Валерий Рокотов
«Сталкер» Андрея Тарковского был отреставрирован киноконцерном «Мосфильм» два года назад. Специалистам удалось восстановить как изображение, так и звук. Обновлённая картина была показана на 73-м Венецианском международном кинофестивале в программе «Венецианская классика». В прошлом году она прошла в нью-йоркском кинотеатре Walter Reade Theater. Интерес к нестареющему «Сталкеру» вдохновил «Мосфильм» на организацию его отечественного проката. Картина идёт в десяти городах России при поддержке Синематеки «Искусство кино», сопровождающей показы лекциями.
В зеркале «Сталкера» отражается всё. Убожество современного кино, пустого и подражательного, становится очевидным. Ты вдруг осознаешь, что после Тарковского кино, как культурное явление, потеряло себя. Оно соединилось с торговлей и ударилось в дурь. Оно пало на колени перед маргиналом и обывателем.
В «Сталкере» два с половиной часа герои идут туда, где их души вывернут наизнанку, в кадре мало что происходит (скромное движение в начале, а дальше – одно дыхание философии) и от экрана не оторваться.
За сорок лет гипноз не ослаб. Ты погружаешься в фильм, где нечто необъяснимое проясняет не только сознание персонажей, но и твоё собственное. «Сталкер» возвращает тебя в культуру, в буквальном смысле вышибая грязь души. Ты уже почти отпал от неё, уже звенишь шутовскими бубенцами на вечеринке, где все друг другу рады и безразличны, и неожиданно вспоминаешь о подлинном. В зеркале отражается рожа козлиная, и ты с ужасом осознаёшь, что эта рожа - твоя.
«Сталкер» – удивительный фильм. Конечно, он создавался в другом времени. Но это была отнюдь не золотая эпоха. Да, в ней культура занимала место достойное. Да, существовал культ книги, учёного человека, творца. Но при этом общество стремительно обмещанивалось, а политическая система гнила. Ей нужны были доказательства того, что она не загибается, а восходит, воспринимая всё новое. Поэтому Тарковскому (и не только ему) в ней нашлось место. Оно было нехлебное – в жёстких рамках, когда десятки глаз выискивают в картине «политическую незрелость». Но и в таких рамках удавалось творить.
Фильм крайне пессимистичен. Он отражает не страх за цивилизацию, а констатирует неизбежность её катастрофы, самоубийства. И здесь что капиталистический мир, что советский – без разницы. Реальность, в которой творил Тарковский, гасила его иллюзии, не позволяла уверовать в светлое завтра. Он всё трезво оценивал и приходил к устрашающим выводам. Он видел, что материализм одержал верх везде.
«Сталкер» утверждает, что человечество сбилось с пути. Дорога прогресса и насыщения увёла его от духовности так далеко, что веру сохранили только юродивые. В их уста режиссёр вкладывает священные тексты, которые главный герой произносит, словно пребывая во сне, а его жена – с восторженным смехом.
Это чисто экзистенциальное произведение, где обречённый Сталкер вершит свой сизифов труд, катит свой камень, ни на что не надеясь и согреваясь ощущением бога в себе.
Нечто странное происходило в процессе создания фильма. Он дался Тарковскому намного тяжелее других. Стихийное бедствие, роковая ошибка опытных лаборантов «Мосфильма», конфликты на съёмочной площадке – всё, что случалось, отменяло незрелый замысел и заставляло ещё искать. Словно силе, сотворившей наш мир, было необходимо, чтобы высказывание оказалось максимально проникновенным и точным.
Из-за землетрясения в Таджикистане съёмки перенесли в Эстонию. Из-за неправильной проявки был забракован наполовину отснятый фильм, что стало причиной инфаркта у режиссёра и привело к радикальному изменению замысла. Главный герой из авантюриста превратился в юродивого. Этот вариант сценария братья Стругацкие написали уже в состоянии опустошения, кризиса. Все варианты были опробованы. Этот оказался последним и ровно тем, что необходимо Тарковскому.
Были до предела измотаны артисты. Их уже тошнило от этой работы. Но именно такое состояние (отчаяния, усталости, обречённости) отлично сказалось на результате.
Три года мытарств и страданий завершились созданием картины, которая бросает упрёк современному кинематографу со всеми его технологиями. И не только кинематографу.
«Сталкер» породил немало трактовок, но возвращается с новым смыслом, новой метафорой. В нашей почти безнадёжной реальности с её одичавшим искусством «Зона» выглядит территорией, куда бежал дух культуры. Здесь можно обрести подлинный дар. Территория огорожена и охраняется армией, потому что дар – вещь опасная. Талант своеволен. А большой талант обретает власть. Прорваться в «Зону» можно, только рискуя жизнью. По прямой ходить невозможно. Ловушки губят тех, кто проявляет спесь и неуважение. Но даже в конце пути далеко не каждого, кто добрался до комнаты с беглецом, ждёт ожидаемое богатство. Кому-то дар не принесёт ничего, кроме кучи денег и пустоты сытости.
А сам Сталкер трагикомически напоминает нелепого, выпавшего из современности критика, потерявшего надежду вернуть культуру в наш мир. Он что-то обречённо бубнит себе под нос и загорается внутренним светом, когда хоть кто-то решает идти в поход.