Виктор Кирюшин родился в Брянске в 1953 году.Окончил факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова.
Его стихи печатались в журналах «Москва», «Наш современник», «Сельская молодёжь», «Нева», «Подъём», «Молодая гвардия», «Смена», «Континент», «Сибирские огни», «Новая Немига», «Простор», в альманахе «День поэзии», в «Литературной газете» и других изданиях.
Кирюшин - автор поэтических сборников: «Стезя», «Чередованье тьмы и света», «Золотой жираф», «Неизбежная нежность», «Накануне снега и любви», «Ангелы тревоги и надежды» и антологий «Венок славы», «Русская поэзия XXI век», «Молитвы русских поэтов».
Работал редактором газеты «Брянский комсомолец», главным редактором издательства «Молодая гвардия», журналов «Очаг», «Сельская новь».
Творчество отмечено премиями: Ленинского комсомола в области литературы и искусства, имени Андрея Платонова «Умное сердце», имени Бориса Корнилова, фестиваля-конкурса «Русский Stil» в Германии, «Серебряный Витязь», им. Ф.И. Тютчева «Русский путь» (2013), журнала «Нева», имени Николая Гумилёва (2016).
Руководитель Творческого Совета по поэзии и член Правления Союза писателей России.
Сокровенная, хватающая за душу, «негромкая» - так когда-то называли, поэзия Виктора Кирюшина - прямая наследница творчества Николая Рубцова, Владимира Соколова, Николая Тряпкина, Юрия Кузнецова.
Проникновенная, доверительная интонация стиха настолько связана с трагической сутью, что, читая Виктора Кирюшина, порой ощущаешь чуть ли не физическую боль:
Лес обгорелый,
десяток избёнок,
морок нетрезвых ночей.
Плачет в оставленном доме ребёнок.
– Чей это мальчик?
– Ничей.
Словно во сне, великана связали,
гогот вокруг дурачья.
– Чья это девочка
спит на вокзале
в душном бедламе?
– Ничья...
Глубоко личные, лирические переживания поэта, выраженные в предельно сдержанной форме, передают отношение к предмету речи, и отзываются в сердце читателя посильнее любых лозунгов. Природа проникновения, ответной эмоции, глубокого чувства, да и всего творчества Виктора Кирюшина зиждется на беззаветной любви к Отечеству.
Следует отметить, что, являясь по статусу - первым поэтом России, Виктор Кирюшин отнюдь не использует свое положение, чтобы добиться всеобщего немедленного признания, не занимается раскручиванием, теле-педалированием, само-пиаром.
Руководитель Творческого Совета по поэзии постоянно ездит по стране, - только за текущий месяц было проведено два семинара - в Вологде и на Алтае.
Цель куда как более трудна и благородна - Виктор Кирюшин ищет и боится пропустить, как сказал он в своем телеинтервью «нового национального поэта России».
Уверен, благодарное Отечество отзовется на многотрудные поиски, и таковой поэт будет явлен.
О творчестве Виктора Кирюшина множество статей.
«Он обладает тончайшей музыкальностью, учась у природы в самой лучшей из консерваторий на речном покатом берегу» - пишет Надежда Гнеушева.
Стихи Виктора Кирюшина «...о знакомых нам всем вещах, но такими словами, которых никто до него не «оживил». Так и существовали они, невидимые, - у нас в подсознании, а теперь воплотились в его строках. Сожаление о потерянной прошлой России с её сёлами, деревеньками, немудрёным, но таким родным русским пейзажем...
Понятные, простые, близкие всем строки... Они не погибнут, не забудутся, не затеряются... Такие стихи - на века...» - пишет поэт Виктор Мельников.
И все же хочется надеяться, что все эти бедные деревеньки с избушками стандарта 18-го века, может быть, именно благодаря поэзии Виктора Кирюшина, повсеместно сменятся домами новой постройки с бытовыми стандартами века 21-го.
И только стихи остаются и останутся:
* * *
Эта музыка в тиши
С лёгкой примесью печали…
Есть у каждого вначале
Абсолютный слух души.
Если б заново начать!
В пору ясных гроз и пуха
Не доступное для слуха
Научиться различать.
И совсем не знать пока
Мастерства иного толка:
Всё уверенней рука,
Всё неискренней трактовка.
* * *
Войны кончаются миром:
Для победителей – пиром,
Для побеждённых – бедой…
Кто этот мальчик седой?
Он по вокзалам кочует,
Он где попало ночует –
Пасынок пьяной страны.
Мальчик вернулся с войны.
-
Как он безжалостно молод!
Дождик стекает за ворот.
Ходит почти что живой
Мальчик с седой головой.
Он сигарету мусолит,
В барах деньгами не со́рит,
Будто свалился с луны.
Мальчик вернулся с войны.
-
Даже ни разу не ранен,
Лишь неприкаян и странен
Свет замутившихся глаз –
Не отпускает спецназ.
Чёрною меткою мечен.
Чей же взвалил ты на плечи
Крест непосильной вины?
Мальчик вернулся с войны.
* * *
Рябины стынущий рубин
Под вьюгой нервною…
Я эту женщину любил.
Любил, наверное.
Своим теплом отогревал
В беде без робости,
И целовал,
И предавал
У самой пропасти.
У той немыслимой черты,
Во тьме скрываемой,
Нерасторжимостью четы
Одолеваемой.
Я эту женщину любил.
Любил, наверное.
Недаром ангел вострубил
В конце над скверною.
Душа, остывшая до дна,
Прими отмщение!
Но казнь всегда была одна –
Её прощение.
* * *
Лес обгорелый,
десяток избёнок,
морок нетрезвых ночей.
Плачет в оставленном доме ребёнок.
– Чей это мальчик?
– Ничей.
Невыносимая
воля в остроге,
вязь бестолковых речей.
– Чей это воин,
слепой и безногий,
помощи просит?
– Ничей.
Словно во сне, великана связали,
гогот вокруг дурачья.
– Чья это девочка
спит на вокзале
в душном бедламе?
– Ничья.
Остервенело,
в рассудке и силе,
продали это и то.
– Кто погребён
в безымянной могиле
без отпеванья?
– Никто.
Родина!
Церкви, и долы, и пожни,
рощи, овраги, ручьи...
Были мы русские,
были мы Божьи.
Как оказались ничьи?
* * *
Тропа с холма сбегает вниз полого,
А дальше степь без края и конца.
Сухой и жёсткий куст чертополоха
Качнётся вдруг у самого лица.
Бери копьё иль уповай на милость
Врагов, что в прах стирают города…
Здесь ничего почти не изменилось
За сотни лет –
Всё так же, как тогда.
Так, да не так:
Враг обернулся бесом,
Перехитрил Ивана-удальца.
Живое поле зарастает лесом,
Мелеют реки, души и сердца.
Там, вдалеке, шумит-гремит столица,
Она щедра для слуг, а не служак.
Куда идти?
Каким богам молиться?
Где в этой смуте войско и вожак?
Всё верится: вот-вот блеснут кольчуги,
Тугие стрелы воздух разорвут…
Но тишина давно уже в округе,
Та самая, что мёртвою зовут.
По всей степи кусты чертополоха,
Сойдёшь с коня – утонешь с головой.
Густеет тьма,
Кончается эпоха,
И колокол расколот вечевой.
НА РУИНАХ ЦЕРКВИ
Чертополох, цветущий скупо,
А там, внутри, который год
Сияет сквозь дырявый купол
Другой, по счастью, вечный свод.
И значит так: в грязи и сраме,
Где под ногами сор и склизь,
Ты всё едино в Божьем храме.
Ты не оставлен Им.
Молись!
* * *
Дождик шепчет, ветер колобродит,
Гром гремит, ревмя ревёт волна…
Музыка живёт в самой природе,
Потому и вечная она.
Не нужны ни клавиши, ни струны
Там, где, преломляясь и дробясь,
Из глубин восходят, словно луны,
Робкий лещ, золотобокий язь.
Луг звенит, над синей гладью плёса
Чаек крик захватывает дух.
В мире, где ничто не безголосо,
Как награда абсолютный слух.
Без конца – в мажоре ли, в миноре –
Слушать эту музыку могу
В самой лучшей из консерваторий –
На речном покатом берегу.
* * *
Спутанные никнут корневища
Второпях поверженных дерев…
Мать-земля когда-нибудь да взыщет,
Нас, ретивых, к стенке приперев.
Взят рубеж,
И списаны потери,
Никого ни в чём не упрекнёшь.
Вроде зла травинке не хотели,
Вроде цель оправдана,
И всё ж...
Говорунья-речка умирает,
Редко шмель над клевером гудит:
Бой идёт, который проиграет
Безраздельно тот, кто победит.
ДОМ
Дом у реки – резным фасадом к бору,
Где ежевика вьётся по забору
И яблоки запутались в траве –
Как о тебе я тосковал в Москве!
Теперь уже не встретят тесть и тёща.
Приют их вечный ныне там, где роща
И тёмные дубовые кресты…
Недалеко, всего-то две версты.
Дорога непроезжая горбата
К могилам тихим: узника штрафбата,
Пришедшего с войны в бинтах сырых,
И матери, поднявшей восьмерых.
А дом стоит, и сохранилась печка.
Напротив – лес, за огородом – речка.
Благословенны здешние места!
Вот только жаль: земля вокруг пуста.
Ушёл её рачитель и ходатай,
А я всего лишь праздный соглядатай,
Не знающий крестьянского труда.
Зачем же тянет вновь и вновь сюда?
Печь затоплю, потом иду к запруде;
Всё кажется, здороваются люди,
Которых знал, а их в помине нет…
Не век прошёл, всего-то двадцать лет.
Когда уснёт закат подслеповатый,
Я возвращусь, ни в чём не виноватый,
Забытый, как портреты на стене,
В том времени, в том доме, в той стране.
* * *
Мне столько в жизни выпало любви!
Ту речку вспоминаю и поныне,
Где молнией мерцали голавли
В предутреннем тумане,
На стремнине.
Стоял июнь,
Цвели вокруг луга,
К воде клонились сумрачные ели…
Потом иные были берега,
Водовороты, омуты и мели.
Мир превращений и метаморфоз
Слепил, да так – мороз бежал по коже.
Но голубые крылышки стрекоз
Мне всех чудес немыслимых дороже.
Жизнь, как река, –
Внезапна и быстра.
А был ли счастлив я на самом деле?
Лишь только там,
У тихого костра,
Среди земли,
Как будто в колыбели.
МЫ ОСТАЁМСЯ
Тянемся взглядом за стаей гусиной,
Но остаёмся с тобою, река,
С этой пылающей горькой осиной,
С полем, ещё не остывшим пока.
С этим просёлком, где вязнут машины
И безнадёжно гудят провода,
С рощей, глухими дождями прошитой
В блёстках, мерцающих первого льда.
Мы остаёмся,
Не в силах расстаться
С небом, где ранняя зреет звезда,
С непроницаемым сумраком станций
Мимо которых летят поезда.
Мы остаёмся,
Где веси и хляби,
В нужды и беды уйдя с головой,
Под нескончаемый жалостно-бабий
Русской метели космический вой.
Что же нас держит?
Вопрос без ответа...
Просто в душе понимает любой:
Только на этом вот краешке света
Мы остаёмся самими собой.
* * *
Когда бесправие царит
И зло угрюмо дышит в лица,
Боящийся не говорит,
А говорящий не боится.
Но есть и хуже времена –
Всеговорения как цели.
Такой свободе грош цена,
Как и словам на самом деле.
РОДИТЕЛИ
Есть город, улица и дом
В заснеженном саду.
Дверь открывается с трудом,
Но я в неё войду.
Войду, как в молодость свою,
В зелёный дом с крыльцом.
В том полупризрачном краю
Живые мать с отцом.
На склоне сумрачного дня
Присяду к ним за стол.
«Простите, милые, меня
За то, что долго шёл.
За вашу вечную печаль –
Тревогу обо мне,
За то, что падал невзначай
По собственной вине.
Грешил и попусту горел,
В аду бывал, в раю,
А вас теплом не обогрел
У жизни на краю.
Готов принять и кнут, и суд,
Ведь оправданий нет...»
Ни слова не произнесут
Родители в ответ.
Гудит-дымится за стеной
Одна из долгих зим...
Как разочтётся жизнь со мной,
Уже известно им.
ВОЛК
Ни петуха,
Ни человечьей речи.
В округе всей погашены огни.
Дома пусты,
А там, где топят печи,
Две-три старухи коротают дни.
Вожак умён и даже пулей мечен,
Уводит стаю снежной целиной...
В деревне ныне поживиться нечем,
И волк её обходит
Стороной.
* * *
На Руси предзимье.
Порыжело
В ожиданье первого снежка
Вымокшее поле возле Ржева,
Луговина около Торжка.
На венцах колодезного сруба
Смыта влагой летняя пыльца.
Ветрено в дубравах Стародуба,
Изморозь на куполах Ельца.
Киновари досыта и сини,
Тронутой летучим серебром,
В тихой роще около Медыни,
В родниковом озере у Кром.
Как царевна юная, наивна
В небе пышнотелая луна,
А под ней Коломна
И Крапивна,
Нерехта, Кириллов, Балахна...
Примеряют белые одежды
Улочки, бегущие к реке.
Ангелы тревоги и надежды
Неразлучны в каждом городке.
Свят покров над пажитью и пущей.
Шепчут губы: «Господи, спаси!»
Что там обещает день грядущий?
Холодно.
Предзимье на Руси.
* * *
Вслед за омутом – мели,
Блики солнца на дне,
В дымке чёрные ели:
Тихий август на Цне.
Пахнет поле полынью,
В небе ястреба тень,
И последней теплынью
Наливается день.
Храма Божьего главки,
Желтизна там и тут.
Лишь старушки на лавке
Безмятежно цветут.
Чей-то слышится клёкот
За остывшей рекой...
До зимы недалёкой
Далеко-далеко!
Тихо катится солнце
За рябиновый куст,
А вода из колодца
Ледяная на вкус.
* * *
Ночью проснулся от крика,
Мучило: был он иль нет?
Лишь первозданно
И дико
Лунный колышется свет.
Свет неземного накала
В небе, на белой стене.
Ты ли меня окликала
Или почудилось мне?
Снова из тьмы заоконной
Луч этот вырвал на миг
Твой беспечальный,
Иконный,
Незабываемый лик.
Между былым и грядущим
Не отыскать рубежа,
В непостижимом и сущем
Вновь заплутала душа.
Чтобы в немыслимом свете,
Там, среди звёзд и комет,
Мучиться и не ответить:
Были мы в мире иль нет?
КАЛИТКА
Её толкали порознь и гурьбой,
Сколоченную на живую нитку,
Окрашенную краской голубой,
Скрипучую садовую калитку.
Была жара. У самого окна
Томилась вишни трепетная ветка.
Я вечность ждал, когда придёт она –
Насмешливая девочка-соседка.
Вдвоём летели на реку с утра,
Домой порою прибегали к ночи…
Как память прихотлива и мудра:
Нам возвращает только то, что хочет.
И вдруг плывёшь неведомо куда,
Минувшего завалы разгребая.
А вспомнилась, по сути, ерунда –
В июльский сад калитка голубая.
ПОБЕДИТЕЛЬ
Грязь месил,
В медсанбате срывал бинты,
Стали руки темней свинца…
Я не знаю,
Не знаю совсем, кто ты, –
Ни фамилии, ни лица.
Ведь Россия-мать велика собой,
У неё не счесть сыновей.
А случится бой: там солдат – любой.
Все одной семьи и кровей.
Тополя цвели, пели кочеты,
Но пришёл июнь ледяной.
Сколько холмиков по обочинам
У тебя, солдат, за спиной!
От Москвы лежал в десяти верстах –
Всё равно своё наверстал!
Позади война, впереди рейхстаг.
Вся земля тебе – пьедестал.
* * *
И дым черёмух у крыльца,
И этот ливень с чёрной тучей
Недолговечны, как пыльца
На крыльях бабочки летучей.
Но встал и замер у стены,
Когда явились вдруг,
Нерезки,
Твои глаза
Из глубины
Полуосыпавшейся фрески.
ФРОНТОВИКИ
После медсанбатов и штрафбатов –
По своей вине и без вины –
Им уже давно не до дебатов
На погостах рухнувшей страны.
Памяти зияющие дыры
Не закроют речи и цветы…
Спят в земле бойцы и командиры,
Армии, дивизии, фронты.
Позади десанты и тараны,
Сталинград, днепровский рыжий ил.
А сегодня души их и раны
Лечит сам архангел Михаил.
Не они, а мы теперь во мраке,
Раз твердят не спьяну за столом –
Не добро и зло сошлись в атаке:
Это воевало зло со злом.
Жизнь воспринимая без идиллий,
Не хочу турусы городить…
Нас, детей и внуков, победили,
Их уже не смогут победить.
* * *
Листья повымело дочиста,
Изморось на тополях.
Не тяготит одиночество
В этих остывших полях.
С дымкой предутренней млечною
И лебедой у межи
Кажется ясной и вечною
Небесконечная жизнь.
Звёзды качаются в омуте,
В чёрном лесу камыша.
Тикают ходики в комнате,
Вечно куда-то спеша.
* * *
Жизнь не так и плоха,
Лишь терпенья чуток:
Есть на свете ольха,
А под ней омуток.
Там и небо синей,
И шелковей трава,
А в речной глубине –
Золотая плотва.
Там вода как слеза,
А вдали – островок...
Шевелит стрекоза
Голубой поплавок.
Ни тиха, ни быстра,
Что-то шепчет река.
Лишь дымок от костра
Нынче горек слегка.
Чёрный ворон во тьму
Прогорланит: «Ты где?»
Не отвечу ему.
Не поверю беде.
СНЕГИРЬ
Не копи ни обиды, ни страха
На пути к неземному суду...
Вновь снегирь, беспечальная птаха,
Поселился в январском саду.
По тебе я соскучился за год,
Угощаю, чем только могу –
От звенящих рубиновых ягод
До семян золотых на снегу.
Оскудевшего неба кольчуга.
Затяжное ненастье грядёт...
Ничего, перетерпим, пичуга.
Все проходит и это пройдёт.
Я, конечно, неволить не буду,
Только ты не спеши улетать.
Хорошо мне с тобой, красногрудый,
Эти стылые дни коротать.
Научи одержимости взмаха,
Безоглядной свободе крыла,
Чтобы жизнь без унынья и страха
Шла вперёд,
Убывала,
Была!
МОГИЛА ПОЭТА
Памяти Н.И. Тряпкина
Люди не ходят,
А травы к поэту пришли,
Следуя зову приятельства и простодушья.
Немудрено украшенье могильной земли –
Мята, кипрей, одуванчик да сумка пастушья.
Ты укрощал табуны полудиких словес
И приручал своевольную птицу гагару…
Что там теперь с неулыбчивых видно небес?
Тяжко ль молчания вынести вечную кару?
Крест потемневший доверчиво обнял вьюнок.
В гуще крапивы дождя мимолётного блёстки.
Славный поэту природа соткала венок –
Хвощ да осот,
Сон-трава да кукушкины слёзки.
Люди больны,
Времена безнадёжно глухи.
Я бы и сам не поверил в наивные сказки,
Если б не знал,
Как растут из забвенья стихи –
Чертополох, васильки и анютины глазки.
* * *
Льнёт паутина к седеющим мхам.
Свет убывает.
Время рождаться грибам и стихам.
Так и бывает.
Снова сгорают в багряном огне
Тихие рощи.
Время подумать о завтрашнем дне
Строже и проще.
Что там в логу, на ветру трепеща,
Шепчет осина?
Время прощать,
Даже то, что прощать
Невыносимо.
Прощание
Мужчинам плакать не пристало,
Когда уходят воевать.
Она на цыпочки привстала,
Чтобы его поцеловать.
По доскам зыбкого настила
Увёл команду военком.
Она его перекрестила,
Неловко, истово, тайком.
Шагало молча отделенье,
Он оглянулся раз и два.
...Она стояла в отдаленье,
Ещё не зная, что вдова.
Пейзаж
Какой обычный вид!
Пред уголком безвестным
Душа не покривит
Восторгом неуместным.
Не торопи слова,
Потёртые
Как джинсы,
Здесь поздняя трава
Задумалась о жизни.
Гляжу на этот лес,
Берёз его свечение.
Здесь у всего окрест
Глубинное значение.
И поле, и река,
Всё, что тобой увидено,
Обыденно,
Пока
Душа твоя обыденна.
И носишь как вину
Ты невозможность
Сразу
Постигнуть глубину
Открывшегося глазу.
Желание
Солнца медленное кружение,
Свет последний неугасим.
Это время самосожжения
Клёнов, ясеней и осин.
Ни безверия, ни распада...
Так бы встретить суметь и мне
Время грустное листопада,
Угасающий свет в окне.
Не юродствуя, не озлобясь,
Камень ближнему не тая,
Чтобы раньше на миг, чем совесть,
С белым светом расстался я.
Ночью
Густеет ночь у Девичьего вира –
В округе полусонной
Ни огня.
Загадочнее сотворенья мира
Грядущее возникновенье дня.
В кромешной тьме неясно отразятся
Неровный шаг и сбивчивая речь...
Подумаешь:
Откуда свету взяться?
Да и кому дано его зажечь?
И призрачным покажется вращенье
Вокруг светила тверди и воды.
И долго душу мучит ощущенье
Всесветной неминуемой беды.
Художник
Отгуляли дожди, отрыдали.
За селом, за пригорком любым
Загорелись родимые дали
От промытых небес голубым.
Почернел у дорог подорожник,
Пожелтела в полях лебеда,
Словно выплеснул краски художник
И ушёл неизвестно куда.
Неудачник, бродяга, чудило –
Завернулся в своё пальтецо,
И звезда, что напрасно светила,
Вдруг его озарила лицо.
По земле, что к полуночи дремлет,
Нёс он лёгкое тело своё,
И ступал на родимую землю
И отталкивался от неё.
Предзимье
Как согревает свет предзимних дней!
В нём боли нет – прощанье и прощенье,
Неясное пока предощущенье
Утраты скорой, горечи о ней.
Вдруг подступает к сердцу твоему
Какая-то неведомая сила,
И хочется остаться одному,
И одиночество невыносимо.
Поэт
Что известно о поэте?
Неприкаян, как бурьян,
Он сидит на табурете –
В меру выбрит, в меру пьян.
Наклонясь к залётной крале,
Заливает сущий бред,
С точки зрения морали
Олицетворяя вред.
Земноводное и птица,
Уголёк в немой золе...
Надо ж было воплотиться
Так нелепо на земле!
Впрок не копит, дом не рубит –
Продувная голова,
А его такая любит
За красивые слова.
Он исчезнет между делом,
Незаметно, как листва.
У него на свете белом
Нету кровного родства.
***
Г. З.
В сё это было так:
Вечерний снегопад,
И музыка не в такт,
И речи невпопад.
Струящийся в окно
Невыразимый свет,
Забвенное вино
Необратимых лет.
И мы к щеке щека,
И мы рука в руке,
И впереди века,
И жилка на виске
Сошедшие с ума,
Повергнутые ниц...
Два маленьких холма,
Две тени от ресниц.
Жизнь, как предсмертный крик, –
Не набело, вчерне.
Ей холодно, старик,
В твоём худом челне!
Таится по углам
Кладбищенская мгла,
Но мы остались там,
Где музыка была.
Нас времени река
Несёт – рука в руке.
И впереди века,
И жилка на виске.
Судимир
Ночной перрон как будто вымер,
Безлюден крохотный вокзал.
– Какая станция?
– Судимир! –
Случайный голос мне сказал.
Живя обыденным и сущим,
Кто не загадывал из нас
О предстоящем,
О грядущем,
Что ожидает в некий час?
Бесстрастно время, словно Молох, –
Нам не дано его продлить...
Но заглянуть за тёмный полог?
Предвидеть?
Предопределить?
За что же будем мы судимы?
Когда и кем?
Предвосхити,
Поскольку неисповедимы
Земные краткие пути.
Но больше не было ответа,
Лишь волновало душу мне
Чередованье тьмы и света
В незанавешенном окне.
***
Позже темнеет и раньше светает,
Время весеннею льдинкою тает.
Капля по капле уходит в песок
Жизнь, а не сладкий берёзовый сок.
Но оттого, что на свете не вечен,
Дорог вот этот мерцающий вечер,
Полутона, и штрихи, и оттенки,
Сумрак и солнечный зайчик на стенке.
Облако в небе и влага в овраге,
Старое фото на жёлтой бумаге,
Где средь ушедших в иные края,
Неразличимый, устроился я.
***
Задыхаюсь от косноязычья,
Но уже не зайти за черту –
Слово рыбье, звериное, птичье,
Словно кость, застревает во рту.
Снова древнюю книгу листаю,
Чей волнующий запах знаком.
Вы, от века живущие в стае,
Не считайте меня чужаком.
Беззащитен и разумом смутен
Смуглый пасынок ночи и дня,
Я такой же по крови и сути –
Муравью и пичуге родня.
Но природа, закрывшая двери,
Немотой продолжает корить.
О, свободные птицы и звери,
Научите меня говорить!
* * *
Какая долгая зима!
Луны лучина...
Давно я понял:
Свет и тьма
Неразлучимы.
Не зря струится белый снег
Из мглы кромешной,
Когда бредет,
Не видя вех,
В метели пеший.
Да я и сам блуждал в ночи,
Ведомый роком,
Пока не вымолил свечи
В окне далеком.
Среди бесчисленных огней
Живется проще,
А я с тех пор иду за ней
Почти на ощупь.
Дорога к истине крива,
Черно над нею...
Свеча горит едва-едва,
Но с ней виднее.
Станция Слеза
Ничего не скажет Гоголь,
Промолчит, сойдет с ума.
Михаил Анищенко
На станции по имени Слеза
Пасется беззаботная коза,
Вдали желтеет сметанный стожок
И лает недоверчивый Дружок.
Состав гремит, и рельсы как струна...
О чем грустишь-печалишься, страна?
Страна безвестных станций и дождей,
Героев и неправедных вождей.
На станции по имени Слеза
Светлы березы, будто образа,
О Дне Победы радио поет,
И яблоки старушка продает.
А впереди — тумана пелена.
Куда летишь без памяти, страна?
Страна разбитых вдребезги колей,
Святых могил и брошенных полей.
На станции по имени Слеза
Немеркнущего неба бирюза,
Автобус переполненный пылит,
И милостыню просит инвалид.
Обычный вид — такие времена.
На каждом неизбывная вина.
Состав гремит, но все места пусты...
Скажи мне, Русь, куда ж несешься ты?
Андрею Шацкову
Вот пришли и наши стужи,
Настоящие, без фальши.
Начинаем видеть хуже,
Но зато намного дальше.
Жили весело и бражно,
А теперь живем построже.
Все грядущее — неважно,
Все ушедшее — дороже.
Указателям не веря,
К поднебесной светлой роще
По тропе ловца и зверя
Пробираемся на ощупь.
Между суетным и главным,
В тупиках земного быта
Предпочли мы знакам явным
То, что призрачно и скрыто.
Нас неправедно судили,
Но в безумном этом ралли
Только те и победили,
Кто вчистую проиграли.
Все грядущее — химера,
Все ушедшее — полова...
Нам одна осталась вера
И одна надежда — Слово.
* * *
Всего не постигнуть умом,
И не надо:
Есть тайна в предутреннем шелесте сада,
В гуденье недавно растопленной печки,
В несвязном журчанье мелеющей речки.
Как сладко услышать средь тысяч созвучий
Таинственный зов пламенеющей тучи
И шум поднебесный угрюмого бора
Раскатами неисчислимого хора!
Душе ведь не нужно особой науки —
Ловить на лету эти ритмы и звуки,
Мелодии, жалобы, вздохи и пенье,
В которых намешаны страсть и терпенье.
Неявную весть о былом и грядущем
Навеют дорога, и поле, и пуща.
Не все и всегда уловимо для слуха,
Но сердце стократно надежнее уха.
* * *
Вышел небритый, в затертом трико...
Господи, как расставаться легко!
На перекрестках судеб и орбит
Нажито два чемодана обид.
Два чемодана несмертных грехов:
Слез и объятий, измен и стихов.
Свалены в кучу любовь и вина,
Этому хламу копейка цена.
Дверь на прощание хлопнет, как плеть.
Не о чем, не о чем в прошлом жалеть!
Только вот в доме другом
У окна
Что-то случайно припомнит она
И затоскует впервые всерьез
О чемоданах объятий и слез,
Несовпаденьях и муке разлук,
Пламени истосковавшихся рук.
Как это отдано было легко!
Вышел небритый, в затертом трико...
* * *
Ты позвони,
Я брошу свой шесток.
Вокзал, перрон...
Какие наши годы!
Согреет душу солнечный глоток
Санкт-Петербургской сумрачной погоды.
Приеду, виноватый без вины,
И вдруг пойму над невскими волнами:
Еще не все мосты разведены,
Тем более не сожжены меж нами.
Невозмутимо холоден гранит,
А век летит стремительный, как росчерк.
Мы будем жить!
Пускай повременит
На переправе хмурый перевозчик.
Рука в руке и вечность про запас —
Две искорки горячей звездной пыли...
Когда-нибудь легко забудут нас,
И все-таки
Мы были, были, были!
***
У края, у межи
Сошлись теперь и впредь
Предположенье жить
С надеждой умереть.
Язык весов и мер
Поставил мир впросак,
Но свет нездешних сфер
Покуда не иссяк.
Колокола звонят
Во сне и наяву:
Они меня хранят,
Они меня зовут.
Канат легко рубить,
Но что вам завещать?
Живых уметь любить,
Живых уметь прощать.
ОТТЕПЕЛЬ
К ночи сгущается воздух сырой,
Вольно и наспех прошитый капелью.
Пахнет в округе набухшей корой,
Дымом печным и оттаявшей елью.
Забуксовало зимы колесо —
Дерзко и весело царствует влага!
В зыбком тумане
Почти невесом
Звук торопливого женского шага.
Снега январского жалко до слез...
Много ли проку в такой канители,
Если ненадолго и не всерьез
В чаще лесной затаились метели.
Их возвращения не тороплю,
Видимо, свыкся с погодой сырою.
Утром остывшую печь затоплю,
Стол на двоих, как бывало, накрою.
Красная скатерть, хмельное вино,
Встречи на миг, остальное — разлука.
Буду смотреть в зоревое окно,
Ждать понапрасну условного стука.
Лучше б весь мир занесло, замело,
Снежная запеленала одежда...
Необъяснимо такое тепло.
Необъяснимее только надежда.
АКТЕР
И вот уходит за кулисы
Актер, игравший короля.
Он через час предстанет лысым,
С лицом зануды и враля.
Весьма банален и обычен,
Как всем наскучивший мотив,
А был возвышен
И трагичен,
Судьбу чужую воплотив.
Сидит, хохочет, словно девка,
Король, свою предавший рать...
И где искусство,
Где подделка —
Поди, попробуй разобрать.
* * *
На исходе сентября,
На краю, на переломе
Жизнь иная, и не зря
Тишина такая в доме.
За окошком все грустней,
Все труднее ладить с бытом,
Но минувшее ясней
В этом воздухе промытом.
Дождик лекарем за мной
Ходит в сереньком халате...
Все ошибки
До одной
Вдруг припомнятся некстати.
От рожденья до креста
Что ж носить вериги эти?
Надо с белого листа
Попытаться жить на свете.
Только где вести межу,
Ведь душа всего касалась,
Если тем и дорожу,
Что нестоящим казалось.
Паутины тонкой нить
Прочит скорую дорогу...
Ничего не изменить
В том, что было,
Слава Богу!
* * *
Полуоткрыты оконные створки:
В небо впечатана церковь на взгорке.
Дальше — полоска сутулого бора,
Ближе — сирени костер у забора.
Мир непридуманный, мир настоящий,
Ливнем омытый, поющий, летящий.
Птица, растение, ветка немая
Празднуют ясную радугу мая.
Долго земля эту силу копила:
Тянутся ввысь лебеда и крапива,
Люди, деревья и церковь на взгорке...
Полуоткрыты оконные створки.
ПУГАЛО
Эта служба отнюдь не бодяга.
Отовсюду видать за версту:
Не алкаш, не беспутный бродяга
В огороде стоит на посту.
Посреди свежеполотых грядок,
Продуваемый ветром насквозь,
Образцовый наводит порядок,
Не надеясь на русский авось.
Ничего, что не сеет, не пашет
И соломой полна голова.
Рукавами отчаянно машет,
Стаю галок завидев едва.
Не утрачены стать и порода,
Потому предлагаю пари:
Этот парень не среднего рода,
Как толковые врут словари.
Он, приличия не соблюдая,
Смотрит ночью в окно, не дыша...
А хозяйка его молодая
Удивительно как хороша!
Отчего же в те райские кущи
Мужики не спешат на постой?
Он один по округе непьющий
И единственный тут холостой.
* * *
Боярышник вырос на склоне холма,
В краю, где привычны тюрьма да сума —
Подруги лихие.
Вцепился корнями в угрюмый песок,
Под снегом не сгинул,
В жару не засох,
Назло всем стихиям.
Метели мели и рыдали дожди.
Он птиц согревал у себя на груди,
Делился плодами.
Прохожий порой отдыхал у куста
И клял безнадежные эти места,
Отъехав подале..
— Боярышник, горе познавший сполна,
Зачем ты бросаешь свои семена
Для муки и буден?
— Затем, что любовь долговечнее бед,
Больней поражений
И слаще побед.
Так было и будет!
ДОРОГА
А путь туда нескладный да безрельсовый:
Беда, коль дождь нагрянет проливной!
Старается, пыхтит автобус рейсовый,
Качаясь, будто пьяница в пивной.
Намаешься, но к пункту назначения
Особо торопиться не с руки,
Пока несет, баюкает течение
День ото дня мелеющей реки.
Пусть на удачу грех уже надеяться,
Когда минуешь самый дальний плес,
Но над обрывом вспыхнувшее деревце
Вдруг отчего-то станет жаль до слез.
Ах, жизнь моя, полова да окалина,
Небесконечных дней веретено...
Вот деревце — от века неприкаянно,
Вот я стою,
Такой же, как оно.