В эти дни исполнилось 30 лет событиям на пекинской площади Тяньаньмэнь. О том, как повлияла на них тогдашняя ситуация в СССР, в котором вовсю шла Перестройка, пишет на сайте Московского Центра Карнеги востоковед Иван Зуенко.
Тридцатилетие событий на площади Тяньаньмэнь– хороший повод порассуждать о пути, который прошла с тех пор Коммунистическая партия Китая, и о том, какое место на этом пути занимала Россия. Количество статей с заголовками типа «Урок, не воспринятый Россией», «Взгляд на Китай, где ГКЧП победил» или «На Тяньаньмэни Китай спасся от судьбы СССР» зашкаливает. Проблема в том, что почти все они написаны публицистами, которые слабо представляют реальное положение дел в Китае и оперируют в основном эмоциональными клише. А вот как все обстоит на самом деле.
Китай встал на путь реформ раньше, чем СССР. Это произошло во второй половине 1970-х годов после смерти Мао Цзэдуна и было связано с истощением ресурсов КНР после их предельной мобилизации в предыдущие годы. Однако вплоть до середины 1980-х годов было неочевидно, что Китай продвинется в развитии хозрасчетных практик намного дальше, чем СССР, который сам с 1985 года с приходом Михаила Горбачева, пошел по пути реформ.
Анализ китайской прессы показывает, что за несколько лет до событий на Тяньаньмэни реформы в СССР освещались в Китае почти исключительно положительно. Таким образом, авторы завуалированно поддерживали реформаторов в руководстве КПК, пытавшихся преодолеть консервативное сопротивление на пути к рынку и либерализации.
Апелляции к советскому опыту и личности Горбачева привели к тому, что лидер СССР стал необычайно популярен в Китае. Очевидцы событий на Тяньаньмэни упоминают плакаты, с которыми выступали студенты: «У СССР есть Горбачев. А кто есть у нас?», «Демократия – наша общая мечта» и «Горбачев, народ здесь, а не там».
Студенческие выступления начались 15 апреля 1989 года вслед за смертью идеолога политических реформ Ху Яобана, однако к середине мая они уже сходили на нет. Большая часть студентов вернулась в студгородки, в вузах возобновились занятия. С высокой долей вероятности протесты должны были быть спущены на тормозах, тем более что руководство партии заявило о «справедливости требований студентов» и заняло миролюбивую позицию. Однако до конкретных уступок дело не дошло, долгожданный разговор с властью не состоялся, и намеченный на 15 мая советско-китайский саммит виделся лидерам студентов хорошим поводом оживить протесты.
За два дня до саммита началась сидячая голодовка. Протесты получили поддержку населения. Движение стремительно разрасталось, в городе наступил транспортный коллапс. На площади ждали самого советского лидера; как минимум в два пекинских вуза его приглашали с лекциями о гласности и «новом мышлении».
Однако оптимисты просчитались. Церемонию встречи советского лидера перенесли в терминал столичного аэропорта. Сам Горбачев на площадь Тяньаньмэнь так и не пришел. Диалог между руководством страны и студенческими лидерами провалился. Военное положение в Пекине было введено сразу же после отъезда советской делегации.
Спустя две недели протесты, к тому моменту вышедшие из-под контроля и вовлекавшие в свою орбиту всё новые и новые социальные слои, были подавлены с огромным количеством жертв (от нескольких сотен до нескольких тысяч, в зависимости от источника). Повестка политических реформ была заморожена вплоть до сегодняшнего дня, при этом экономические преобразования после небольшой интерлюдии продолжились. Спустя два года выяснилось, что «политическими мертвецами» оказались не китайские лидеры, а члены советской делегации.
Кризис 1989 года в Китае стал следствием тех компромиссов и поисков оптимального пути развития страны, начавшихся после смерти Мао. Идеология, к которой пришла Компартия к концу 1980-х годов («смесь умеренного социализма с реформизмом, названная социализмом с китайской спецификой»), оказалась «побочным продуктом внутриэлитной борьбы, но никак не продуманной и заранее программой».
Проблемы обновленной идеологии были в ее эклектичности. Она не могла до конца объединить элиту, давала надежду на победу представителям как левых, так и правых.
При этом реформы хоть и улучшали жизнь людей в целом, но вызывали недовольство как минимум у двух социальных групп, которые и стали главной силой Тяньаньмэня. Первая группа – интеллигенция и студенты – видела, что половинчатые реформы значительно снизили их шансы на достойное будущее: рынок труда не обязательно благоволил самым умным, человек со связями мог добиться большего, чем хороший специалист.
Также реформами были недовольны рабочие, так как руководство заводов начало действовать «капиталистически»: повышать эффективность труда, увольнять и набирать сотрудников в зависимости от рыночных условий, сокращать социальные гарантии предприятий. Рабочие присоединились к протестам на завершающей стадии, очевидно даже не подозревая, что за несколько недель до этого студенты призывали правительство разогнать все госпредприятия и приступить к приватизации.
Таким образом, протесты на площади Тяньаньмэнь были столь же эклектичны и противоречивы, как и политика китайских властей в 1980-е годы. Противоборствующие группировки у власти были не против использовать запал народных выступлений для того, чтобы укрепить свои позиции. Реформаторы как минимум сочувствовали протестам и имели каналы связи с лидерами студентов – при этом данных, что протесты были ими инспирированы или организационно поддержаны, у нас нет. Консерваторы были заинтересованы в том, чтобы представить демонстрантов как маргиналов и смутьянов, скомпрометировав в глазах Дэн Сяопина и других высших партийцев саму идею подотчетности власти. При этом в критический момент элита оказалась едина, и в этом заключается главное отличие Китая от СССР рубежа 1980–1990-х.
Дело в том, что в Китае власть не была персонифицирована; с конца 1970-х существовало коллективное руководство. Все важнейшие решения обсуждались коллегиально и согласовывались с группой высокопоставленных партийцев старшего возраста (80 лет и выше). Представители властной элиты имели схожие жизненные траектории, которые нередко пересекались. Личные связи между представителями разных лагерей зачастую играли более важную роль, чем идеологическая ориентация.
Другим козырем китайского режима стала заинтересованность Запада в сотрудничестве с ним. Даже после разгона протестов напряженность между китайскими и западными лидерами продлилась совсем недолго.
Аналогии между процессами в КНР и СССР привлекательны, но зачастую не учитывают важнейших различий между нашими странами. Китайское экономическое чудо было основано на дешевом труде, притоке зарубежных инвестиций и благоприятном геополитическом фоне, когда Запад не требовал от КПК строго соответствовать своим идеологическим нормам.
Китайская элита была гомогенной как по этническому происхождению, так и по жизненному опыту. Ее пронизывало множество ниточек личных связей, которые позволяли в нужный момент консолидироваться, несмотря на разногласия.
Китай мог не отвлекаться на холодную войну и гонку вооружений и не должен был поддерживать дюжину режимов по всему миру. Китайские идеологи были эклектиками, отчасти поневоле, отчасти по причине слабой теоретической подготовки – они с легкостью вписывали в свою программу любые веяния времени. КПК, пережив банкротство социалистической идеологии, стала лишь сильнее, превратившись в националистическую партию, целью которой было провозглашено возрождение национального величия.
Ситуация в Советском Союзе по всем пунктам была обратной. Тяньаньмэнь не стал уроком для СССР, зато случившееся с Коммунистической партией Советского Союза было воспринято китайским режимом как мрачное предостережение.
Революции 1989 года, когда один за одним пали просоветские режимы в семи странах «восточного блока», а также распад самого Советского Союза в 1991 году должны были убедить китайских лидеров в том, что они приняли правильное решение, послав танки на Тяньаньмэнь. Два десятилетия непрерывных экономических успехов, казалось бы, стали лучшим доказательством их правоты. Возникает соблазн установить причинно-следственные связи там, где их нет, в частности между стабильным развитием страны и подавлением протестов 1989 года. На этом фоне однозначно негативно стала восприниматься история КПСС, которая, инициировав широкие политические реформы, лишилась власти и самоликвидировалась.
Именно сквозь призму этого сюжета в Китае вплоть до сегодняшнего дня активно изучается перестроечный опыт СССР. Как пишет в статье «Гибель старшего брата» Александр Габуев, китайские ученые, испытав шок от распада СССР, довольно быстро перешли от простого политического детерминизма («всему виной предательство Ельцина и недальновидность Горбачева») или экономического детерминизма («развалился потому, что собирал слишком много танков») к более сложным системным моделям, учитывающим комплексы различных факторов. Среди них: экспансионизм и стремление к мировой гегемонии; траты на поддержку государств-сателлитов; коррупция среди партийной элиты; дезинтеграция связей между центральным и региональным руководством; несменяемость политической элиты; деидеологизация вооруженных сил, разрыв спайки партии и армии; планово-командный характер экономики, неспособность задействовать рыночные механизмы; протестная идентичность на национальных окраинах и рост русского шовинизма; кризис веры в партийное руководство и недоверие к официальным СМИ.
Забавно, что осознавая все это, во внешней политике Китай сегодня встал на тот же путь экспансионизма и милитаризации, что и Советский Союз. Экономика теряет гибкость, а идеологизация и тотальная цензура ведут к потере доверия к СМИ – лишь методы цифровой диктатуры помогают сохранить ситуацию под контролем. Во внутренней политике продолжается концентрация власти в руках «партийного ядра» – самого председателя Си. Из Конституции убрали пункт, запрещающий главе государства занимать свой пост более двух сроков. Фактически нарушено правило «67 – да, 68 – нет» (что позволило семидесятилетнему Ван Цишаню занять важный пост заместителя председателя КНР, на который, по прежним установкам, должен был быть назначен будущий преемник Си Цзиньпина. Более того, явных кандидатов на роль преемника не видно и среди членов партийного Политбюро. Все это позволяет утверждать, что Си Цзиньпин твердо вознамерился сохранять власть и далее. Увы, в перспективе это приведет к тому, что Китаем будет управлять геронтократический режим. И это не исправление ошибок СССР, а их повторение.