем распоряжении имеется…
С тех пор как вы стали знаменитым?
Я не настолько знаменит, как того хотелось бы… Но, вы правы: с тех пор, как я получил в Канне свою «Золотую пальму», мои возможности существенно расширились. И это приятно, мать твою.
На одной из пресс-конференций вас спросили – своими ушами слышала – что, мол, вы хотели сказать этим фильмом?
Кому сказать?
Прогрессивному человечеству, кому же еще?
Мать твою! И что я ответил?
Ответили, что вопросик тот еще.
Повторюсь: вопросик тот еще. Зато у меня есть возможность ответить на него так (но это по секрету, никому не говорите): может, человечеству, тем более «прогрессивному», я ничего такого и не сказал, зато смог на свой лад перекроить историю. Смотрите, у меня евреи – мстители, я отомстил за евреев фашистам! Разве это не прекрасно?
Евреи же, да и не только они, но и всякие разные интеллигенты, однако, недовольны: читала в Интернете, что вы – циник, что Холокост и прочие ужасы нельзя так переиначивать и смеяться над святым.
Конечно, нельзя! Кто бы спорил? Однако, если бы не я, кто еще отомстил бы фашистам за евреев?
Вы неисправимы.
Какой уж есть.
И, говорят, страшно амбициозны…
Ага, страшно, страшно амбициозен! Не пойму только, что в этом плохого? Я, скажем, уверен, что мои фильмы зрители будут пересматривать и пересматривать бесконечно. Поэтому я так тщательно работаю – все у меня схвачено, я всегда знаю, где зритель засмеется, ни одного непредвиденного куска, ни одной склейки на авось! Все предусмотрено!
Когда вы работаете с другой знаменитостью – с тем же Брэдом Питтом – туго не приходится? Не было столкновений, ссор, борьбы амбиций, искры не летели?
До Питта мне всего раз приходилось работать со знаменитостью такого уровня: с Брюсом Уиллисом. И оба раза они – и Брэд, и Брюс – сделали мне одолжение. У Брэда было всего две недели съемок, плотный график, надо было уложиться, огромная группа, много сложностей, и он, молодчага, пошел мне навстречу. Ему просто страшно понравился его персонаж, и он выложился на все сто. Даже говорил с нужным акцентом. Он вообще большой актер – утром, когда заходишь к нему в трейлер, он такой обычный, нормальный чувак, а стоит выйти на площадку, как мгновенно преображается. Большой профи этот Брэд, я вам доложу. Одно удовольствие с таким работать. Так что какие там «искры»! Никогда не ссорились.
Говорят, вы спасли от разорения Харви Вайнштейна, продюсера фильма, – снятые под его патронатом «Ублюдки» сорвали огромный куш, кинотеатры по всему миру полны. (Жмурится от удовольствия)
Да, я такой. Отомстил за евреев, потом спас еще одного еврея – Харви, я хороший!
История наоборот? Индеец-чероки (у Тарантино мать наполовину индианка-чероки –прим. автора) спасает евреев?
Ага, так оно и есть.
У вас такой имидж несерьезного гражданина, пересмешника. Тем не менее, у нас есть на вас компромат. Вот, взгляните (Протягиваем Тарантино изданный в Москве альбом фото, на одной из которых он запечатлен на могиле Бориса Пастернака).
Здорово! Все-таки, как ни прятался, засекли, как я, будучи в Москве, успел съездить на могилу Пастернака. Теперь будете меня «шантажировать», подозревать, что я почитываю и серьезные книжки – а не только смотрю фильмы кунг-фу и читаю белиберду, криминально-бульварную литературу, книжки в мягкой обложке?
Именно так мы и поступим.
(Притворно вздыхает) - Ну что тут скажешь? Да, бывает, и серьезную литературу читаю, случается грех…
Толстого, Чехова?
Не без того. Но все-таки больше всего на свете я люблю именно белиберду, я и вырос на ней и снимаю тоже веселую «белиберду»… И если зритель балдеет от нее, стало быть, я попал в точку? Не так ли?
Если серьезно, то да. Вы – первооткрыватель белиберды, вы, может, первый в мире почувствовали, как можно с этой самой белибердой работать, смешивая высокие жанры и низкие. Честь вам за это и хвала.
(Дурашливо вскакивает и низко кланяется) Спасибо вам большое! Век не забуду!