Расстрельная команда: кто больше всего пострадал при подавлении протеста

Не только они, конечно, - но они, как пограничные столбы на нейтральной полосе, - прежде всего.

Только что там ещё росли какие-то необычайно красоты цветы вместе с репейником и чертополохом и можно было спорить, а если не они, то кто тогда олицетворял бы степенную вменяемость и рутинную сдержанность попутавшей берега власти.

А тут раз - и они уже понуро ждут первой оплеухи от тех, кто в незапамятные времена именовался «мировым сообществом». Богомолову стоит опасаться демонстраций протеста на его зарубежных гастролях, как это происходит у Гергиева, если эти гастроли, конечно, будут; но не только он внезапно обрёл статус «соловья Генштаба в сухарях и маринаде». Весь слой, как в ночном кошмаре, увидел себя в зеркале в эсэсовском мундире и фуражке с высокой тульей и с ужасом заметил вспышки фотокамер: то, что они кокетничали с создателями лагерей смерти, узнала публика.

Понятно, что сдвинутые границы радикально изменили позиции не только их. Ведь избиение лежащих (из благородных целей, сказал бы я, да не могу), эти крики: «бей по коленям», - это были удары не по беззащитным тонким щиколоткам ботаников, спасавших пожилого человека, не по лежащим в пыли манекенам суверенной демократии, выкинутым за ненадобностью, а по государственному слою, персонифицированному в разных биографиях и позициях людей на подсосе режима.

А чтобы не было сомнений, что это не карикатурная греческая хунта или полиция Пиночета с недосыпа, - родной и для Пушкина русский мат, как check in или невольное уточнение геолокации.

Некоторое время назад была модна тема люстрации и будущих наказаний в России будущего, и, казалось бы, резонно звучали призывы различать тех, кто принимал переломные геополитические решения, и, так сказать, обыкновенных конформистов, которые просто наваривают на патриотической или великодержавной волне, как обыкновенные серфингисты.

В качестве возражения звучало: многое зависит от того уровня преступности, к которому сумеет спуститься режим. Потому что при одном уровне соучастие начинается с высоты благонамеренности, а в другом - с того уровня, которого в другом случае хватило бы для обыкновенной люстрации.

Закрытые лица, как наивно показалось кому-то, надёжно защищают исполнителей, делая их анонимами. Но это фиктивная анонимность, просто ответственность с личности козла отпущения переходит на корпорацию. Вся корпорация исполнителей (как и корпорация, отдающих приказ, и корпорация, занимающаяся предоставлением услуг легитимности первым и вторым) оказывается под ударом. Сплошным, как солнечное затмение.

Я не преувеличиваю долговременность влияния произошедших событий: власть умеет переключать внимание на пожары, расстрел посетителей супермаркета в Техасе и Бари Алибасова с жидкостью «Крот» за пазухой. Но общественное восприятие подчиняется законам массовой культуры. Если фильм начинается с убийства жены и дочери героя, проницательный зритель понимает, что это нужно, дабы Том Хэнкс в широкополой шляпе с бОльшими основаниями и беспощадностью наказывал плохих парней, потому что лицензию на кровь он уже получил в первых кадрах ленты.

Я ничего не скажу о победе добра над злом, я в неё не верю, в российских обстоятельствах для этого ещё меньше оснований, чем где бы то ни было ещё.

Я готов сомневаться в возможности победы постсоветских либералов, тем более в идеалистических формах правого либерализма, но речь не о победе добра над злом, а в том, что политическим силам, вообще-то находящимся по большей части вне этической парадигмы, редко удаётся предстать в костюме почти театрализованного и малодостоверного зла.

Российской власти это, кажется, удаётся. Возможно, и некоторым из нас удастся досмотреть этот ролик до титров на экране.