Осень в Святых горах: как живет сегодня пушкинский заповедник

Эти каменные ступени помнят Пушкина

По ним он поднимался к Успенскому собору Святогорского монастыря, к могилам дедушки и бабушки – ИосифаАбрамовича и Марии Алексеевны Ганнибал. Здесь, рядом с ними, в марте 1836-го, похоронил мать – Надежду Осиповну. Через 11 месяцев после ее смерти по этим ступеням пронесли гроб с его телом.

Памятник на его могиле поставили через четыре года, в 1841-м.

А ниже – память уже из другого мира.

Когда спускаешься в монастырский двор – попадаешь в нынешний мир, соответствующий нынешним временам.

В ларьках торгуют всем – от монастырского освященного меда до сувениров. Например, маленькие кружки с каноническим профилем. С маркировкой Made in China, Гонконг.

Кстати, в русской культуре пушкинских времен была мода на всё китайское. В 1830 году Пушкин писал Бенкендорфу: «Я просил бы о позволении посетить Китай с посольством, которое туда отправляется…». В «Евгении Онегине» отражены детали: «Смеркалось; на столе, блистая, Шипел вечерний самовар, Китайский чайник нагревая…»

А на выходе из монастыря – стрелка-указатель: «Администрация Пушкиногорского района ул. Ленина д. 6».

Это еще ничего. Раньше в том же доме на улице, сохранившей и доныне имя Ленина, значилось «Пушкиногорский райком КПСС». На каждой вывеске - буквосочетание «Пушкин…», включая обшарпанные магазины-вагончики с обозначением ведомственной принадлежности: «Пушкиногорское райпо» - районное потребительское общество. Все это - последствия советских времен, когда село Тоболенец переименовали в Пушкинские Горы. В Псковской области поселок кратко именуют - Пушгоры.

Понятно, что имя его здесь - торговая марка, бренд. Ресторан «Лукоморье» и кафе «Святогор», кофейня и мини-кофейня «Вульф» (в честь Алексея Вульфа, друга Пушкина, сына хозяйки Тригорского Прасковьи Осиповой-Вульф), гостиницы «Арина Р» и Pushkin Apartments, есть даже баня «У Лукоморья». А хозяйка гостиницы «Сказка здесь», где мы жили, придумала и создала у дуба, у родника, вот такой уголок с поэтом и Котом ученым.

В начале той же улицы Ленина, по дороге в монастырь, на площади, по субботам-воскресеньям открывается «Бабкин рынок» - как его здесь называют. Увидев, что я все фотографирую, бабушки, по-видимому, сестры, обменялись мнениями: «Наверно, для ЦРУ?» - «Ага, в ЦРУ только мы с голым задом и нужны!» И спросили меня: «Почему именно нас фотографируете?»

Я ответил: «Потому что у вас красивые выразительные лица».

А они сказали: «У нас здесь место такое».

Вот так. Особое, отмеченное место. Небесами отмеченное. Значит, далеко и не только торговая марка, бренд. Люди гордятся, что причастны к жизни Пушкина, живут на этой земле.

От «Бабкиного рынка» до Михайловского – три километра. Пушкин приехал сюда прямиком из Одессы. Из южной ссылки – в северную. И здесь возникает загадка – вплоть до ошибки.

Казалось бы, каждый день Пушкина изучен. Но…

Считается очевидным, что он выехал из Одессы 31 июля 1824 года и приехал в Михайловское 9 августа, поздним вечером (по донесению псковской земской полиции). Но вполне возможно, что написано с чужих слов, может, со слов самого Пушкина: он ведь в Одессе, получив предписание и 389 рублей 4 копейки «прогонных», дал подписку ехать, «не останавливаясь нигде на пути по своему произволу».

Можно ли считать «произволом» остановку в Могилеве? Его там узнали на улице офицеры-гусары Андрей Куцынский и Александр Распопов. (Куцынский указывает 5 августа, Распопов – 6-е.) И устроили буйное чествование.

«Пушкин был восхищен нашим энтузиазмом: мы поднимали на руки дорогого гостя, пили за его здоровье. Пушкин был в самом веселом и приятном расположении духа, он вскочил на стол и продекламировал…

Снявши Александра Сергеевича со стола, мы начали его на руках качать, а князь Оболенский закричал:

- Господа, это торжество выходит из пределов общей радости, оно должно быть ознаменовано чем-нибудь особенным. Господа! Сделаем нашему кумиру ванну из шампанского!

Все согласились, но Пушкин, улыбнувшись, сказал:

- Друзья мои, душевно благодарю, действительно было бы отлично, я не прочь пополоскаться в шампанском, но спешу: ехать надо.

Это было в 4 часа утра. Мы всей гурьбой проводили его на почту, где опять вспрыснули шампанским и, простившись, пожелали ему счастливого пути». (Из воспоминаний А. Распопова, журнал «Русская старина», 1876 г.)

Расстояние от Одессы до Пскова, в объезд Киева, указано в докладной одесского градоначальника. В переводе на километры - 1729. Однако до Пскова он не доехал – остановился в Михайловском. Минус 116 км. Получатся - 1613.

Но по пути, нарушив предписание, он заезжал в имения помещиков Родзянко и Деспот-Зеновича. Плюс еще 120 верст. Как минимум. Значит, всего - 1742 километра. За 9 суток. В сутки - 193 километра. Это невозможно. Да, фельдъегерей мчали и быстрее - вскачь, без остановок. Для них на почтовых станциях держали специальных курьерских лошадей. А Пушкин – мелкий чиновник с обычной подорожной. Таких, по правилам тех лет, везли со средней скоростью 8 верст в час – осенью, 10 - летом, 12 - зимой. Конечно, Пушкин, в силу кипучей натуры, не мог смириться со спокойным, мерным движением, он ехал очень быстро, наверняка, «взбадривал» ямщиков дополнительной мздой. Однако - все равно… Ведь на почтовых станциях надо было менять лошадей. Мгновенно давали коней фельдъегерям и большим чинам. Пушкин – всего лишь коллежский секретарь, чиновник 10 класса. Рядовой «командированный». То есть ждал очереди.

Только раз он летел с фельдъегерской скоростью. Новый царь, Николай I, решил освободить его из ссылки «с условием ничего не писать против правительства», приблизить к власти - и срочно вызвал в Москву на коронацию. Пушкин с фельдъегерем выехали из Пскова вечером 4 сентября 1826 года и прибыли в Москву 8 сентября. За 3 дня и 4 ночи – 730 километров. 200 километров в сутки!

Таким образом, время Пушкина в дороге от Одессы до Михайловского остается, на мой взгляд, не установленным точно.

Ссылку в Михайловском, которое он любил («Приветствую тебя, пустынный уголок, Приют спокойствия, трудов и вдохновенья...», 1819 г.), Пушкин переживал очень тяжело. Даже писал псковскому губернатору, чтобы его отправили в какую-нибудь крепость. К счастью, Прасковья Осипова не дала письму дойти до адресата.

Понять Пушкина легко. Прежде всего – его вольный дух подавляла, угнетала несвобода, «ссылка под надзор полиции». Ведь южная ссылка была во многом условной. Во-первых, ее можно считать и простым переводом по службе, правда, в наказание. За ним ведь сохранили должность по министерству иностранных дел. Во-вторых, эти четыре года были феерическими. Он вел в Кишиневе, на Кавказе, в Крыму и в Одессе вольную светскую жизнь,был вхож в дома генерал-губернаторов Инзова и Воронцова, общался с будущими декабристами Пестелем, Волконским, Орловым, Охотниковым, Раевским, Пущиным, Басаргиным, Давыдовым, Якушкиным… жил бурно, окруженный восхищением и поклонением, манкировал обязанностями, кутил, стрелялся на дуэлях. Некоторые современники писали, что он, как сегодня говорят, «достал» Воронцова – от известных эпиграмм до волокитства за его женой. «Кажется, Воронцов и добр, и снисходителен, а и с ним не ужился этот повеса. Будет, живучи в деревне, вспоминать Одессу, да нельзя уж будет пособить». (А.Я. Булгаков – К.Я. Булгакову)

Воронцов писал министру иностранных дел Нессельроде: «…Избавьте меня от Пушкина, это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе». Вполне возможно, что обвинение в атеизме, антирелигиозности, по которому сослали Пушкина, стало лишь удобным поводом.

И теперь он в Михайловском. Глушь. Одиночество. С родителями – полный разлад. Верноподданные Надежда Осиповна и Сергей Львович перепугались, узнав, что Александр - «политический ссыльный», «безбожник». Мало того, Сергей Львович согласился следить за сыном, за его перепиской, и доносить куда следует. После безобразной ссоры они уехали, увезли брата Левушку; сестру Ольгу отправили еще раньше - боясь, что он будет дурно влиять на них.

В отчаянии, Пушкин писал друзьям:

«Меня корят за ссылку, боятся, что я навлеку на семью несчастия, уверяют, что я проповедую безбожие моей сестре, этому небесному созданию, и моему брату, очень юному, очень забавному». (10–15 октября 1824 г.)

«Я пропадаю от бешенства и скуки, от дурацкой жизни… Приехав сюда, был я всеми встречен, как нельзя лучше, но скоро все переменилось: Отец призывает брата и велит ему не знаться с этим чудовищем (avec ce monstre), с этим блудным сыном (ce fils dé naturé)… Голова кругом идет». (31 октября 1824 г.)

С местными дворянами – ничего общего. Кто ж захочет знаться с обвиненным в «безбожии». Счастье – приезды Пущина и Дельвига. Отрада – Прасковья Осипова, ее дочь Анна Вульф и сын Алексей Вульф из соседнего Тригорского. Это к ним приезжала их родственница Анна Керн.

И, конечно, письма друзей.

«На все, что с тобой случилось и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: Поэзия, - наставлял его умудренный 41-летний Жуковский. - Ты имеешь не дарование, а гений. Ты скажешь, что я проповедую со спокойного берега утопающему. Нет, я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет. Плыви, силач, а я обнимаю тебя». (Ноябрь 1824 г.)

То есть писать, писать и писать. От своего гения никуда не денешься. Через десять лет он вспомнит:

Но здесь меня таинственным щитом

Святое провиденье осенило,

Поэзия как ангел утешитель

Спасла меня, и я воскрес душой.

Из общеизвестного, хрестоматийного, тут родились, в частности, «Борис Годунов», «Я помню чудное мгновенье», четыре «летние» главы «Евгения Онегина». Отсюда и Ольга, и Ленский, и, наконец, Татьяна («Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас»).

Спасибо графу Воронцову и царю АлександруI?

Михайловское начинается с Еловой аллеи, с дороги к усадьбе. Ели, дубы живут долго. Некоторые из них помнят Пушкина.

В самом «вещественном» Михайловском практически нет ничего подлинного – все воссоздано. Дом сгорел первый раз в 1908 году, потом – в 1918-м, в 1944-м все здесь сожгли гитлеровцы. Восстанавливали по описаниям и литографии землемера Ильи Иванова «Сельцо Михайловское А.С. Пушкина состоящее в Опочецком уезде», 1837 год.

Но вот что странно – абсолютно нет ощущения «новодела», муляжа, искусственности. Абсолютное ощущение правды и жизни. Эти пушкинские дали и есть живой Пушкин, его жизнь. Магия имени, магия места.

Вот загон для лошадей. Они настоящие. Конечно, посетители заповедника их угощают. Серый, взрослый, съев два яблока, от сушек с маком вежливо отвернулся. А совсем молодой, игреневый – хрумкал с удовольствием.

Исследователи высчитали, что Пушкин в стихах и прозе упоминает лошадей (в разных вариантах) 579 раз.

Возле дома раздается привычно учительское: «Седьмой класс! Не разбегаться! Идем к мельнице!»

Хорошо, что привозят детей. Говорят, что сейчас они какие-то не такие, страдают «эмоциональной тупостью», «синдромом робота», не умеют устанавливать социальные контакты, живут в интернете, выезжая в походы, не сидят у костра, не спорят горячо друг с другом, не поют бардовские и туристские песни, как мы, а молчат – на реке нет интернета. Не знаю, не знаю… Для взрослых новое поколение всегда «не такое». По-моему, нормальные ребята, живые, веселые, шумные.

Приехав сюда в 1835 году, чувствуя себя в 36 лет чуть ли не стариком, Пушкин здесь написал:

Здравствуй, племя

Младое, незнакомое! не я

Увижу твой могучий поздний возраст,

Когда перерастешь моих знакомцев

И старую главу их заслонишь

От глаз прохожего. Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум, когда,

С приятельской беседы возвращаясь,

Веселых и приятных мыслей полон,

Пройдет он мимо вас во мраке ночи

И обо мне вспомянет.

Эти дети вспомнят сегодняшний день. Вспомнят мельницу, у которой фотографировались всем классом, жернова, которые перемололи века, и еще перемелют.

Сейчас для них 25-летний Пушкин в Михайловском – чуть ли не древний старец в тумане истории. А в сорок лет, к примеру, вспомнят и поразятся - молодой, 25-летний человек вот здесь, бродя по этим долам, придумал и написал два слова: «Народ безмолвствует».

Михайловское – Москва, октябрь 2018