"В среду канцелярия парагвайского президента сообщила, что глава республики Марио Абдо Бенитес "от имени правительства Парагвая вместе с президентами Аргентины, Чили, Колумбии и Перу, а также премьер-министром Канады подписал заявление, обращенное к прокурору Международного уголовного суда (МУС) госпоже Фату Бенсуде с тем, чтобы было открыто расследование преступлений против человечества, которые, предположительно, имели место в Венесуэле во время правительства Николаса Мадуро", - пишет в своём Живом Журнале Павел Шипилин. - Каракас оказался в неловком положении: страна одной из первых подписала Римский статут, которым руководствуется Международный уголовный суд. Перечисленные страны, подавшие заявление, тоже признают его юрисдикцию. То есть, предстоит тяжба между странами – участниками Римского статута. Отвертеться будет трудно, если не предпринять решительных мер.
Самый простой способ увильнуть от судебного разбирательства — отозвать подпись под Римским статутом. И я почти уверен, что Николас Мадуро именно так и поступит. Венесуэла станет третьей страной Латинской Америки, не признающей юрисдикцию МУС, вместе с Кубой и Никарагуа.
Не только Международный уголовный суд, но и вообще международное право — уникальный институт: механизма принуждения к исполнению вердикта не существует. Поскольку их не подкрепляет ни полиция, ни тюрьмы, ни даже судебные приставы. Международные законы работают только в том случае, если государства им подчиняются. А нет так нет. Странно, правда?
Однако международное право существует. Например, договор о границах между государствами — это элемент международного права, и он может действовать десятилетиями. Люди постоянно перемещаются туда-сюда, проходят паспортный контроль, а грузы — таможню. Жизнь бурлит. До тех пор, пока одно из государств не поссорится с соседом и не пойдет на него войной. Да что там война, достаточно прекращения дипломатических отношений, чтобы ситуация в корне изменилась — погранпереходы опустеют, таможенные посты позакрываются. Или, как нынешняя Украина, можно директивно прекратить авиационное и железнодорожное сообщение с Россией. Строго говоря, это тоже нарушение международного права, но нет такой силы, которая принудила бы Киев исполнять свои обязательства. То есть, это право без силы.
Относиться к нему можно по-разному, но при определенных обстоятельствах оно работает, как часы. До тех пор, пока на Венесуэлу не подали в суд, она признавала Римский статут. Но теперь, скорее всего, перестанет. И заставить ее прислать своих представителей в Гаагу для участия в процессе невозможно".
Подобную эфемерность международных правовых институтов с теми же самыми аргументами мыслители отмечали ещё более 100 лет назад, когда в разгар Первой мировой войны в различных кругах обсуждались механизмы, которые помогли бы человечеству избегать подобных катастрофический войн в будущем. Вот что об этом писал будущий основатель правого сионизма, а в годы Первой мировой войны журналист Владимир Жаботинский ("Русские Ведомости", №266 от 17 (30) ноября 1916 года):
Министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей "мечтает о союзе держав, который, так сказать, запретил бы войну вообще или по крайней мере запретил бы начинать войну без предварительного обращения к третейскому суду. Он дал совет нейтральным государствам: пока мы заняты этим кровавым делом, вы подготовьте все для того, чтобы такая лига образовалась, и чтобы никогда больше не было на свете таких ужасов. И все почувствовали, что он предлагает прекрасное дело. Он только прибавил: поставьте миру только такие условия, которые вы можете провести и охранять, если понадобится, силой. И все почувствовали, что он предлагает дело несбыточное...
Трудность, собственно, только одна. Она заключается в том, что ни на какие договоры теперь полагаться нельзя. Подписать договор о разоружении, о принудительном третейском суде, даже о запрещении войны не так трудно. Но теперь мы знаем, что сильная держава не остановится перед нарушением договора, если это ей покажется необходимым. Закон внутри страны держится на том, что есть полиция и тюрьмы, — по крайней мере, так принято считать. Закон международный должен тоже опираться на силу, иначе его не стоит и писать. Где эта сила? Как ее создать?
Мечтать о международном экзекуционном корпусе, который будет состоять при Гаагском трибунале в роли жандармерии очень легко, но осуществить его немыслимо. Как велик должен быть этот корпус, чтобы принудить, скажем, Германию? Что мог бы он предпринять, скажем, против островных держав, как Англия и Япония? Или при корпусе должен быть и военный флот?
Все мы хотим, чтобы войны больше не было. Но провести это решение в жизнь ни шести, ни восьми великим державам не под силу. Сделать войну механически или технически невозможной это — несбыточная фантазия. Верить можно только в одно, — что война со временем станет нравственно невозможной, и только тогда она отпадет".